Гамма миров
Первый шаг.
Осень. Вот уже и ноябрь, снегу у нас на Урале самое время, но слякоть несусветная.… А тут ещё понедельник, да первой парой – механики, которым каждый фактик чуть не по складам разъяснять приходится, а они внимать этому не торопятся.… Так что, понимаете – настроение у меня не слишком благодушное. Но ничего не поделаешь: шлёпаю себе по слякоти, по тротуару растёкшейся, под меленьким холодным дождиком по направлению к техникуму, да и настраиваю себя на рабочий лад. Правда последнее не очень–то получается, несмотря на то, что тропка эта мною уже натоптана: не первый год себя так вот настраиваю. Но сегодняшний понедельник – он на особицу получился: растревожил меня сон предутренний. Суть его – Дорога, по которой я шагаю к горизонту. Вокруг неё – просторы, леса да горы. И видать-то далеко, да вот, то, что вокруг дороги - как застыло, вроде и не идёшь вовсе. А что ни шаг, - дорога под ногами сама по себе меняется: то шоссе, то серпантин горный, то большак наезженный, а то и грунтовка едва заметная. И надо мне догадаться, – в чём причина этой окружающей неизменности, а как догадаюсь, то что-то радостное для меня будет. Вот так, в процессе отгадывания, и проснулся.
Так в этом процессе и на работу спешу.… А вокруг – темновато: на освещении улиц опять экономят в час предутренний. Ну да ладно: тротуар прямой, сворачивать никуда не надо, сам выведет, да и народ вокруг просматривается, опять же - фонарь одинокий далеко впереди светит, подманивает. Иду таким вот манером, уже к общежитию подхожу, за которым техникум родной располагается, как вдруг погас фонарь впереди, а от этого как-то тревожней стало.… Так! Ко всему прочему и народ с тротуара куда-то пропал, да и сам тротуар – не то, чтобы изменился, а как-то расширился, растёкся и поворачивать начал! Что за дикость такая: прямой ведь должен быть! Тут впереди ещё посветлело и я из дождя да темени, прямо в какие-то сумерки серо – зелёные вышагнул, да по инерции-то ещё пару шагов сделал, затем уж остолбенел: Дорога! – Та самая! Ну, может и не та, но чертовски похожа. Отец может, сказал бы: «Матькаться – грех!», а я – промолчу: в себя приходить надо.
Пока стоял – осмотрелся слегка: тайга по обе стороны, только какая-то как углём на побелке нарисованная: тёмно-серая, потёртая и обшарпанная – деревья помяты и перекручены, космами седого мха покачивают, хоть и безветрие. Небо – как ситчик выцветший – так и кажется, что нитки основы просвечивают. Солнца нет ни сверху, ни на одном из горизонтов, лишь Дорога блестит лёгкой желтизной и как бы светится, да толку–то чуть: сзади на два шага, впереди шага на три её видно, а дальше – фиг. Сворачивается в нитку, теряется между деревьями. Шаг вперёд, а она уже горной тропкой под ногами завилась. И пропасти в обе стороны бездонные, как и тайга – серые, да скомканные какие-то (а за ними невдалеке – всё те же деревья, мхом обросшие неподвижно раскорячились, прямо над пропастью)… Вот, думаю: радуйся, - пришла пора перемен! Правда, признаюсь – всё происшедшее таким нереалом отдавало, что я даже тревоги никакой не испытывал – ни в первый момент, ни далее на Дороге (как будто сон продолжаю смотреть). Но и ощущения того, что всё видение это вот-вот закончится, не было.… Более того – продолженья какого-то ждал, да на него рассчитывал. Мысль такая пришла, что Дорога меня куда-то вывести должна, а я – пройти её обязан, не смотря ни на что.… Поэтому я сделал третий шаг…
Ничего не изменилось, если не считать того, что тени у деревьев как-то чётче стали. Да… какие-то звуки проявились. Они просто выскочили откуда-то из пропасти. И сложились в слова:
-Ей, ты, Путник по Дороге идущий! Не промахнись, без смысла идучи! Пропадёшь зазря! - Голосок, что это произнёс – детский какой-то, напуганный, а может – просто усталый, «запыханный» - я тогда не разобрал.… Вот тут-то мне страшновато и стало, остолбенел я во второй раз. А голосок-то и продолжил:
- Ты уж пужайся, не пужайся, а коли не хочешь вечно по Дороге эдакой шагать, то решиться должон!
Похоже, в разговор теперь и мне вступить придётся, - подумал я. Вечно шагать мне не хотелось. Поэтому, собрав остатки мыслей, задал самый «умный» вопрос:
- А кто Вы? - Молчание в ответ длилось довольно долго. Но всё ж оно разродилось каким-то странно испуганным хмыканьем:
-Зачем не дело пытаешь? Спроси лучше – что сделать-то надобно? – только тогда я ответить смогу! - Ну, что мне оставалось делать:
-А я свой вопрос задал! – Отвечай…те. - После этого заявления молчание длилось ещё дольше. Правда, сколько я ждал, не знаю – в этом застылом мире течение времени как-то не ощущалось.… Только вдруг у обочины стала проявляться какая-то фигурка. Худенькая, угловатая несколько, но женственная. Не высоконькая. В какой-то дерюжке… или в халатике… или просто туманцем укутанная. В общем, все эти эпитеты к ней очень подходили. Но, когда проявились её глаза, я перестал на всё остальное внимание обращать: среди всей этой застылой серости они сияли мягкой бирюзой. Пусть цвет и не яркий, но светились то они – как молодая луна: не кричаще, да всем видно. Добром светились…
-Ну что, увидал? – услышал я, - Теперь и делом можно заняться?
- А дальше Вы меня поведёте? – вдруг спросил я. На что услышал:
-Ты издеваешься так, что ли?
-Да понял я, что с Дороги спрыгнуть нужно. Только скажи…те, куда? Да и зачем? Что совершить-то я должен? И кому? И кто же передо мной, наконец? -
-Разговор обо всём этом долгий будет… – со вздохом отвечала мне фигура. – Иди ближе!
Увертюра
Идти поперёк Дороги оказалось почему-то далеко, но пока я придвигался, фигурка ни в каких пропорциях не изменилась, будто и перспективы в этом мире-то нет. Одно переменилось: когда она меня позвала, - стояла она ко мне боком, а тут лицом повернулась. Резче вроде бы стала, а одежонку её всё равно разобрать невозможно.… Зато лицо теперь видно хорошо. Девочка, девушка, женщина даже, может быть, бабушка, но – особа женского пола абсолютно без признаков возраста. Без постоянных признаков… Лицо вроде всё то же, да то юной радостью сверкнёт, то мудростью веков притуманится. «Непонятица» в общем. Пока я, таким образом её разглядывая, к ней приближался, на обочину Дороги замшелый валун выкатился, да на пути моём и застыл.
- Присядь, Путник, - в ногах-то правды нет, – услышал я и присел на валун. Валун оказался мягким, как пуфик. И пошёл у нас разговор…
- Знай, Путник, что история, в которую ты попал – для всей Дороги едина. Связь миров наших – Дорога. Она нас объединяет, - мы на неё, как бусины на ниточку нанизаны и только по ней друг к другу в гости попасть можем. Да она же нас и разъединяет, каждый мирок на особицу делает, потому, как по границе каждого проходит, его замыкая. Кроме того - и раньше-то по Ней не всякий пройти мог, а сейчас Она и вовсе не прохожей стала. До того стала не прохожей, что и я – Ведунья не ведаю, как по Дороге хоть куда-то пройти. Ты только и есть из путников перехожих, что последние времена на Дороге встретить можно. Да и то, мне кажется, ведёт тебя Дорога, да не шибко то и пускает. Замкнулась, похоже, Она в себе, отгородилась от всего. А миры наши от этого хиреют, зла да смуты становится больше, а мира да лада, - меньше.… И вот надобно Дорогу нашу обратно к работе её возвернуть – блокаду с неё снять. Вот только как это сделать, никому не ведомо, даже мне! Придётся, видать, тебе, Путник, загвоздочку эту разрешить, да и Дорогу эту, чтобы в свой мир вернуться, разомкнуть. Теперь вот и спрашивай, теперь времечко то и подошло…-
Да… просто сказать: «Спрашивай…». А я вот не готовым к спрашиванию вдруг себя почувствовал, любопытство испарилось куда-то. Враз охватила меня тревога, да что там тревога – самая, что ни на есть настоящая паника: сказка то эта со мной происходит! А я что, киногерой, как Джеки Чан, что ли? На его фортели со стороны только смотреть занимательно, а внутри их побывать – как-то никогда не хотелось, там и сила, и сноровка со смелостью нужны (а качествами этими я не особо отличался). Каждое приключение – это, чаще всего, труд неподъёмный, да и опасности там всякие.… Так это я рассуждаю сам с собой, а на вопросы-то и не отваживаюсь: и страшно, и страх свой показать стыдно.… Много ли времени я так с собой мучился, но Ведунья мне на помощь тут пришла:
- Мнится мне, понимаю я твою нерешительность – серьёзность ситуации постигать начал. А я её тебе ещё и выбором усложню: ты отсюда ещё в свой мир, да в свой миг вернуться можешь, никаких особых подвигов не совершаючи. И даже очень просто: с валуна этого встать, да назад пятки себе пять шагов и сделать, а на шестом шаге – там уж и очутишься. И заплатишь за это всего-то лишь тем, что всё, что с тобой здесь произошло, напрочь забудешь! Ну, наши миры так и будут хиреть продолжать.… А там, глядишь эта немочь и до твоего мира добраться может. Других-то Путников на Дороге не предвидится! – примолкла она, чему-то головой кивнула, помолчала с минуту, а затем и продолжила: - Хотя, всё может быть, - туманно всё тут. Теперь решай, Путник!
Тут прорвало меня вопросом:
-Как-то Вы, сударыня, странно выражаетесь: то «должон, да мнится мне», а то «серьёзность ситуации» - неувязочка в стиле какая-то.
-Так я же Вашим лексиконом пользуюсь, сударь! Чтоб понятно было. Не излагать же мне инвариантность ситуации по всему массиву межмировых параметров, – с вежливой ехидцей в голосе произнесла она. Это меня прохватило! По-моему вразумила меня её ехидность, а не словеса научные, но дальше я перешёл к делу:
-Итак, что сделать-то нужно, сударыня?
- Ну, что ж, требуется от Вас, сударь, немногое: миры Дороге вернуть. А для этого побывать нужно в каждом из тех, что тебя к себе пустят, найти причину его изоляции, да её и устранить. Причём что, да как, - это по месту решать придётся самому - тут я помочь не в силах. Но не зря же Дорога тебя одного приветила. Надеюсь, разберёшься. Могу только подсказать, как с Дороги в мир попасть: с неё, действительно, спрыгнуть надо. Всё равно куда, но лицом вперёд обязательно, а куда попадёшь, это уж дело Дороги, да мира того, что тебя в гости ждёт, – и, помолчав немного, добавила, – Решай! И удачи тебе… во всём! Да, при прыжке – ноги береги, удар сильным может быть! Кстати: об ассимиляции, да диссимиляции не волнуйся, – всё путём будет. До встречи, Путник! - И исчезла. И валун, на котором я сидел, тоже куда-то провалился, так, что я навзничь чуть не шлёпнулся. Но устоял. И, прямо с места, благо до обочины недалеко было, прыгнул.
До
В глазах мелькнул зелёный вихрь, по пяткам чувствительно шмякнул камень, - я приземлился. Это было уже совсем другое место. Плоский, как лоб камень зеленовато-серого цвета, не полированный, но гладкий, он слегка возвышался примерно посредине углубления в долине между скал красно-бурого камня. Сверху над этой выемкой – небо предгрозовой синевы и в нём – пронзительный, даже серый какой-то от натуги, зрачок солнца. И, хоть торчал этот зрачок невысоко, почти касаясь одной из скал, жара стояла несусветная, - я мгновенно весь употел, правда, тут же и высох!
И сразу же заприметил перемены в себе, то есть в одежде, конечно! На мне вместо моей привычной осенней куртки – кожанки, да «рабочего» костюма, - что-то типа гимнастёрки и солдатских брюк, с кучей карманов. Брюки заправлены в мягкие сапоги с жесткой подошвой, на голове – какая-то панама с пером. Всё это странного кирпично-красного цвета с более тёмными пятнами неопределённой формы. Перо на «панаме» было рыжим, даже каким-то апельсиновым. В правой руке у меня был посох, точнее просто здоровенная можжевеловая, пахнущая смолой, палка в мой рост, прямо с корой. «Ну и ну!» – а что мне ещё оставалось подумать? «Что ж, примем как данность» – завершил я полезные умопостроения и, подойдя к скале, что была ко мне поближе, начал подъём. Скалы были невысокими – метров пятнадцать, не больше, да и не крутыми, - подниматься по ним было нетрудно, но жара несколько замедляла продвижение. Наконец, я смог выглянуть за пределы того блюдца, в которое приземлился.
То, что я увидел, не слишком-то меня порадовало разнообразием: это была горная страна, несколько похожая на приполярный Урал, - везде один только камень, его красно-бурая неровная шкура окружала меня со всех сторон. Скалы были все невысокие – так, складочки метров по пятнадцать – двадцать ростом, да ещё и сглаженные по вершинкам, будто оплавленные. Небо над ними, несмотря на жару, - густо синее, аж фиолетовым отдаёт, безоблачное, бездонное такое и, пожалуй, безжизненное, как и земля вокруг. Воздух – чистый, без пыли, только с запахом прокаленного камня, с привкусом чего-то горелого, - так мне показалось, и тоже какой-то безжизненный, стерильный. В общем, иллюстрация на тему: не живший ещё мир! Я осмотрелся ещё, более внимательно и пристально: – Спокойствие! – Вот единственное, что пришло на ум. Смертельное спокойствие. Мне сразу же стало как-то тоскливо... зашевелился червячок нетерпения, куда-то захотелось уйти, с кем-то поговорить, и вообще…. Я присел, прислонил щеку к посоху. Камень был обычным – твёрдым, но тёплым, поэтому дальше я обозревал окрестности сидя. Ничто не менялось, кроме положения солнца, конечно, - ему оставалось пройти с осьмушку пути до заката, а мне надо было решить, - куда податься: ночи здесь могли быть холодными… а аборигены, если они есть, - негостеприимными, как и их мир…, тут вдруг мысли мои замедлились и на меня навалился сон.
