Так было:счастье позабывший
воспламенился Дар во мне
началом фразы,воспарившей
в закат, в заоблачье,к Луне.
И ворожбою многостиший
парила и дробясь легко
на дождь и ветер,гомон птичий
боль уносила далеко.
Так далеко - необозримо!
И мне,спасенному едва
являлись вдруг руины Рима
И Византийская молва;
Османский факел черноморья,
арийский погребенный град,
луга кембрийского предгорья
и кельтский жреческий обряд.
Будистских мантр выдув низкий
и аравийский мертвый вид,
и гомон орд монгольско-скифский,
и тайна нильских пирамид.
Индокитайский хвост игривый,
тибетский схорон лам-далай
и в Шамбале неодолимый
хребет вселенский Гималай.
Балканский локоть многоборья,
и белосинь альпийских тел,
и бок Армянского нагорья,
где навсегда ковчег осел.
И где-то в проймах Междуречья
я, сбитый на лету копьем,
упал в разлив семитской речи,
где Божество познал живьем.
И вот - на заповедных крыльях
и осенен тройным крестом,
я возносился над могильем
земли, что меж лесов пластом
с юродивой своей рябою
(коварный божий беспризор)
всей покалеченной судьбою
с кровоподтеками озер;
с венозным рекоизлияньем
с глухим дыханьем через раз
и сизым ледяным сияньем
из сонно приоткрытых глаз.
Без сердцевины и без краю,
как в половодие вода,
земля,которую я знаю,
но не постигну никогда,
земля, где нахлебавшись яду
не распознал ни смысл, ни суть...
Земля,в которую я лягу
и над которой вознесусь.