Он скорей всего был недолгим, - разбудила меня дубинка, выпавшая из моих рук и загремевшая по камням, но проснулся я уже с другим ощущением: ощущением какой-то близости с этим пустым миром, - сон меня с ним как-то примирил. Это сработал, видать, «эффект возвращения», - встреча с ним была уже второй (после разлуки – сна). Притерпелся я и к ситуации «волшебного путешествия». Можно было достаточно разумно рассуждать. Одно плохо - пищи для размышлений было явно маловато. Ясно, что надо куда-то идти, что-то искать, но ни куда идти, ни что искать – было не понятно. И фактов для постройки догадок не было.
Чтобы успокоить свои, пылающие чистой фантазией, мысли, я занялся единственным делом, не требовавшим решения проблемы выбора, куда и зачем, а так же и смелости особой: ревизией содержимого карманов. В «гимнастёрке» их было четыре. В двух верхних, как в настоящей гимнастёрке, - в одном лежал носовой платок, причём мой – из «гражданской жизни», другой был пуст, два нижних – типа «кенгуру» – были тоже пусты. В брюках карманов было в два раза больше: два спереди (в правом была обнаружена зажигалка!), два задних – (увы, пустых). Кроме них - два наколенных – с какими-то сложенными во много погибелей тряпками. Чуть ниже колен, по бокам было закреплено по ножу, похожему на нож выживания, сантиметров по 30 в длину. Да, ещё на руке обнаружились мои часы – электронные, которые продолжали идти, но показывали что-то совсем несусветное – двадцать часов с минутами (это утром – то!). Хотя, может быть, - это местное время? Ну, да ладно, Бог с ними, пусть показывают, что хотят, всё равно, как с местным временем сверить их, - я не знаю, да и свидания мне никто не назначал, так что знание точного времени несущественно. Пусть о доме напоминают, хотя бы.
Задача моя сейчас в другом: решить: идти куда-нибудь, или нет. Если идти, - то куда? Ведь, во-первых, надо найти причину изоляции этого мира и причину его «мертвятины» (что, мне подумалось, одно и то же), решить, что с этим сделать можно (во, как надо мировые-то проблемы решать!). Во-вторых, – это что-то сделать, да ещё где-то там. А в-третьих, – вернуться на Дорогу, а это значит: наверное, – сюда, в эту впадину с зелёным дном. Всё это выталкивало вперёд вопрос о том, как мне в этом однообразном мире ориентироваться? Ведь здесь же, насколько я успел заметить, ни одного чёткого ориентира нет. Тут я вспомнил: в некоторых ножах выживания в рукоятке бывает достаточно разнообразный набор предметов, среди которых возможен и компас. Я проверил, - компаса (да и вообще ничего) в рукоятке не было! Этот вариант ориентировки отпал. Значит, по крайней мере сейчас, идти куда-то пока нельзя: солнце уже садится. Надо как-то устраиваться на ночлег.
Так сидел я, поднявши вновь свою дубинку и прислонившись к ней щекой, рассуждал сам с собой, а время-то шло. Вдруг я обратил внимание на то, что в стороне, противоположной заходящему солнцу у горизонта что-то стало переливаться, - как будто нечто, прозрачное и блестящее, начало там куролесить (иного слова я и не подберу). Когда это приблизилось на «расстояние рассмотрения», - я разглядел его. Оно было похоже на мыльный пузырь червеобразной формы, свёрнутый в штопор, прозрачный, радужный и искажающий всё, что за ним. И он действительно куролесил: перемещался, вкручиваясь в пространство и, как будто втирался в скалы, которые от его стараний начинали блестеть и заметно сглаживаться. А ещё я заметил, что воздух над этим предметом (существом я назвать его пока не решился) и местом, где он проползал, - дрожал, как марево над разогретым асфальтом.
Предмет этот направлялся ко мне! Правда, путь его был ещё далёк, но он вырастал, не смещаясь относительно той точки горизонта, у которой был мною обнаружен! Он нигде не сворачивал, размеры его позволяли такое пренебрежение неровностями: даже в нижней части скалы заслоняли его разве что на четверть диаметра витка! Опасность! Да ещё какая! Пока я лихорадочно соображал: нельзя ли мне рвануть с зелёного камня на Дорогу, - он приблизился настолько, что от него стало веять зноем (это при местной-то парилке). Жар от него шёл какой-то неровный, как от пламени. Появились первые звуки: какое-то пыхтенье, попискивание и скрип, как от воздушного шарика, если его крепко тереть в руках. Ему до меня оставалось минут пять пути, он уже заслонял полнеба, единственное, что я мог сделать (да и сделал), - это скатиться в выемку к зелёному камню. И закрыть глаза.
Но жар и странные отсветы от «червяка», - от них ничем не закроешься! Стало так страшно, что дальше я действовал не думая, - в совершеннейшей панике! Я пытался вжаться в камни в стороне, противоположной приближающемуся чудищу, шарил руками вокруг и по всем карманам. И вот в этой лихорадке действий я вытащил из кармана кусок ткани и … моментально завернулся в неё! Как в давнем – давнем детстве, когда от страха перед темнотой находил укрытие под всесильным одеялом.
Вдруг стало тихо, спокойно и даже не жарко! Я лежал в оцепенении сколько-то времени. Пока не понял, что ещё жив! Хотя «червяк» уже, наверное, должен быть здесь! И скалы должны уже, наверное, плавиться от его жара! Но под тканью было не жарко, стояли тишина и покой, что я от облегчения, похоже, снова заснул. Сон на этот раз был долгий, он принёс мне успокоение и уверенность: если даже я ничего не смогу сделать, то всегда сумею спрятаться! А интересно, хозяин этого мира прячется, или нет. Этот вопрос разбудил меня среди безмятежного сна. Не найдя ответа, я вновь заснул, как в яму провалился. С этой мыслью и проснулся.
Мир не изменился, только солнце вставало с другой стороны выемки и ещё не освещало то место, на котором я прикорнул. Моё лицо, высунутое из-под тряпки, тут же обледенело: из носа вырвались изрядные струи пара! Пришлось взбежать на скалы и сделать зарядку в бешеном темпе, хотя здесь, - на солнце было значительно теплее, чем в тени. После зарядки, взбодрившись, день я решил начать с осмотра окрестностей. Осмотр показал: окрестности практически не изменились, - то есть особых примет не прибавилось, только скалы вокруг выемки с боков покрылись стеклянистой коркой, довольно толстой. Но самое интересное, - стенки выемки остались нетронутыми! Значит, выемку «червячок» обошёл, не заползал!
А тут ещё вовремя подсунутая кем-то материя. Кто-то (ну, это понятно, - кто: Ведунья с Дороги), похоже, знал, что мне может пригодиться. Надо её осмотреть! Что ж: материя, как материя: мягкая, лёгкая гладенькая на ощупь, красноватая – под кирпич. А стоит на камень положить, – и не найдёшь: всю фактуру камня повторяет! В общем, – плащ-невидимка! Помощь от него, конечно, большая, но только действовать всё равно мне придётся. И поскорее, Пока ещё какое-нибудь чудище не помешало. «Интересно, почему это мне есть не хочется?» – мелькнула у меня мысль, пока я спускался за своей дубинкой.
На обратном пути я машинально посмотрел на часы: было пять часов с минутами, - «Похоже, здесь лето»,– решил я, выпрямляясь после подъёма. И, быстренько решив совершить небольшой марш-бросок, - часика эдак на два туда и обратно, я пошагал по направлению к солнцу. Однако, немного не дойдя до скалы, склон которой был оплавлен вчерашним «червём», я почувствовал, что головой прорвал, а затем туловищем раздвигаю какую-то невидимую преграду, как будто выхожу из воды. Я огляделся по сторонам. Спереди и с боков был привычный уже ландшафт этого мира, - красновато-кирпичные оплавленные скалы, да долины между ними. И сзади - тоже. Но котловины – выемки с зеленоватым камнем посредине… не было! А был сплошной пологий красно-бурый холм, скрывший выемку с окружавшими её скалами. Он был довольно высок, по меркам этого мира, конечно, - метров тридцать примерно, то есть раза в два выше окружавших его скал. А ещё был он гладок и имел почти правильную сферическую форму. Всё это я созерцал практически спокойно: ну, чего не бывает в сказке, - и холмы заколдованные там не редкость. Однако, неожиданности на этом не закончились! Стоило мне обратить своё внимание на себя, как я был ошарашен новым вывертом: мой торс торчал из поверхности холма, срезанный наискосок в районе подмышек! Так, и здесь маскировка, - подумал я и вновь озадачился: поиски дороги обратно ещё более усложняются. «А пустят ли меня обратно?» – вдруг прострелила меня мысль. И я повернул назад…, шлось мне довольно легко, я вернулся в купол, постоял, на что-то решаясь, повернул вновь, да и пошёл!
Отойдя от купола метров на двадцать к склону скалы, я обернулся назад, и увидел, что верхушка холма явно выше окружающих скал, можно сказать – на голову. «Так, значит, какой никакой, а ориентир у меня есть!», - с такой мыслью я отправился в первый свой поход по миру. Утро было ясным, солнышко – пока ласковым, а воздух вокруг – свежим и бодрящим, так что шагалось мне легко и приятно. Если бы не эта мертвящая тишина, в которой тонули звуки моих шагов, да не полнейшее одиночество и пустынность ландшафта, было бы совсем, как в походе по Уралу июньским утром. Но… это был не Урал, в чём я скоро убедился!
На склоне скалы, обращённом к солнцу, на стеклянистой корке, оказавшейся довольно гладкой, я поскользнулся. Естественно, шлёпнулся на спину и на ней же, (точней, пожалуй, на «пятой точке») съехал в складку между скал. Хорошо ещё, что скат был гладкий, - ничего себе не поцарапал и одежду не порвал. Но внизу, в узости расщелины, я рухнул на кучу мелких камней, - так мне сначала показалось. Правда, камни были какие-то хрупкие и, главное, - они были белые! Форма их была довольно разнообразна, и, разглядевши их, я понял, - это были… кости!
Значит, в этом мире была когда-то жизнь! И, похоже, что сравнительно недавно (кости не успели окаменеть)! Остальное, видимо, сгорело в жаре от расплавленных скал, крупные кости раскрошились, а мелкие, – пока ещё сохранились, правда, прогорели насквозь. Ими теперь можно было рисовать на камнях, как мелом на доске. Так, - к открытию, что здесь была жизнь, а затем её что-то (или кто-то) убило и сожгло, я отнёсся без удивления, хотя и с большой опаской. Подозреваемый в этом злодеянии у меня был, - вчерашний «термочервяк» (я думаю, понятно, кого так можно назвать)! Но, что это, или кто это, - мне предстояло выяснить, так же как и то, для чего это сделано! Остальные заботы (что делать), я оставил на потом.
Отягчённый новыми знаниями, я взобрался на склон следующей скалы, в чём мне очень помогла моя дубинка – посох. Кстати, так сказать попутно, я заметил, что она уже почти высохла, но аромат смолы ещё можно было ощутить (он меня как-то успокаивал и внушал какую-то неясную надежду). Прежде, чем идти дальше, я огляделся, стоя на вершине очередной скалы. Купол поблёскивал как полированный камень, остальные скалы были более матовые, и, хотя нигде не было ни пылинки, они совсем не блестели, кроме склонов, оплавленных червяком. Солнце поднялось над горизонтом и уже изрядно грело. Небо было безоблачным и пустым. Всё было спокойно и равнодушно. Так шёл я и шёл навстречу солнцу, но путь мой не приносил новых впечатлений.
Вдруг я ощутил мягкий напор ветра со спины. Ветер был явно горячим, даже жгучим! И он усиливался! За минуту он разогнался так, что грозил сбить меня с ног в очередную расщелину. Мне пришлось прилечь. Я постарался устроиться лицом в сторону, с которой дул ветер и при этом оказался в небольшой впадинке, направленной наискосок к ветру, поэтому напор ветра ослабел. Но то, что я при этом увидел, очень меня не обрадовало: сзади на меня надвигался вчерашний Червяк!
Он был уже как раз между мною и спасительным куполом! И приближался со скоростью курьерского поезда. Правда, в отличие вчерашнего визита, от него не чувствовалось дуновение избыточного жара, - он был, конечно, горячим, но камень под ним не плавился. Да и двигался он нынче по-другому: не ввинчивался между скал, а просто катился по их вершинам. Миг, - и он накатился на меня так, что я попал между его витков. Толщина каждого витка – с железнодорожный вагон, а вся его длина – с грузовой состав, свёрнутый примерно в три витка. Всё это я отметил в памяти своей уже машинально, сквозь накатывающий на меня страх. Да, ещё успел отметить, что по оси витков у него располагалось что-то такое же бликующее, как стеклянное, по форме напоминающее веретено. «Похоже, - кабина, значит, не зверь…» – успел подумать я и, как соринка в пылесос, был втянут в это веретено в обнимку с дубинкой. «Стенку» веретена я преодолел так же как стенку купола – с небольшим сопротивлением.
И тут же очутился в темноте! Не абсолютной, конечно, но мои глаза, после яркого летнего солнышка не сразу в ней освоились. Когда зрение моё к освещению привыкло, то я увидел вокруг стены какого-то серого цилиндра чуть больше моего роста диаметром и столько же в длину. Кроме меня в этой «камере» ничего и никого не было. Первой моей мыслью было: «Так, хорошо, на желудок это не похоже, значит, поживём ещё!». Камера моя, была странно неподвижна, как будто мой «носитель» остановился, свет в неё почти не проникал, звуки извне, - тоже. В общем, - изоляция полная! Было не понятно, - что же дальше мне делать? Да и что дальше собираются делать со мной? Но, видимо, если и собирались со мной что-то делать, - то не немедленно, значит, можно успокоиться и попытаться что-нибудь предпринять самому. Интересно, только вот что, - стенки дубинкой потыкать, что ли? Ну, потыкал, - стенки мягкие, но не рвутся, - крепкие, наружу не пускают. Дальше-то что, тут даже и прогуляться-то негде: шаг туда, да шаг обратно. А тут ещё и потряхивать начало, правда, плавно так, но с заметной амплитудой - стоять неудобно стало. Я лёг. А потом завернулся в ткань из кармана, полежал, полежал, да и задремал, - укачало.
Проснулся я уже в совсем другом месте. В пещере. Во всяком случае, на первый взгляд, в чём-то на пещеру похожем: цилиндрический, с некоторой натяжкой тоннель гладкого, но не полированного белого камня, плавно загибаясь уходит куда-то вперёд, а сзади, - тупичок аккуратный и в нём я, возлежу вдоль коридора. Всё это я рассмотрел, пользуясь минимумом света, но откуда этот свет, я так и не понял, - похоже, что светились стены и пол пещеры. Разлёживаться я не стал, а развернулся из ткани и вскочил. Мой скачок вызвал целую цепь событий в пещере: по ней пронёсся от меня какой-то тёмный вихорёк, затем раздался чей-то удивлённый вскрик, за которым по коридору пробежала весьма ощутимая дрожь, и, наконец, ярко, как лампы дневного света заполыхал потолок! Причём потолок полыхал какими-то волнами, эти волны перемещались по нему от моего тупичка куда-то вперёд, как будто манили меня идти по коридору дальше.
Я не стал противиться призыву и пошёл. Достаточно смело пошёл, правда, на всякий случай, покрепче обхватив правой рукой дубинку, а левой выдернув один из ножей! Так как-то спокойнее! Идти пришлось довольно долго, - с полчаса, наверное, я на время не смотрел. Но, как говорится, - долго ли коротко, а пришёл, куда меня вели. А вели меня в зал.
Он был почти правильной сферической (точнее на три четверти сферической) формы, его стены и пол были из того же белого камня, а потолок так же светился, как в коридоре, но светился спокойно и никуда не звал. Кроме меня в зале никого и ничего не было видно. Присесть было негде, лежать мне надоело (да и жёстко, честно сказать), разглядывать здесь особо было нечего, так что я, предоставленный самому себе, быстро заскучал, попытался было поковырять камень стены ножом, ничего этим не достиг, наконец, просто прислонился к стене, опустил голову на грудь и принялся обдумывать своё положение. Но, опять же фактов для обдумыванья было маловато, так что я скоро опять скатился к голому фантазированию. На этот раз фантазирование было направлено в сторону «пришельцев», НЛО и прочих «чудес» уфологии, так как на пещеру Али-Бабы с сокровищами моё помещение не смахивало. Однако, «приятное» занятие моё было прервано ощущением, что я в зале не один!
Подняв голову, я обнаружил в центре зала круглую стеклянную колонну, которой только что там не было. В ней довольно спокойно стоял… человек? Да, мне сначала так и показалось, - что это человек, такой же как я. Но, приглядевшись и обойдя фигуру со всех сторон, я увидел, что, во-первых, - он был значительно ниже меня, примерно на две головы. Во-вторых, - имел какую-то лисью мордочку и острые ушки торчком, правда, не покрытые шерстью. В-третьих, кожа его была довольно яркого оранжевого цвета. Глаза его были накрепко закрыты, дыхания не было заметно и вообще, он походил на скульптуру, но скульптуру раскрашенную.
- Ну что, - любуешься? – услышал я вдруг откуда-то сверху. Голос был глубокий такой, «бронзовый» даже, «колокольный» с этакими вкрадчивыми «бархатными» нотками, в общем, голос профессионального лектора, или проповедника. Тон сказанного был печален. - Я тоже вот порой… любуюсь, – в той же тональности выступил Голос, - Собой любуюсь. Со стороны…, – вздохнул Голос и примолк. - Иллюстрация несовершенства жизни, - слабое, нерациональное, с явными и скрытыми пороками, болезнями, постоянно чем-то озабоченное, отвлекавшее от Высшего предназначения… прошлое, забыть бы пора, да вот… не забывается, – как бы сам с собой, говорил Голос, - А душа, она Высокое назначение имеет, и грех ей в этом препятствовать! Большой грех! И я его победил! И не только в себе! - Это было сказано уже запальчиво.
Тут пришлось вступить в разговор мне:
- И что же Вы с собой сделали, чтоб не грешить?
- Ты верно угадал суть мою, не приглашенный пришелец. Я сделал! Именно так: Сделал! – голосом, всё так же запальчиво, выделил он и, помолчав, поспокойнее продолжил: - Но об этом далее… сначала знакомство. Давненько в моём мире не было пришельцев. Так вот, познакомься: Адваллон, - создатель того мира, который ты видел снаружи. Кстати, позволяю на «ты», какие уж тут церемонии.
- Ну, что ж, представлюсь и я, – сказал я, – «Мир» (так когда-то в детстве звали меня одноклассники, Вовок у нас в классе было восемь человек и у каждого было своё прозвище, у меня вот - такое), а ещё, - по Дороге идущий, больше титулов в этом мире у меня нет.
- Действительно, - без церемоний,… какие вы все… эти… ещё живые… - суетные… и утомительно, и… притягательно… – после этой запинающейся реплики Адваллон замолчал надолго. Я ещё раз обошёл колонну с заключённым в ней телом, и на исходе «второго витка» заметил у стены зала, как раз напротив входа в него что-то наподобие дивана, длинного и широкого. Во-первых, до разговора с Адваллоном, его здесь не было, а во-вторых, - он был явно велик для тела, поставленного в колонне. Из этого я сделал вывод: диванчик-то поставлен для меня! Ну что ж, и на том спасибо!
Присел на него и принялся, поглядывая на «хозяина», размышлять о только что случившемся. «Похоже, - вот виновник и причина безжизненности и изоляции этого мира, а так же, и пострадавший, и пленник его, а вовсе не «пришельцы со звёзд». Что ж, полдела сделано – «кто виноват» - ясно. Осталось, совсем по Чернышевскому, - решить, - что делать? Чтобы этот вопрос разрешить, надо побольше узнать у Адваллона… кстати, это имя перекликается с Аваллоном. – было такое местечко в британской мифологии… да, ладно. Это не по делу, наверное. Так вот узнать надо причину этой мертвечины. А тогда уже и думать о том, что с этим делать…». Так размышлял я, глядя на затылок хозяина, но размышление моё было прервано Голосом:
- Извини, что прерываю твои размышления, но дело, которое меня отвлекло от беседы сделано, так что можно продолжить …, кстати, извини ещё и за то, что так внезапно отключился, но… видишь ли… я – Планета. В том смысле, что Планета, - это моё тело. И когда что-нибудь в теле не в порядке, приходится принимать меры, скажем, почесать где-нибудь… кстати, меры приходится принимать всё более серьёзные последнее время…, поэтому я и переключил своё внимание. А теперь, - спрашивай!
-Ты знаешь, Адваллон, вопросов у меня столько, что в них запутаться можно, так что начни с того, как ты дошёл до жизни такой. В смысле: тело – Планета, - живая в определённом смысле, а поверхность – мертва? – Задал я самый наболевший вопрос.
-Что ты имеешь в виду, под понятием – мертва, я то ведь живой! И недра планеты своей жизнью живут, - как мои внутренние органы, а что до поверхности, так я думаю и тебе, Мир, не понравилось бы обитание на твоей коже всяческих паразитов, - блох кусачих, да и микробов болезнетворных. Вот и я тоже их не потерпел, - уничтожил! Не знаю, как другие планеты это терпят, - ведь их поверхность ранят, в их внутренних органах роются, болезни всякие заносят. Правда, насчёт болезней, - это, скорей всего, мои домыслы, фактов-то у меня нет…, как у тебя – фантазии насчёт «пришельцев». Кстати, лексикончик - то у меня твой, ты когда ко мне на планету под купол явился, то я у тебя слегка знаний подзанял, - в смысле слов и разговоров, вдруг, думаю, поговорить придётся. И червячка по направлению к куполу пустил, - проверить, не сбежишь ли от опасности. Кстати, купол от моих воздействий защищён, но ведь ты этого не знал… а когда ты исчез как-то странно, я, каюсь, подумал, что ты сбежал на Дорогу, а утром, знаешь, как обрадовался! Так вот, - обо мне и моей истории:
-Был я когда-то давно–давно таким же как ты, естественно, в биологическом смысле этого слова, то есть имел тело, которое теперь стоит у тебя перед глазами, и жил рядом с себе подобными в большом поселении, можно сказать в городе, по твоим меркам. Наша экономика и политическое устройство к делу не относятся, да и не специалист я по этим вопросам, так что про них распространяться не буду. Скажу только, что во главу угла нашего общества была поставлена «свобода развития способностей каждой личности для возможно более глубокого её раскрытия», – эти слова были выделены каким-то довольно ехидным тоном. - Я, занявшись философией, довольно рано задумался о проблеме взаимоотношения сиюминутного и вечного, то есть о вечности мироздания и сиюминутности нашей короткой (только не по вашим меркам) жизни. Тема эта захватила меня в теоретическом аспекте, - возможно ли бессмертие для нас, - короткоживущих, да и в практическом, - если возможно, то как это осуществить. Для размышлений, а тем более для опытов мне нужно было время, но заботы о теле: что бы поесть, как бы поспать, ну… и так далее… отвлекали меня. Правда, ещё больше отвлекали меня молодые мои сограждане, которых я был должен чему-то там учить, как и ты, кстати. Чем больше они от меня узнавали, тем больше задавали вопросов, к слову сказать, таких дурацких вопросов…, это мне ужасно мешало и раздражало. В конце концов, ушёл я от этих вопросов в «скит», - стал отшельником. Сколько-то времени я с энтузиазмом трудился, размышляя о высоком, находя и записывая мудрые мысли, а иногда и проверяя их опытами! Ах, какое это было время! Но, всё хорошее как-то быстро проходит. Моё тело стало требовать к себе всё больше внимания: я старел, и это снова стало мне очень мешать. Хорошо, что в ходе моих размышлений, я обнаружил способ бегства от тела - переселение в какую-нибудь другую материальную оболочку души моей, - вечного водителя любого бренного тела. Прежде, чем поверить в такую возможность, я проделал несколько опытов по «переселению душ», - они были удачны…, на мой взгляд, конечно. Два переселения, - в оболочки из чистой энергии, дали мне, как ты их называешь: «термочервяков»… ведь чистая энергия практически бессмертна, но переселённые души почему-то взбунтовались, – потребовали возвращения в собственные невечные тела. Да… тела их пришлось под благовидным предлогом уничтожить. Как-то выяснилось, что «энергетическое тело» требует не меньше внимания, чем обычное…, а времени у меня оставалось всё меньше и меньше…, в общем…, в конце концов, я переселился… в тело Планеты. Получил при этом грандиознейшие возможности… и новые, не менее грандиозные проблемы! Я стал могуч и вездесущ, как Бог…, и чувствителен ко всем процессам, происходившим внутри и на поверхности планеты. Причём, мои могучие силы все, без остатка уходили на устранение помех с поверхности и из внутренностей планеты…, а главное, на это опять уходило и время, и душевные силы. То есть мне опять мешали работать! Ну что мне было делать со всеми этими помехами? Особенно досаждали помехи с поверхности планеты, - живые помехи: их очень трудно было прогнозировать. Наиболее непрогнозируемыми были, понятно, мои бывшие соплеменники, с их неистребимым любопытством и жаждой всё изучить и понять. Последнее, чем они меня наиболее всего допекли, - были их попытки бурения, которые во мне отражались нестерпимым зудом (я думаю, щекотку ты тоже не любишь, поэтому поймёшь моё к ней отношение). Терпел я все эти безобразия, терпел, да и устроил им всепланетную катастрофу: сначала в тех местах, где они бурили, а затем и по всей поверхности, я активировал вулканы и залил их всех лавой. Небольшая часть их всё же сохранилась, они, правда, мне уже не докучали, и даже возвели меня в ранг верховного Бога, но, вместе с остальными живыми существами, всё-таки ощущались на моём теле. А что будет, когда они снова размножатся и «цивилизуются»? В общем, я занялся глобальной чисткой своей кожи: собрал и связал в земной коре всю влагу планеты! А после этого все проявления жизни на поверхности высохли, сухие остатки уничтожили мои червяки. Наконец-то на поверхности настало спокойствие! (Признаться, у меня именно эта часть повествования Адваллона вызвала содрогание, - именно этой бесстрастной повествовательной манерой описания уничтожения жизни на планете, но я промолчал…) Снаружи уже никто и ничто не мешало мне работать (даже микроорганизмы). Но, оставались ещё гости из других миров, - По Дороге Идущие, как они сами себя называли. В другие миры я не полез – не за чем (Ишь ты, не полез, - а может не пустили?), но вот выход с Дороги закрыл силовым колпаком, сквозь который никто ко мне не мог пройти очень долго. Так вот я дожил до жизни такой, - то есть безмятежной, заполненной творчеством, наукой, великими мыслями и делами, достойными этих великих мыслей! Так Я победил грех сиюминутности! Правда, остаются ещё заботы, связанные с поддержанием в рабочем состоянии моего нового тела, но это уже пустяки. Времени теперь у меня не меряно, можно любые проблемы обдумывать…, а какие теперь опыты можно ставить – дух захватывает! В общем, не жизнь, а мечта поэта! Есть, однако, пара облачков, которые омрачают мои ясные горизонты. Первое, - это какая-то странная нестабильность в «подкорке» планеты: повышается давление на прикрывающие магму пласты породы и повышения как-то связаны с обращением планеты вокруг своей оси. И второе, - появившееся совсем недавно: это… ты! Ты не должен был попасть сюда, даже в купол! (Здесь его голос обрёл какие-то повизгивающие интонации.) Ты не должен был выйти из него! Ты не должен был быть здесь, - в этой пещере! Но ты здесь… и… пока жив, хотя тебя должен был уничтожить мой червяк сразу же, при первой встрече. (Это он произнёс почти неслышно и печально.) Мне предстоит опять решать проблемы посторонние для меня, снова отвлекаться,… чёрт тебя побери (Тут он вздохнул.) – и вновь замолчал надолго.
А я что-то запечалился: «Куда это я попал, и где же мои «понятливые» механики…, а то тут приходится общаться с явно «психической личностью». - Я, конечно, не психиатр, но по рассуждениям этого «Создателя», - он явно ненормален (особенно ясно это показывает противоречие между тем, что «купол» не уязвим для «червяка» - так сделал Адваллон – по его утверждению, и его желанием уничтожить меня ещё в «куполе»).
А, значит, моя задача здесь усложнялась: добавлялась необходимость держать в рамках спокойствия эту неуравновешенную личность, - чтобы он и меня как-нибудь не «убрал», избавляясь от проблемы. Придётся тщательно взвешивать всё, что я буду ему говорить, а может быть, и думать. Так, - о чём говорить? Чем его отвлечь от идеи уничтожения жизни? Чем доказать, что жизнь на планете ему самому необходима? Ведь только после этого можно говорить о снятии изоляции с его планеты (если он её сам изолировал, конечно). Да, «матькаться – грех», подумать было над чем!
Сколько вариаций на эти темы я выстраивал у себя в мыслях, - пожалуй, десятки (если не сотни, - преувеличиваю, конечно). Но в речах Адваллона я не находил ни малейшей зацепочки, чтобы, опираясь на неё, можно было сказать: «Вот, а с жизнью на планете, тебе было лучше» и это меня тревожило. Правда, была возможность, - что он мне не всё сказал. А, значит, следующий разговор мне надо начать с его изысканий и его проблем, то есть начать задавать вопросы. Что ж решение принято! Осталось попытаться его выполнить. Я думаю, у меня скоро будет такая возможность: «хозяин», похоже, соскучился по собеседнику. А, если я прав, - по собеседнику, заинтересованному в разрешении его проблем, особенно, - научных.
Очнувшись от раздумий, я обнаружил, что в зале кое-что изменилось: исчезла колонна с телом «хозяина»! Так, похоже, и он пришёл к какому-то решению. Значит, мне можно ждать любого действия. Это может быть продолжение разговора, или… вспышка огненного вихря, испепеляющего меня, чтоб не приносил проблем, тем более, что и выход-то из зала исчез, - затянулся, как диафрагма фотоаппарата.
Это называется, - накаркал! - Со стороны бывшего входа выплеснулась из стены и пошла на меня стена огня с почти что «сверхзвуковым» шипением! Сразу стало жарко! Стена шла на меня очень быстро, но руки мои действовали ещё быстрее! Пока я соображал: стоит ли пугаться, или уже не стоит, - всё равно помрёшь, они достали и завернули меня в материю из кармана (помните, в которой я прятался от жара червяка). Она меня и тут спасла! Стена огня, видимо, прошла надо мной, так как я упал, спеленатый тряпицей, и ушла в противоположную стену. Когда я решился выглянуть, - в зале уже было темно, дымно и душно, но прохладно, сравнительно, конечно. А ещё: в зале было пусто и тихо: ни тела, ни дивана, ни голоса. Я «распеленался» полностью и встал на ноги.
Пора было подводить какие-то итоги: «освободительная миссия», похоже, благополучно провалилась, - это с одной стороны. С другой стороны, - я узнал об этом мире достаточно много, чтобы, правда, без особой уверенности, планировать действия по его «оживлению» (с помощью Ведуньи, конечно). Но, действовать в этом направлении, да и в любом другом, я не могу: изолирован чёрт те на какой глубине (да и в какой точке планеты, тоже неизвестно). Опять во весь рост встаёт конкретный вопрос: «Что делать?», эх, Чернышевского рядом нет, может, чего бы присоветовал.…
Но… остаётся гадать и, самое главное, действовать самому. Испытать свои ножи на окружающих меня стенах? Так – вроде бы рановато: до такой степени отчаяния я ещё не дошёл. Что ещё есть у меня, не считая, конечно, носового платка? – Да, ведь кусков ткани-то у меня два, а пользовался пока я только одним, - из левого кармана. А на что способен другой, - из правого? Я его достал, развернул и осмотрел: он был другой, - серый и холодный на ощупь. Я, вообще-то, собирался его хорошенько рассмотреть, но меня опередили. Вдруг стены зала стали сминаться, как стенки бумажного стаканчика, с потолка посыпался мелкий щебень… и мои руки, опять без участия моего сознания, накрыли меня этой тканью.
Миг темноты, толчок вверх, и тишина…, которая прервалась вопросом:
- Ну, раз уж вернулся, Путник, - это сказала мне Ведунья, - то, может быть, развернешься, да что расскажешь?
Я выпростался из-под ткани, свернул её, положил в правый наколенный карман брюк, всё это тщательно, неторопливо, чтобы потянуть время. Но рассказать всё равно пришлось, правда, рассказ мой был предельно краток. Хвалиться то было нечем: только и результата то, что узнал, кто виноват, А что дальше в этом мире делать, даже Ведунья не знала. Сказала только: «В своё время ты туда ещё попадёшь, тогда и разберёшься: что делать… сам разберёшься, как со снаряжением разбираешься, - по мере надобности». Дорога не претерпела никаких изменений: я появился на том же валуне, с которого стартовал в мёртвый мир, ни светлее, ни темнее не стало, не изменилось ничего. Разговор закончился довольно быстро. Точнее это был мой рассказ с парой реплик моей собеседницы. Причём вторая её реплика была:
- Что ж, Путник, пора тебе и дальше прыгать. Однако, удачи тебе! – и всё. Ну, что ж, прыгать, так прыгать, подумал я и, не дожидаясь исчезновения коварного валуна, с места и прыгнул.
Ре
Приземление моё состоялось, опять же, ну совсем в другом месте, - в лесу. Да ещё в каком лесу! Это слово нужно бы печатать всеми заглавными буквами: ЛЕС! Я его зауважал сразу и очень сильно, так как при приземлении после прыжка влепился животом и грудью, раскинув руки и откинув голову назад, во что-то твёрдое, огромное и жутко морщинистое. Мне вначале показалось, что в скалу, но потом, отлепившись от него, я понял, - это Дерево! Сразу узнал в нём сосну, но такой сосны, - под сто метров ростом, да метров шесть в поперечнике у нас на Земле, по-моему, не встретишь. А когда я огляделся, то обнаружил, - это явно не единственная и не самая большая из сосен, что меня окружали. Это была Сосновая Армия, - безбрежная и великолепная, безмолвная и величественная, а, главное, просматриваемая почти насквозь благодаря тому, что Деревья стояли не часто, а подлеска между ними практически не было. Земля здесь была покрыта толстым слоем сосновых иголок, скорлупок от шишек, кусочков коры, ну и прочего лесного мусора, который здесь никто не убирал. Так что земля была мягкой. Воздух был свеж и ароматен, причём свеж и с точки зрения температуры - было довольно прохладно. Солнце сквозь кроны сосен не проглядывало, а может, его и не было на небе, хотя и было довольно светло. Кстати, слова «безмолвная Армия» были не фигуральным выражением, а просто фактом: стояла оглушающая тишина. Ничто её не нарушало, она здесь царила, и это настораживало: в живом лесу редко устанавливалась такая глубокая тишина. Дело в том, что между деревьями гулял ощутимый ветерок, он, конечно, шевелил иглы сосновых крон, но звук шелеста до меня не долетал. Настораживало другое: не было слышно пения птиц, а это, обычно, сигнал опасности в лесу.
Я прислонился спиной к стволу сосны, о которую при приземлении шмякнулся, и вновь занялся инвентаризацией своего имущества. Так, часы на месте, показывают 23 – 53, то есть почти полночь, понятно, птички спят, а светло, - значит ночь конца июня, может, начала июля. Одной проблемой меньше – опасности в лесу нет.
Характер одежды на мне не изменился, то есть та же гимнастёрка, те же брюки с карманами и та же панамка с пером. Но изменилась цветовая гамма обмундирования, - оно стало обычным «хаки» с зеленоватыми пятнами неопределённой формы, под цвет окружающего мира. Содержимое карманов тоже не изменилось, правда, изменились ножи: левый теперь стал формой походить на арабский кинжал «джамбию» с кривым обоюдоострым лезвием, а правый, - на мачете с лезвием широким у конца. «Тряпочки», похоже остались те же.
Вдруг меня кольнула мысль: а где же мой можжевеловый посошок? Его нигде не было, и я стал вспоминать: а где же я его последний раз видел? Получалось, что в пещерном зале, - ещё в мёртвом мире и ещё до того, как там прошёл огонь…, жаль посошка, сгорел я думаю, - а здесь он бы очень пригодился. Но… день был весьма содержателен, я успел слишком устать, поэтому надо бы отдохнуть. С этой глубокой мыслью я завернулся в ткань «из левого кармана» и спокойно прилёг у подножия Сосны. Сон, глубокий сон окутал меня, примиряя с очередным миром.
Несмотря на уютный подстилок, спалось мне неспокойно, что-то меня тревожило, то ли какая-то мысль, то ли какое-то движение в ночном лесу. Но, не смотря на тревожность, до утра ничего не случилось. Разбудили меня капли росы, смочившие ткань, в которую я завернулся и охладившие меня. Не «распелёнываясь», я осторожно огляделся: сзади моей Сосны поблёскивал купол, уже знакомый мне по предыдущему миру, - он прикрывал середину поляны почти идеально круглой формы (интересно, здесь-то его кто поставил?).
Утро было солнечным, - кроны Сосен подсвечены красноватыми лучами. Стояло безветрие, но насторожённой тишины не было, - Лес был живой! И с верху и с боков неслось сплошное теньканье, цвиканье, хихиканье и прочее кукованье, а кроме этого, - какой-то шелест, постукиванье, похрустыванье, похрюкивание и даже чавканье…, в общем, сплошной концерт жизни. Я развернулся и вскочил на ноги, чтобы согреться помахал руками – ногами, провёл несколько ударов по воображаемому противнику, слегка удивившись при этом: раньше я, вроде, такого не умел…, и согрелся. По крайней мере, согрелся достаточно для того, чтобы двигаться.
Правда, оставалась ещё проблема: куда двигаться-то? Но её-то я решил довольно просто: пошёл вниз по заметному уклону почвы, - может, к воде выйду. А у воды можно ожидать и местных жителей, - вода - она всем нужна. Хотя утро было безмятежным, но в него вплеталась какая-то тревожная нотка: вокруг меня моментально затихал хор жизни Леса, и это пятно тишины перемещалось вместе со мной! Так, значит Вы, лесные жители, встречали подобных мне и знаете, что от таких мало хорошего можно ожидать, - решил я и подумал, - «а не закрыться ли мне палаткой–невидимкой из левого кармана»? Задумано, – сделано, и я дальше заскользил между стволов – колонн, завернувшись в ткань, как в сари с капюшоном. После этого опыта меня уже не преследовало пятно тишины, – похоже, для Леса я исчез. Правда, скользить между деревьями приходилось меленьким шагом, из-за чего темп передвижения замедлился, но пока я не торопился: надо было выяснить суть этого мира. Так, что я в основном вертел головой вместе с капюшоном, разглядывая всё и прислушиваясь ко всему. Пока никого из животных, крупнее вороны я не встречал, и следов пребывания других существ не заметил, но это-то меня и настораживало: чтобы в лесу, да без следов животных. Что-то тут не так. Время шло, местность вокруг меня менялась: деревья становились мельче, чаще, стали попадаться полянки, поросшие скудным разнотравьем, появились редкие ещё кустики. Изменился и воздух, - он стал влажнее, душистее, в нём появились запахи прели, грибов, по временам – какой-то гнили, затем явственно потянуло свежестью: похоже, приближалась открытая вода. Впереди заметно редели деревья. Спуск, однако, заканчивался и плавно переходил в равнину, покрытую травой и редкими кустиками. Почва стала заметно твёрже, и шаги мои стали слышнее, - теперь приходилось идти чуть ли не на цыпочках. Кроме этого, я вдруг заметил, что справа, несколько впереди трава ниже, и как-то притоптанней, что ли. Тропа! Чья только, интересно? Я, пригнувшись, выскользнул на открытое место и, в который уже раз, огляделся. Подо мной был взлобок широкого холма, сзади он прятался в лесу, с боков его обнимали овраги, поросшие кустарником и осокой, а впереди, под невысоким обрывом протекала долгожданная река, которая огибала холм спереди. Небо было уже затянуто мелкими облачками, но сквозь них заметно проглядывало солнце, по холму, лесу и реке пробегали волнами тени от облачков, и было всё это таким мирным и родным…, что я присел на верхушке, а затем и прилёг, глядя бездумно на бег облачков.
Однако, идиллия моя продолжалась недолго: справа, куда уходила тропинка, внезапно послышался какой-то равномерный плеск – вёсла! Кто-то идёт на вёслах! И, судя по звуку, вёсел не одна пара! Я, стараясь не высовываться (на всякий случай), подобрался к обрыву и выглянул: по реке плыла Лебедь! Именно так это и выглядело, хотя, конечно, это была лодка с гребцами и вёслами, но она и была Лебедью, (именно Лебедь – Она, а не Он). Как она была прекрасна! Высокий нос, плавно сходящийся в лебединую шею с головкой, борта, сужающиеся к верху, округлая корма, поднятая над водой довольно высоко. Всё это было яркого солнечно-жёлтого цвета, сверху - прямой светло-зеленый парус, свёрнутый на поперечине мачты, а понизу - восемь пар белых длинных вёсел, - вот какая она была – речная царевна-лебедь! Она шла довольно ходко, похоже, - по течению и минуты в четыре миновала излучину реки, за которой я наблюдал.
Лодка скрылась, плеск вёсел стих, ко мне опять вернулась тишина… и способность рассуждать. Лодка, точнее её конструкция, подсказали, что цивилизация здесь ещё не машинная, а, значит, есть вероятность попасть в колдуны. Хотя, если вспомнить путешествие, то, что это, как не колдовство (по моим меркам, скажем).
Надо выходить к людям, но, с другой стороны, надо предварительно побольше разузнать о том, - какие они, эти люди. Так я рассуждал, полёживая в небольшой впадине у обрыва и поглядывая не реку. Вдруг я услыхал звук лёгких шагов: кто-то ходко бежал вдоль обрыва в ту же сторону, куда ушла лодка. А за этим звуком, ещё подальше, но всё слышнее и четче нарастал топот чьих-то более тяжёлых ног! Погоня!
Я повернулся лицом к действию: ко мне слева приближалась фигурка в длиннополом сарафане, чтобы полы не мешали бежать, она их поддерживала рукой, задрав подол выше колен. Бежала она довольно быстро, но всё равно, её догоняли! Догонявших было двое: косматые мужики в каких-то опорках и распахнутых до пупов безрукавках из облезлых потрёпанных шкур. Все трое бежали молча, но догонявшие громко сопели и размахивали каким-то дрекольем! Девица проскочила практически у моего носа, до её догонявших оставалось ещё шагов пять - шесть, и я вскочил! При этом резком движении капюшон с моей головы спал… И догонявшие, так же целеустремлённо и молча развернулись… и рванули наутёк! Однако дреколье своё они не побросали!
Я, так же быстро сдёрнул с себя маскировку, чтоб девицу не напугать, и повернулся к ней. Девица, не смотря на долгополый сарафан и видимую усталость, успела отбежать достаточно далеко и уже начала спуск по краю холма к реке. По-видимому, она и не заметила, что её преследователи её покинули. Что тут делать: красну девицу я спас, да она этого и не заметила! – Обидно как-то! Да ладно! Опять надо решать, - что дальше делать? А вдруг преследователи решат продолжить своё дело другим путём? Или вернутся с подкреплением? Надо бежать за преследуемой, решил я, и накинул ткань, как плащ-палатку на плечи. Прятать её в карман было уже некогда: шагов девицы уже не было слышно.
Я рванул в её направлении, наверное представляя со стороны странное зрелище, - мчащаяся во весь опор голова без туловища. Добежав до спуска к реке, я увидел, что фигурка бежит по кромке воды, но уже не так быстро. Вот она остановилась, повернулась в мою сторону… и махнула призывно рукой! Вроде бы видеть меня она не должна: я немного спустился со склона, и голова моя не проецировалась на небо, сзади меня была трава, - на таком фоне единственную видимую часть моего тела было не разглядеть. Но, похоже, она меня видела! Мало того: она не удивлялась странностям моей маскировки и не боялась меня! Значит стоит с ней познакомиться, решил я, и стал спускаться. По пути я снова снял маскировку, сложил её поаккуратнее, спрятал в карман, и, наконец, подошёл к ней. Теперь её можно было рассмотреть более подробно. Девица, как девица, - ничего выдающегося (а фигурка-то ничего, - машинально отметил я), если не считать чёрной, как вороново крыло косы, короной уложенной на голове и пришпиленной веткой шиповника с цветком, пронзительных чёрных глаз, да смуглого узкого лица, с тонким прямым носом, что делало её даже привлекательной. Разговор начала она:
- Ну, что, Посторонний, помог бедной девице? А тебя кто-нибудь об этом просил? Сейчас, поди благодарности ждёшь? Ни хрена не дождешься, - с этими обалдуями я бы и сама справилась! Так что можешь идти туда, откуда пришёл, понял!
- Спасибо на добром слове, Хозяюшка! – Лишь это я и додумался ответить, и, повернувшись, стараясь не выдать своей обиды, рванул обратно. «Ну, что ж, может, я что-то и не так понял, но уж удирала ты от них, Хозяюшка, не от хорошей жизни. Ладно, тема закрыта: в следующий раз наперёд спрашивать буду, а потом уж лезть со своей помощью. Плохо, что у неё информацией не удалось разжиться, придётся искать другой источник».
Так я шёл и рассуждал, себя успокаивая, и успокоил довольно-таки быстро: занятие это мне знакомое, - частенько так приходится успокаиваться. Более насущным было: а куда я сейчас пойду…, день в самом разгаре, я не устал, есть не тянет, значит надо людей искать, да к ним приглядываться. Я уже дошёл до вершины холма, как вдруг вспомнил, что пошёл-то я к этой красавице потому, что она же меня и позвала! Повернулся, было, посмотреть, а её уж и след простыл, - скрылась!
Опять же: «Ладно, пойду и я своим путём», - самоуспокоился в очередной раз я… и получил дубинкой по плечу! (было б по голове, да споткнулся об какой-то корень и качнулся в сторону). «Эп!» – булькнул я, и, не успев ничего другого произнести, пропустил удар по темечку. Самого удара я, конечно, не почувствовал, просто на меня откуда-то сверху упала темнота и тишина и понёсся я куда-то, как по широкой спокойной реке, далеко – далеко.
Очнулся я через некоторое время, лёжа на спине, под открытым небом, руки мои были связаны, а ноги, - нет. В глаза прямой наводкой мне било заходящее на посадку солнце, было подозрительно тихо, вроде бы никого вокруг, - но так ли это, я разглядеть не мог из-за солнечных лучей, напрочь ослепивших меня. Я старался не шевелиться, так, на всякий случай, чтоб обмануть наблюдающих, если они есть. Ещё через некоторое время, когда солнечный луч сместился в сторону, я смог оглядеться.
Лежал я посредине селения, образованного какими-то шалашами, (как потом выяснилось, сучья шалашей были промазаны глиной, высушены и прожарены пламенем костров, так, что они были достаточно прочными). Лежал я посредине площади, и вокруг действительно никого не было! Так как руки мои были связаны спереди, то приподняться мне было трудненько, но я это сделал! Тишина и пустота ничем не нарушились. Зато я разглядел то, что от остальной площади я был отделён какой-то неровной круговой чертой. Кроме этого я сумел осмотреть себя и обнаружить, что ни костюмчик мой, ни содержимое карманов, ни даже головной уборчик не пострадали, и находились при мне. Пока было тихо, я решил сбежать из этого гостеприимного местечка. Изогнувшись, я достал правый нож, зажал его ручку коленями и попытался перепилить то, что связывало мои руки. Попытка, правда не сразу, но увенчалась успехом! Теперь меня ничего не удерживало!
Держа мачете наготове, я переступил черту. Как это не странно звучит, - она дёрнулась, как будто попыталась схватить меня за ногу! Но её движение осталось незавершённым, и я спокойно пошёл дальше. Мне главное, было надо выйти из этого селения и уйти от него как можно дальше, на случай погони, но полностью свой план мне выполнить не удалось.
Круг вначале было, дёрнулся за мной в погоню, но, видимо что-то ему помешало, поэтому, подёргавшись, он начал… звенеть! Звенеть, как звенит сигнализация в магазине. Этот звон становился всё громче и громче! Я рванулся от этого звона напрямик, мимо этих лачуг, споткнувшись пару раз об их углы. Хорошо, что лачуги располагались на достаточном удалении друг от друга, да и не много их было. Я проскочил с десяток лачуг, за ними оказалась такая же глинобитная стена метра два высотой. Её мне удалось без труда перемахнуть (на ней было достаточно неровностей, чтобы суметь перелезть), - и я был на свободе!
Я бежал в сторону от солнца, просто, чтоб видеть, - куда я бегу. Сигнализацию, видимо, услышали: сзади раздался протестующий вопль нескольких глоток, перешедший вскоре в топот погони. По мере продвижения погони, я стал замечать интересные подробности: вопли слышались не только сзади, но и с боков, то есть догоняющие охватывали меня подковой. Следовало ожидать, что они, те что с боков будут бежать ко мне, вопя на бегу, но порядок расположения вопящих никак не изменялся, - они бежали всё такой же подковой и не приближались ко мне, пока, естественно, я бежал.
Следовало бы проверить, все, что они будут делать, если я остановлюсь, но останавливаться мне почему-то не захотелось…, хотя, может, и следовало бы. Я бежал в общем-то не особо торопясь, как в армии на кроссе, они – соблюдали тот же темп. Их протестующие вопли не меняли своего оттенка, звучали с одинаковыми интервалами. Меня осенило: загоняют! Местность пока оставалась открытой, правда, равниной её назвать трудно, - пологие холмы, (кстати, на одном из которых стояло их поселение), постепенно сменились сопками, между которыми, в овражках, мне теперь приходилось бежать. В одном из оврагов между сопками я попробовал свернуть в сторону от направления гона, но только я уклонился метра на три (вошёл в другой распадок), как у моих ног воткнулась стрела! А другая, - просвистела у уха и почти по оперение вошла в бок сопки! Крепко меня обложили! Выходит, что мой побег тоже был запланирован?
Что ж, раз другого пути у меня нет, пойдём вперёд! Можно, конечно попробовать использовать ткань из правого кармана, и, возможно, она меня вытащит, но, для того, чтобы её достать, надо было время, а его-то у меня и не было! Так что: вперёд! Может у цели пути найдётся время на «прыжок в сторону»? Увидим. А пока, - вперёд! И я бежал, уже не особо стараясь, да и устал что-то. Проход между сопками расширился, и я выбежал к скале, перед которой была относительно ровная площадка в виде глубокой тарелки. «Интересно, кому это меня подали на таком вместительном блюде?» – успел подумать я и увидел: кому!
Точнее, я сначала увидел его нору, эдакую дырочку в скале величиной с тоннель для электрички! Как только я выбежал на середину этой тарелки, вокруг раздался торжествующий рёв «зрителей», которые меня всё-таки загнали. Затем события начали развиваться всё стремительнее и стремительнее. Так как я был напротив входа в эту норушку, то я сразу ощутил, как из туннеля, всё более усиливаясь начал дуть ветер, Ветер был горячим, но не обжигающим, как от «червяка», дул он неравномерными толчками, так что попытку достать ткань я сразу оставил: её могло унести. Особенно сильный поток воздуха чуть не сдул меня с ног. Но то, что появилось вслед за этим… сразу усадило меня на землю!
Это был Дракон! Да какой! Его огромное тулово, круглое как цистерна, опиралось на четыре могучих птичьих лапы, и было покрыто перьями длиной в пару метров, ржаво-красного цвета, поблёскивающими металлом. На короткой мощной шее красовалась голова с попугаистым клювом и с костяным воротником с тремя рогами, как у трицератопса. Близко к клюву были приставлены маленькие красненькие глазки, подслеповато щурившиеся на дневной свет. Из ноздрей в верхней клювине вырывался тонкой струйкой дымок сигаретного оттенка, порой с мелкими искорками. Довершал фигуру задорно поднятый и закрученный в колечко хвостик, длиною, пожалуй, в мой рост! Вся фигура имела габариты шестиосной железнодорожной цистерны, да и то, если не учитывать ног и головы! Как я уже говорил: я уже сидел, совершенно ошарашенный и даже не успел испугаться, как это «сооружение» подбежало ко мне и… тоже шлёпнулось передо мной на землю! При этом меня примерно на метр подкинуло вверх! Когда я приземлился, чудище лежало клювом ко мне, возвышаясь метра на четыре. Его глазки с любопытством, как мне показалось, следили за моими действиями. Я тоже притих. Так мы полежали некоторое время, в течение которого я всё пытался понять: мне страшно, или нет!
Монстр тоже, видать, решал какие-то свои загадки, или ждал, что сделаю я. Наконец, ему наши переглядушки, возможно, надоели, - он приподнял голову, наклонил её влево, раскрыл клюв, и вопросительно кудахтнул: «Кко-о?» И тут я вновь выпал! «Вот это курочка!» – подумал я, - «и ей, по-моему, одиноко…». Соображения эти были достаточно обнадёживающими, оставалось с этим курочкой… подружиться. Я тоже наклонил голову, только вправо, - чудище тихонько хрюкнуло и повернуло голову вправо! Так, а что делать дальше? Может мне тоже хрюкнуть? Пожалуй, нет, - лучше с ним заговорить! Задумано, - сделано:
- Ну, что, Чудышко, скучаешь в одиночестве? – задал я первый вопрос, а мой «собеседник», услышав слова мои, - подпрыгнул, при приземлении вновь заставив подлететь меня. А затем, он вскочил и галопом помчался по кругу, каждый прыжок его заставлял весьма чувствительно вздрагивать всю округу. Бежал он иноходью, смешно вскидывая ноги, а самое смешное, - его поросячий хвостик мотался из стороны в сторону, как у дворняжки! Пробежав таким манером круга два, дракоша с размаху присел посредине «тарелки» и… начал как-то странно пыжиться, или, пожалуй, тужиться. Эдак продолжалось приступами раза три, и закончилось торжествующим воплем: «Кко-о-о!», после которого откуда-то из-под хвостика, выкатилось… Яйцо! Оно было размером с пару бочек! «Зрители», о которых я, признаться, позабыл, тут же подняли чудовищный вой со всех сторон. Дальнейшие события произошли почти одновременно: дракоша, видимо устрашившись этого вопля, поджав хвост, рысью ретировался в свой туннель, а я, достав из кармана маскировку, накрыл себя и яйцо и начал его потихоньку толкать к туннелю. «Зрители» вновь взревели, теперь уже испуганно, и я услышал удаляющийся топот многих ног.
Похоже, передышка, решил я, но продолжил своё движение к входу в тоннель. Затащив яйцо в жерло, так чтобы с соседних холмов его не было видно, я решил оглядеться, да вдруг услышал пыхтенье и мерный топот из глубины пещеры: это приближалось моё чудище. На всякий случай, я решил отодвинуться и… выкатился из тоннеля. Уже в последний момент я заметил, что «мамаша», начала толкать своё «произведение» в глубь пещеры. Значит с ними всё в порядке. Я успокоился, но вдруг… шипящий шёпот раздался как бы со всех сторон:
- Ну, что, Посторонний, теперь помогаете Едокам покончить с последним гиппогрифом? – Понятно, что так могла сказать только та «очаровательная незнакомка». Это её милая и ласковая манера разговаривать со мной.
- Как Вы милы, что решили оценить мои действия. Но, должен огорчить Вас: яйцо им не досталось! Мамаша его сейчас закатывает в логово и, видимо, хочет высиживать! – Каюсь, моя реплика была запальчивой, но что делать, коли со мной разговаривали так же. – Так что сдаю вахту Вам, - следите теперь за процессом сами.
Я, было, решил покинуть этот мир, не прощаясь, так уж эта особа меня достала, но выполнить это намерение получилось не сразу. Меня остановили, причём довольно бесцеремонно, но нежно:
- Постой, Мир, не кипятись, а дай слово молвить. Ты уж прости за моё бесчинство, но я ведь твоего чина и не ведала…, предполагала, правда, что ты не из наших будешь, но что ты Путник, - не подозревала, давненько их не было. Я думала, - ты с ладьи, недавно прошедшей. Похож ты на этих. А мне важнее, чем отгадывать, кто ты, было Едоков от гиппогрифа отвлечь: остальные без этих двух к нему бы не двинулись. Поэтому я тебя вот так неласково приняла, да и сейчас не сразу поверила…, прощенья просить, правда, я не собираюсь, да, думаю, ты уже и не сердишься? – вот такую речь «выдала» мне девица, добавив тут же: - Зови меня Властиной.
- Да, сударыня, имечко это тебе подходит, - только и успел промолвить я, как Властина меня остановила:
- Времени для разговоров у нас впереди достаточно, надо будет ночку подежурить, чтобы Едоки эти Мамашу не потревожили, - ты ведь поможешь мне, Путник? Но, сначала, мне думается, надо предысторию рассказать, Так слушай:
-Мир наш хорошо в Ваших русских сказках описан: лешие, бесы, водяные, да кикиморы, домовые, да соседушки - вся наша местная нечисть, с которой мы давно уж сосуществуем, Змеи Горынычи, - их в Европах гиппогрифами зовут, ну и я, вестимо, – Баба-яга, то есть. Все мы жили дружно, да вот объявился как-то с Дороги мужичок прохожий, - Кощеем прозвался. Так он, сразу по приходе, воду-то мутить и начал: мол, беды все от гиппогрифов этих, - извести их срочно надобно. Долго, иль коротко старались, а почти всех и извели. Это уж потом я дозналась, что мешали они только ему, - боялся он, что не дадут власти его на весь мир распространиться, поэтому он на них и ополчился. А народу что, - ему лишь врага покажи, да ещё и приплати за это, они уж расстараются. Вот – последний и остался. Если и его уничтожат, - всей нашей нечисти конец, - Кощей проклятый только и останется, тогда уж он и возьмётся! Только сначала мир от Дороги насовсем отгородит. Так что у него последнее сражение сегодня…, может быть. -
Пока она рассказ свой вела, уж и солнышко село, и заря вечерняя на убыль пошла, прохладно стало. Мы оба сидели, привалившись к склону скалы рядом с входом в тоннель, на лоскуте материи-маскировке. Сидели рядком, едва касаясь друг друга плечом. Пока она говорила, волны жара пробегали по моему телу, когда она случайно касалась меня локтем, плечом или щекой. А как Властина свой рассказ закончила, повернулась ко мне бочком, вздохнула… и прилегла ко мне на колени.
Тут уж совсем мне жарко стало! А она глазищи свои невозможные, бездонные на меня подняла, - тут я и утонул в них совсем. Гормоны мои вовсю разыгрались, - распотешились…, правда, сначала, от неожиданности оторопь всё же взяла, но потом…! Помню, в темноте полной ночи тела наши светились, сплетались, один разговор говорили. Помню, руки её жаркие, губы сладкие, груди упруго-прохладные, обжигающие мои губы. Помню и все другие места, которые на её теле ласкал, и ласки её жаркие тоже помню. И не забуду уж никогда. Заснули мы, уже одевшись, лишь к рассвету, подремали минуточек несколько. Проснулись мы от первых проблесков зари такие родные друг другу…, а дальше!
Из жерла тоннеля раздался какой-то капризный писк, затем кудахтанье, от которого закладывало уши.
- Гиппогрифчик вылупился, - крикнула мне Властина, на радостях крепко чмокнув меня в ухо! Дальнейшие события стали накладываться друг на друга. Сначала из тоннеля показалась радостная «Мамаша», она вытащила и растоптала в пыль скорлупки от яйца.
Не успела она скрыться, как на небе, со стороны, противоположной поднимающемуся солнцу, показался приближающийся след инверсии! Он изгибался, приближался и был нацелен прямо в нас! В нарастающем рёве я успел услышать: - Кощей злобится! – Затем торжествующий рёв смял все звуки, всё остальное происходило без звукового сопровождения, - видимо, отключились уши. Откуда-то сбоку, через меня вымахнула фигурка в сарафане, в руках у неё был маленький лук со стрелами, ещё в прыжке, она растянула лук, и, лишь её ноги коснулись опоры, навстречу вихрю рванулась стрела. Беззвучная вспышка... и больше ничего, только фигурка, сложившись, опала на землю! Я кинулся к ней, но, казалось, - я не бегу, а тихонько плыву к ней! Пока я «подплывал», Властина, не вставая, резко согнулась в дугу, вскочила на ноги и, закрыв лицо руками, рванула куда-то в боковой проход, махнув мне рукой. Было слышно, как её там «полощет».
Вернувшись ко мне, она посмотрела на меня долгим взглядом (я деликатно промолчал), и промолвила:
- Ну и вот, милёнок мой, век жила бы я с тобой, да не судьба! Мы задачу нашу общую выполнили, две новых жизни в мире моём будет… это хорошо! Но, я ведь Баба-яга, как ты помнишь, значит - мне по уставу одной полагается жить. Так что… спасибо тебе милок… и … прощай! Лихом не поминай! Встретиться мы с тобой ещё раз должны, а, может и не раз…, правда, когда это будет, - не ведаю, – слова эти ей давались с трудом, но, тряхнув головой, она всё же закончила более твердо:
-Чуяла ведь, что боль мне принесёшь, да чего уж. Только ты лучше молчи! Молча, оно как-то… спокойнее. Просто… поцелуй меня… (долгий был поцелуй!). А теперь, достань свою материю… и дуй отсюда!
Я так и сделал. Естественно, я оказался сразу же на Дороге. Тут же подкатился валун, на который я с некоторым комфортом уселся, и огляделся. На дороге и вокруг неё всё было, на первый взгляд, по-прежнему, но кое-что изменилось: хвоя и листья стали зелёными! Значит, всё же какой-то шажок нами сделан был. Это хорошо, теперь можно ждать Ведунью, получать инструктаж, и, возможно, отправляться дальше. Да, но после первого возвращения, мне не пришлось её ждать!
Ожидание это было тягостным, - ныла душа. Она ныла по оставленной, возможно навсегда, Властине. И по тому, что остаться с ней было, похоже, невозможно. Невозможно ещё и потому, что в своём мире я ведь был не один! Семья у меня была: жена Олюшка, в которой я души не чаял, да сын Максим, тринадцати лет - длинный, нескладный, дикий какой-то, но родной. Как могло произойти, что я про них забыл? А теперь вот помню! И о них, моих родных помню, и о ней, о ночке вчерашней сумасшедшей, стыжусь временами, а помню! Это, похоже, называется, – согрешил. Мои душевные терзания прервало появление долгожданной Ведуньи. Она проявилась передо мной, как на фотокарточке, откуда-то изнутри стоявшего на обочине дерева, и молча повернулась ко мне лицом. Я сразу же ей всё рассказал, даже свои терзанья. Сухо хмыкнув на мои излияния, она сказала одно:
- Зря-то не переживай, ни вины, ни беды твоей в происшедшем нет, да и встретишься ты ещё с ней, тогда, может всё узнаешь. А может, и нет: Властина – баба нравная, может и не захотеть встретиться, да обо всём рассказать, – и, помолчав, добавила: - Заметил перемены-то? Значит, дело идёт…, правда, до конца ещё далеко…, ох, далеко! Так что прыгай-ка ты, Путник, далее. Да пребудет с тобой удача! – И растаяла.
А я, вновь с места, прыгнул!
Ми
Приземление состоялось в куче щебня, в которую я врубился почти по колено. Пока вырывался из сыпучего капкана, немного осмотрелся, - третий мир не походил на два предыдущих, а походил он, на первый взгляд, на мир моего детства: окраина городка, взгорок, на котором серые домишки, а внизу – излучина речки, на другом берегу, - реденький лесок, и над всем этим – бледное блюдце луны: я прибыл в ночь, или в поздний вечер. Только вместо кочегарки, которая стояла на самом берегу речки, - знакомый уже мне купол перехода между миром и Дорогой. Но, всё равно сладко заныло сердце, захотелось, набегавшись, вернуться домой, к Маме. Получить выговор за позднее гуляние, чего-то там зажевать, и, выключив свет, сделать вид, что сплю, на самом деле под одеялом, подсвечивая себе фонариком, перечитывать «Приключения Карика и Вали». А потом смотреть про них сны, цветные и рельефные.
А, может, и правда, вернулся я в своё детство? Я осмотрелся более въедливо, даже принюхался. И тут у меня появилось ощущение древности всего, что меня окружало: воздух был какой-то несвежий, с явственным запахом затхлости и сырой штукатурки, - как в подвалах старой церкви. Как я уже говорил, всё вокруг выглядело серым в усиливающемся лунном свете, серым и каким-то заброшенным: стояла сторожкая тишина, - ни собачьего лая, ни шороха, ни звука, как будто городок, на окраине которого я высадился, нарисован серой краской на сером холсте.
К домикам я приближаться не стал, замаскировался в материю, и прилёг, заметив попутно, что трава здесь была сухой и ломкой и ничем не пахла, кроме пыли, как искусственная. Долго мне мешала спать ничем не заполненная тишина, всё прислушивался, в надежде хоть что-то услышать, но тщетно. Раза два мне слышались какие-то крики на пределе слышимости, но я не уверен, что они прозвучали на самом деле. Потихоньку я стал задрёмывать и, незаметно для себя, заснул.
Снилось мне детство на очень похожей на эту окраине. Снились мне друзья и игры, и наши походы на развалины старой церкви, и её подземные ходы, и Мама с Папой, и ещё что-то снилось, в общем-то обычное, детское, но с налётом какой-то тёмной тревоги – тайной опасности, - опасности не для тела, а для души. Разбудил меня звук. Звук человеческого голоса, только очень громкий и какой-то механический: медный со свирепым напором. Он вещал откуда-то из-за домиков:
- Граждане благословенного Итилиена! Утро пришло! Пора нам всем вставать и приниматься за дела: работающим - за работу, учащимся – за учёбу, хозяйкам – за поддержание Великого и Нерушимого порядка в городе! Бездельников среди нас нет, ибо бездельник – это враг Порядка и самого себя! Граждане благословенного Итилиена! Подъём! Через тридцать секунд построиться всем на зарядку, каждый в своей категории! Не забудьте карточки личного учёта. – После этих слов, загремела музыка какого-то бравурного марша: бухали барабаны, звякали медные тарелки, да всё это так громко, что я накрылся маскировкой с головой и заткнул уши. Сразу после этого стало относительно тихо. Мне вновь предстояло решить вечный вопрос: «Что делать!» Правда, в конкретной интерпретации: вылезть или нет мне из маскировки.
Подумавши, я понял, что не следует в таком «заорганизованном» обществе проявлять себя, - реакция на моё появление может быть крайне отрицательной, и для меня весьма неприятной. Стало быть, мне предстояло провести весь день, лёжа неподвижно рядом с кучей щебня, подвергаясь опасности быть обнаруженным. Этот день тянулся бесконечно – прямо века. Весь долгий бессодержательный день моё одиночество никто не нарушил: как оказалось, домики на окраине от речки отделял… забор из колючей проволоки, метра два высотой. Так что ни я к ним, ни они ко мне, пробраться не смогли бы. Только пару раз меня накрывала какая-то тень, сопровождавшаяся вертолётным стрёкотом, - похоже, пролетал патруль, уж очень методично она прочёсывала небо над селением. Раз пять принимался бубнить всё тот же медный голос, но я не вслушивался в его излияния: он то хвалился чем-то, то кого-то ругал, то к чему-то призывал. Правда, перед закатом, бурым от какого-то дыма, он, этот голос пригласил «жителей благословенного Итилиена» на… публичную порку, «коей будет подвергнут небезызвестный всем смутьян и фантазёр Карен Стукачёв, призывавший отвергнуть помощь нашего Защитника в наведении порядка!» Этот голос бубнил ещё долго, но я его уже не слушал: меня сразила его фраза: «подвергнут порке…». «Как же это можно, устраивать казнь, наказывать, за то, что кто-то с чем-то не согласен? – Это же просто проявление неуверенности в себе, и, главное, - это бесчеловечно, должно вызвать протест у слушателей» – таким образом я рассуждал, не всегда, правда, строго логично, а больше эмоционально, но, опять же информации для строгих рассуждений было маловато.
Пока суд да дело, солнышко уж село, «крикунчик» откричал последний, на сегодня, раз, и началась довольно светлая ночь. Я приготовился было размаскироваться, да вдруг до меня донёсся какой-то скрежет, скрип, а за этим что-то небольшое прокатилось по траве вниз по склону к речке и, довольно чувствительно задело меня по открытой макушке. С той стороны колючки вдруг включился прожектор, мазнул лучом по склону, и упал на нас! Пока луч перемещался, я сумел разобрать, что свалившийся мне на голову предмет, - это мальчишка лет десяти - двенадцати, худенький и невысокий, а, может, просто съёжившийся. А ещё я успел закрыть нас обоих маскировкой!
Луч помотался вокруг нас по берегу речки, ничего интересного не высветил и выключился. Всё время, пока он шарил по окрестностям, мальчишка лежал тихо, как мышка, спрятав голову мне под мышку, ощутимо покалывая меня короткими волосами, как молодой ёжик - иголками. После того, как прожектор выключили, мы с ним полежали ещё минуток пять молча, а затем начали разговор. Его, конечно, начал не я:
- Дяденька, а ты и есть – грязный шпион проклятого Дриена? – приложил меня мальчишка. Я ему ответил по возможности обстоятельно:
- Не знаю, - кто такой Дриен, да ещё и проклятый, так что его шпионом быть вряд ли смогу. С определением грязный, вынужден согласиться: я тут провалялся в грязной и пыльной траве день, - так что вывалялся в грязи. А вообще, - мне более привычно обращение: Путник. – Тут же мой дифирамб в свою честь перебили:
- Врёшь! Путники – это… это фантастика…, сказка для маленьких… и вообще – враки! – чуть ли не в полный голос прошипел мой собеседник, несмотря на напор в голосе, чувствовалось, что парню недалеко до слёз. Да, как-то его надо убедить, что я не фантастика. Я попробовал:
- Ну что ж, давай рассудим…, как ты думаешь: почему меня не обнаружили ещё днём, или почему прожектор нас не высветил? – задал я ему, как мне показалось, самый верный вопрос.
- Мало ли почему, дриенцы, говорят, магией занимаются, - вот и наколдовали что-нибудь, – равнодушно отмёл моё предположение мальчик. Он, по-видимому, уже совсем успокоился, поэтому бесшумно выбрался из-под маскировки, огляделся, и, через минутку вернулся обратно.
- А классно сделано: снаружи – трава и трава, даже бугорка не видно, - классная маскировочка! – возбуждённо прошептал он.
- Ну, раз эти дриенцы такие мастера, так чего же вы всё ещё им сопротивляетесь? – спросил я с ехидцей.
- А у нас на случай нападения Защитник есть, - Дракон такой огнедышащий. Его никакая магия не одолеет! А ещё он у нас порядок поддерживает…, точней требует его поддержания, - это он произнёс уже менее уверенно и почти шёпотом. – Вот если бы ты… Вы… были бы Путником, - произнёс парень совсем неслышно, и, сделав солидную паузу, продолжил – Вы бы… и он окончательно умолк.
- Хорошо, - решительно, как мне показалось, и строго ответил я, - Видишь этот купол? Пойдём со мной, и я тебе покажу Дорогу!
- Какой купол, это Старый холм, мы столько раз с Каром на его вершине играли, когда взрослые не видели - печально прошептал в ответ мальчик.
- Ничего – ничего, пошли, по крайней мере, попробуем! – Мы выбрались из-под маскировки и, благо ночь была достаточно светлой, уверенно двинулись к куполу. Пока мы шли эти тридцать метров до купола, я всё разглядывал своего спутника: невысокий – мне до подмышек, худенький, даже, пожалуй, тощенький, с темной щетинкой коротеньких волос над ушами - лопушками, в серенькой рубахе-косоворотке и шароварах, то ли тёмно-серых, то ли чёрных, в сандалиях типа «ни шагу назад». В общем, ребёнок, как ребёнок, выражение лица его вот только было взрослым, - каким-то усталым, замкнутым и каким-то… благовоспитанным, что ли, не верилось даже, что он мог кому-то из взрослых сказать: «Врёшь!».
Тем временем, мы подошли к куполу и начали проходить в него. Точнее, - проходить-то начал я, а мальчик… начал подниматься по скату купола! Купол его не пускал! Сначала он, видимо, задумавшись, этого не заметил, потом, когда его рост стал уже больше моего, глянул вниз, на меня и глухо вскрикнул: «Ух, ты!», после чего лихорадочно зашептал мне:
- Извини…те, что я не поверил Вам сразу, но… такого же не может быть…, это же просто сказка…, - нам в школе говорили! Значит, Кар был прав, это я дурак, ему не верил… - тут он споткнулся на слове, кашлянул, и продолжил уже более спокойно, - Нам нужно его вытащить из арестантки. Причём до рассвета! Надо это сделать! – это он произнёс уже напряжённо, с каким-то жёстким отчаянием. - Она здесь недалеко.
Я выбрался из купола, мы отошли к самому обрыву, завернувшись в маскировку, присели и начали строить планы. Сначала, естественно, я спросил его имя, - оказалось: Кир, - «ну, то есть, Кирилл – по взрослому», пояснил он. И добавил, что Карик, или Кар, - его брат – Карен, значит. Тут я понял, что он брат этому Карику Стукачёву, противнику Защитника, которого должны завтра выпороть и которого, естественно, мы должны освободить.
Ещё из рассказа Кара я понял, что арестантка, (по видимому, - тюрьма), находится в одноэтажном домишке, который раньше был трансформаторной будкой (видимо, достаточно большой). И что её ночью особо не охраняют, потому что вся территория городка просматривается с помощью приборов ночного видения и контролируется патрулями. Поэтому, для того, чтобы к ней подойти, надо будет использовать мою маскировку, а, чтобы Карик нам поверил, идти придётся вдвоём. А обратно, выходит, - втроём под одной накидкой? Ну, там посмотрим, как фишка ляжет. По нашему плану, самое трудное было проникнуть в сам городок через колючку, но Кир говорил, что есть там их с братом секретный лаз. Что ж, и это посмотрим. Итак, диспозиция стала ясна, пора было выступать: наступило как раз самое тёмное и самое сонное время летней ночи.
И вот, накинув маскировку нам обоим на плечи, как плащ-палатку, мы, обнявшись, двинулись вверх по склону, по направлению к секретному лазу. Он оказался большой промоиной: видимо весной здесь протекал ручей, и унёс с собой изрядный кусок песчано-глиняной смеси, а дёрн сверху, - остался, прикрывая эту канаву. Мы его проползли по очереди и снова обнялись, уже встав внутри ограды. Похоже, - наш манёвр не заметили и мы, пройдя между домами, не спеша, двинулись вдоль улицы. Мы шли по обочине тропинки, тянущейся вдоль дороги, шли медленно, осторожно, стараясь не шуршать травой, которой там было в изобилии, правда она была почему-то одного роста, - похоже, здесь её подстригали. Мысль об этом мелькнула было у меня, да и пропала, потому что напряжение, которое мы ощущали, было велико, да и неудобно было держать ткань – маскировку, чтоб она нас целиком скрывала и не сползала при ходьбе.
Не знаю, как Киру, а мне всё казалось, что со всех сторон за нами следят тысячи недобрых глаз, фиксируя малейшие оттенки нашего движения. Мне показалось странным, что мы идём по шуршащей траве, вместо того, чтобы идти бесшумной тропою. Я вышагнул из травы, и сделал один шаг по тропинке. Дальнейшие события вдруг ускорились. Кир что-то пискнул у меня под мышкой, как бы в ответ на этот писк на нас откуда-то сверху упал конус света прожекторной яркости и заметно было, что его источник довольно быстро перемещается по небу. Похоже, снова вертолёт, - подумалось мне, а Кир простонал:
- Сейчас патруль прискачет! - Мы стояли в движущемся конусе света неподвижно и обречённо, пока я не обратил внимание, что при любом повороте прожектора… мы не отбрасываем тени! Они нас попросту не видят! Теперь и патруль можно ждать с надеждой на то, что и они нас не заметят. Я шёпотом успокоил Кира. Но тут вдруг раздался какой-то писк, и на тропинку рядом с нами выкатился клубок тел: это дрались коты. Но, в отличие от наших, - вольных и диких в драках, эти дрались молча, - видать и их здесь воспитали! Прожектор сфокусировался на них, секунды три они дрались, как на арене гладиаторы, - при полном освещении, а потом вдруг сверху раздалось шипящее: «Шок-шок-шок-шок…», по траве, рядом с нами пробежали тёмные фонтанчики, попали в клубок тел…, лёгкая, неяркая, беззвучная вспышка, толчок воздуха… и коты бесследно исчезли! После этого луч прожектора ещё раз мазнул вдоль улицы и пропал
Так-то вот здесь с нарушителями расправляются! Интересно, а если бы они попали по нам? Выдержала бы моя маскировка, или нет? Не знаю, но, почему-то проверять это мне не хотелось.
Дальше мы двинулись так же, по траве. Пройдя ещё два дома, мы вышли на площадь, обычную деревенскую, то есть небольшую, не мощеную, как и дорога. Посредине этой площади стоял дом. Правда, домом его можно было назвать с большой натяжкой, - так халупка в одну комнату метра два на два. Но, эта халупка, в отличие от тех домов, которые мы видели, была каменной, а не бревенчатой и не кирпичной. Она имела прочную металлическую дверь, которую освещал фонарь на столбе, да высоко, почти под крышей, - два оконца, забранные решёткой. Дверь была заперта на огромный амбарный замок. Правда, как только я пригляделся, то обнаружил, что замок был просто воткнут в кольца на засове, а сам и не заперт! Это облегчало дело! Но как преодолеть площадь, чтобы нас не засекли бдительные датчики и не подстрелили вертолётчики (кстати, если это был вертолёт, то как он ухитрился летать бесшумно, - только тут задумался я?).
Для решения этой грандиозной задачи, мы с Киром присели, там, где остановились, прямо на траву и открыли совещание. Кир предлагал, чтобы мы здесь разделились: я быстренько перебегаю площадь в маскировке, открываю арестантку и, захватив Карика, возвращаюсь к куполу, пока не подоспели вертолётчики или патруль, увожу Карика с собой на Дорогу, он же в это время бежит по тропке домой, и, тем самым, отвлекает от нас внимание. В одном он был прав: троим под маскировкой - не поместиться! Но он не знал, что у меня есть ещё и материя, способная открыть путь на Дорогу из любой точки любого мира. Я об этом ему сказал и предложил свой вариант: я его беру на руки, бегу под маскировкой к арестантке, вместе открываем её, быстро в ней прячемся, а оттуда все втроём – на Дорогу. Он долго молчал, привалившись головой к моему плечу, потом коротко вздохнул, и прошептал:
- Нельзя мне…, - мама-то…, она же… как одна-то останется! Да и мне не так уж опасно здесь оставаться, я же не бунтовщик всё же. Нет, мне с вами никак нельзя! – закончил он более решительно, чем начинал и я понял, - решение его твёрдое. Пришлось принять его предложение, с одной вариацией: он бежит к своему дому по траве, не пытаясь кого-то отвлекать, раз его ни в чём не подозревают. Я подождал, пока он не скроется за домишками, - он нырнул в ночь, как в чёрную воду и сразу растворился в ней.
Вот что значит – местный! Да ещё и мальчик, - маленький, юркий и ловкий, да ещё и знакомый со всеми возможными ловушками. Так я порассуждал ещё немного, но надо было действовать, - то есть рисковать! И я побежал!
Я так бежал, как на чемпионате мира, (или миров)! Я эти двадцать метров пролетел прыжка в четыре и уже прижался к двери, когда услышал, что где-то в ночи застучали по грунту копыта. «По-видимому, патруль», - подумал я, вынул замок из колец засова, отодвинул засов, и открыл дверь. Она бесшумно распахнулась внутрь, открыв тёмные внутренности настоящей темницы, - это была комнатёнка, в которой стояла только каменная скамья, на каменном же полу больше ничего не было. На скамье, прямо на камне лежал мальчик, мне показалось, такой же, с каким я сюда шёл. Он лежал ничком, отвернувшись от двери, и был… привязан, буквально прикручен к скамье довольно толстой длинной верёвкой начиная от подмышек до коленей! Стояла какая-то растерянная тишина, и было темно, как у негра в…, ну, Вы понимаете, где (так говаривал, бывало, один из Вовок моего класса). Пока была открыта дверь, в свете, падающем от неё, я достал мачете, и осторожно, чтобы не испугать мальчика перерезал верёвку в нескольких местах, снял её и отбросил. Карик только тихонько всхлипнул во сне. Я прыгнул обратно к двери и захлопнул её, - всё-таки если дверь закрыта, она меньше привлечёт внимания к тому, что она не заперта. Но… при захлопывании дверь так лязгнула, что вся «тюрьма» содрогнулась, что когда установилась тишина, я почувствовал, что паренёк уже не спит. И не только не спит, но и уже спрыгнул с лавки, и спрятался! Придётся его поискать! Я шёпотом прокричал в темноту:
- Карик…, Кар! Не бойся, меня за тобой привёл Кир! Чтобы освободить тебя! Откликнись! На что я услышал откуда-то сверху:
- Кто ты такой? Ты не из наших. Не страж и не патруль, а… для воспитателя… ещё рано! – Да и никто, кроме патруля по темноте-то и не шастает, а на патруля ты не похож –
На это мне пришлось снова рассказать, как и Киру, кто я такой. В отличие от брата Карик поверил мне сразу. Как он сказал, что никто из местных не решился бы пойти ночью, да ещё и в арестантку, - это карается немедленной смертью. Правда, это он произнёс чуть позднее, а сначала – отлепился от потолка, где между балками прятался на манер ниндзя.
Поговорить спокойно нам, однако не дали. Вдруг, практически без шума с той стороны, настежь распахнулась притворенная мною дверь, и её проём, довольно широкий, закрыла чья-то квадратная фигура. Не успев толком даже испугаться, я издал леденящий душу вопль (не ожидал даже, что на такое способен), прыгнул, ещё на лету направив куда-то в центр фигуры свои согнутые ноги. Коснувшись фигуры, ноги мои сами по себе резко выпрямились и буквально выбросили нашего «гостя».
Чуть было и я не вывалился вслед за ней, но левой рукой зацепил створку двери и захлопнул её перед собой, чувствительно при этом приложившись о дверь плечом. За дверью послышались раздражённые и испуганные вопли, но мне прислушиваться было некогда: я, как Геракл, одним махом ухватил нары, на которых до этого лежал Карик, и, перевернув, поставил их поперёк камеры, уперев её ложе в камень, на котором они до этого стояли, а, другой стороной, - под ручку, при этом полностью заблокировав дверь. И вовремя: с той стороны в неё уже начали бить чем-то тяжёлым, но, благодаря «военной хитрости» – дверь даже не шелохнулась! Мы получили передышку. Можно стало поговорить. На моё предложение сбежать отсюда на Дорогу, Карик ответил почти так же, как и его брат, только ещё добавил:
- А как же Кар? - Сказав это, он тут же начал действовать, правда, ему пришлось прервать действия и объяснить их суть мне. Оказывается, нары стояли на крышке люка, под которым когда-то был ввод кабелей в трансформаторную будку, и через этот люк по довольно широкому тоннелю можно было сбежать в лес на той стороне реки и «там безопасно, - там уже есть наши» – пояснил Карик, добавив:
- Потому они меня и связали, что я знаю это…, ну, как сбежать можно, а они не знают…, подозревают только! - Пол был глинобитный, только там, где стояли нары был большой камень, как бы за одно целое со стенами. Но оказалось, что камень, - это по краям, а посредине был толстый дощатый люк, который я с трудом отвалил к стене. Внизу было помещение никак не меньше самой камеры, но чуть ниже по высоте. Я спрыгнул, принял Карика, и, дёрнув за кольцо в лючине, закрыл её за собой. Мы оказались в полнейшей темноте. Карик что-то лихорадочно ощупывал, бурча себе под нос:
- Сверху четвертый ряд…, у, блин, - колется. Справа – второй камень, - ну-ка Путник, стукни сюда, пожалуйста! - Он взял мою руку в свои, и показал: где стукнуть, Камни здесь шатались от лёгкого нажима, так что достаточно было толкнуть хорошенько, и часть стены с шуршанием куда-то усыпалась, - открылся лаз. На фоне непроглядной темноты он едва серел, но было видно, что где-то там, вдалеке что-то слабо светит. Карик первым юркнул внутрь лаза, следом за ним протиснулся и я. Ползти мне можно было только «на выдохе», - то есть выдохнул воздух, - протолкнул себя на полметра, вдохнул слегка, - и заклинился. Так мы ползли, наверное, с час, а то и больше. Карик то уползал вперёд, то возвращался ко мне, да ещё и ухитрялся как-то разворачиваться в этой норе (вот что значит – мальчишка!).
Но, долго или коротко, всё когда-то заканчивается. Закончился и ход. А закончился он такой же каменной комнаткой, какой и начинался под камерой. В отличие от исходной, в этой комнатке было оконце, - примерно метр длины на полметра высоты с решёткой. Выходило это оконце куда-то в лесок, – виднелись деревца невысокие, кустики какие-то серые, освещённые серым нереальным светом, похожим на лунный, хотя самой луны видно не было.
Надо было решать, что делать с решёткой. Она была кованой, как-то странно, - из одного гнутого прутка и видно было, что в стене её держат два противоположных конца этого же прутка. Я попробовал её пошатать. Крепко! Решил проверить свой арсенал, достал мачете (так, на всякий случай) и разглядел при свете, что лезвие его – чёрное. «Уж не булат ли это?» – подумалось мне. Я отодвинул Карика, как бы не задеть, и, размахнувшись, от души рубанул по верхнему стержню, уходящему в стену. Свистнуло, шмякнуло, и стержень в палец толщиной… оказался перерубленным с одного удара! Оставалось поднять решётку немного вверх, и она выпала на пол, - мы были свободны!
Выбравшись из оконного проёма, вставши на ноги и немного оглядевшись, мы определили, что от окраины нас отделяет речушка и ещё метров тридцать невысокого болотного кустарника с редкими кривыми деревцами. Сами мы стояли рядом с каменной будкой, похожей на ту, из которой сделали камеру, но поменьше по высоте. Торчало это сооружение из верхушки бугра, похоже, когда-то давно насыпанного на берегу. Везде – вокруг будки и на её плоской крыше, росли кустики, росли довольно кучно, прикрывая её со всех сторон. Сзади нас была речка, впереди – болотистый луг, сплошняком заросший мелким кустарником, высотой с метр, не более. По всему выходило, что нам надо скорее бежать вперёд, туда, где виднелась опушка тёмного леса, - там было посуше и, в случае чего, было где спрятаться, не прибегая к моей маскировке.
Но не тут-то было. Вдруг, как в случае с драчливыми котами, с безмолвного неба на окраину нашей кочки рухнул ослепляющий конус прожекторного света! Хорошо, что он не сразу накрыл нас! Мы успели шлёпнуться животами на щебень (признаться, это было больно!) и накрыться моей маскировкой. Только сейчас маскировка прижала нас к земле, как мягкая, но тяжёлая плита! Луч обежал наш бугорок, расширил круг света, обшарил болото впереди нас, и, ничего, видимо, не отыскав, вернулся на бугорок. Сверху донеслось знакомое уже: «Шок-шок-шок…» которому отвечали разнообразные звуки попадания чего-то твёрдого по камням, щебню и болоту. Один раз очередь прошлась и по нам, но мы это только услышали, как удары по камню, а сами не ощутили ничего. Включённый прожектор висел над нами довольно долго. Раз пять открывался огонь, правда, с теми же результатами, а мы всё лежали и лежали. Заснуть мы боялись: а вдруг появятся преследователи и на земле, - тут-то нас одна маскировка не выручит!
Когда, наконец, прожектор погас, сразу стало так темно, что на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Мы полежали ещё немного, глаза привыкли к темноте, и можно стало двигаться дальше. Пока мы лежали под обстрелом, Карик, чтобы не заснуть, рассказал мне историю их страны. В моём вольном пересказе она выглядит так:
Когда-то давно развивались рядом две страны: Итилиен и Дриен. В Дриене больше развивалась промышленность, а в Итилиене – производство продуктов, поэтому обе страны сотрудничали. Кроме того к нам приходили Путники с Дороги и приносили новые странные знания, - некоторые помогали развивать промышленность, другие – производство продуктов, третьи – были чем-то прекрасным, что делало нас чище и лучше. Наши страны развивались на одном уровне. Но вот как-то один Путник ушёл от нас в Дриен. Он обладал секретом изготовления пищи из веществ неживой природы и продал его дриенцам. Тут они и заявили, что могут теперь обойтись без сотрудничества с нами. В ответ на это наши стали вооружаться: выход с Дороги – у нас, поэтому мы могли торговать с теми, кто приходит оттуда, а они-то нет. А дальше границы своей территории мы их не пускали. У Дриена было своё оружие, поэтому они начали первыми – напали на нас. Но наш Канцлер, - ну, тот, кто был тогда Канцлером, его незадолго до этого избрали, обратился за помощью к Путникам. Один из них сделал Защитника, а может, привёл откуда-то, – управляемого дракона, который мог плеваться огнём, пускать ядовитый дым и просто давить всех своим бронированным телом. Нападение мы тогда отбили, отгородились от Дриена стеной со сторожевыми башнями и зажили сами по себе. Но с тех пор мы все на стороже, потому, что на нас могут напасть в любой момент, - так говорит каждый день Крикунчик. И ещё он говорит, что мы всегда так жили, и что нет никакой Дороги и Путников, а Защитника придумал и сделал наш мудрый Канцлер. Выхода с Дороги не стало, к нам теперь никто не приходит, на нас никто не нападает, и у нас ничто не происходит. Правда, каждый день нам твердит Крикунчик, что страна в опасности, что надо укреплять оборону, поддерживать порядок, который нам принёс Защитник, и… забыть старые сказки о Путниках и Дороге, о добрых соседях…, а кто так не делает, – тот помогает врагу. Но…, я не знаю…, мне кажется… он говорит не всё…, ну, не всю правду. Ну, вот я и сказал, что Защитник уже нам не нужен, а те мужчины, которые сидят в караулах и ходят в патрулях вполне могут работать на полях, выращивать урожай. После этого и решили меня сечь». На мой вопрос, - почему об этом так беспокоился его брат (ну что такого: высекли, даже если розгами, так это ведь поболит и пройдёт), Карик ответил: «Моего соседа высекли, когда мне было ещё года два, так он до сих пор не помнит – кто он, что с ним произошло, какова его вина, ему кроме еды ничего не надо, даже одежды…, он всё время улыбается, а в глазах такие тоска и страх…, он боится встречаться с незнакомыми. Вот что происходит, когда высекут». Вот такой вот разговор прошёл у нас под аккомпанемент обстрела.
Пора было уходить, - сумрак ночи уже начал синеть, а нам надо было отойти от городка подальше, чтоб нас не поймали. Проще всего это было сделать, идя вдоль течения речки до длинного бугра, тянущегося прочь от городка (в моём детстве – это насыпь по которой шла дорога, а здесь дороги не было, - был только бугор), тут было несколько повыше и посуше, но Карик сказал, что этот путь опаснее, - могут быть мины. Поэтому мы, посовещавшись, рванули прямо через болото, оставив городок за спиной. (Мне подумалось, что Карику просто хотелось быстрее убраться подальше от своего, чуть было не случившегося, наказания.) Следующие часа два были наполнены нашим сопением, хрустом осоки, чваканьем болотной жижи, прыжками с кочки на кочку, потом и тучами комаров, благодарных нам за доставку завтрака. Стало уже довольно светло, когда мы, с заметно опухшими от укусов комаров физиономиями, выбрались на невысокий берег болота и подошли к опушке леса. (В моём детстве здесь стояли домишки, была железнодорожная станция и проходила, соответственно, железная дорога.) Чтобы пройти в подлесок, пришлось прорубаться через сплошную колючую стену кустарника, как о нём Карик сказал: «Это железный шиповник, он даже танк остановит, потому, что корни у него до центра Земли растут». Не знаю, как танк, но мы, стараясь не слишком вредить этой колючей ограде, буквально проползли под ней, срубая мачете лишь самые упрямо нас не пускавшие ветки. Выбрались в лес мы изрядно запыхавшиеся и поцарапанные, но весьма довольные собой.
Это довольство проистекало оттого, что, как Карик сообщил, - дневные патрульные вертолеты над лесом стараются не пролетать, а по земле вряд ли кто рискнёт сунуться, значит наша безопасность стала ещё надёжнее. Хоть мы, конечно уже изрядно устали, но останавливаться на отдых всё же, на всякий случай, не стали, - двинули дальше, на юг, только умылись из речки, - чтобы не так зудели покусанные наши лица и ободранные о шиповник руки.
Так как речка петляла, то нам, видимо, предстояло переходить её ещё хотя бы раз, или отклониться к западу, выбор этот мы решили сделать на ходу. По лесу идти было легко, земля была чистой, - ни тебе подлеска, ни бурелома, одни Ели сумрачные, да изредка берёзы с рябинами, причём ели стояли на расстоянии метров в пять – семь друг от друга, а берёзы, - чаще, в промежутках между елями, как гостьи. К юго-западу уровень почвы повышался, – там, как и в моём детстве были скалы. А где скалы, там и пещеры, - это ведь старые известняки, которые хорошо вымываются водой. В пещерах можно спрятаться. Правда, по-моему, у Карика насчёт пещер были и другие надежды, но он со мной ими пока не делился: видимо берёг на потом.
Когда мы отошли от болота километров на пять, можно было уже сделать привал, практически без риска быть обнаруженными и пойманными каким-нибудь патрулём. Так мы и сделали: растянулись на хвойном ковре, опершись спинами о ствол ели, с наслаждением вытянули ноги. Сверху нас прикрывал шатёр ели, так что мы чувствовали себя в безопасности, и повели разговор.
Разговор начал Карик, - видимо это у него наболело, раз он спросил напрямик:
- Скажи, Путник, а зачем вообще нужна власть? Чтобы порядок поддерживать, что ли, или людей заставлять чего-нибудь делать, когда они этого не хотят? - Тут мне пришлось призадуматься: а действительно – для чего? Может, действительно для того, что Карик перечислил? И я начал рассуждать вслух:
- Ну, в общем, если кратко рассудить, то да, для этого – порядок поддерживать, заставлять и не разрешать, и ещё много чего такого, которое называется: руководить. Ведь когда соберётся вместе много народу, то чтобы всем жилось нормально, каждому надо интересы других учитывать. Но не каждый сможет так о других, как о себе думать, ведь люди-то все разные: одному, к примеру, пораньше лечь спать хочется, а другому, рядом с ним, - повеселиться, песни попеть, да поплясать, побуянить, но ведь он может и помешать тому – первому. Да и других различий между людьми бессчётно, вот и нужен посредник, чтобы недоразумения регулировал на основе общепринятых соглашений, - законов. А чтобы решения, которые он принимает, все выполняли, - власть то и нужна: и решить, и заставить, и проверить. Но, чтобы власть эта действительно о том, как для людей жизнь улучшить, заботилась, а не только о себе, за властью контроль нужен…, ну и выборность её: чтоб если не справляется, так раз, и переизбрать можно было. Так вот в общих чертах. А что это ты о власти спрашиваешь?
- А я то думал…, что власть эта совсем не нужна… - вздохнул мальчик и продолжил: А почему она всех, кто с ней не согласен… наказывает?
- Ну не наказывать, но убеждать в своей правоте, власти необходимо, хотя, для этого в своей правоте надо уверенным быть. А если… – Тут нас прервали: мимо уха прожужжала и впилась в еловый ствол длинная оперённая стрела, и чей-то низкий голос произнёс:
- Не двигаться, вы на мушке! Отвечайте – кто вы такие! -
«Ну вот, кажется, попались» – подумал я, но ответить вопрошавшему не успел, потому, что Карик, вначале подпрыгнувший от этого окрика, тут же крикнул не хуже их радиокрикунчика:
- Папка! Это ты! Живой! А Они нам врали.… А я…, я всегда верил, - и он помчал на голос. Далее опять события начали накладываться друг на друга: прожужжали две стрелы, одна воткнулась в то место, где за мгновение до этого стоял Карик, а вторая…, вторую я отбил ребром ладони! (Причём совершенно неожиданно для себя). Одновременно с этим раздался тот же низкий голос, произнёсший несколько растерянно:
- Не стрелять… кажись, свои! – и нас тут же со всех сторон обступила толпа людей. Правда, при более пристальном рассмотрении оказалось, что в этой толпе всего девять человек, но для леса это была толпа. Её составляли коренные жители леса, можно сказать, - его аборигены: смуглолицые, ловкие, - луки и копья, которые они держали, казались продолжением их рук, одеты в довольно аккуратно, но неоднократно заштопанную одежду, похожую на остатки армейской формы. Передвигались они стремительно и плавно, как в балете, и всегда казались настороже. Первым ко мне подошёл человек с небольшим, но как потом оказалось, очень тугим луком, и жестом попросил меня вернуть его стрелу, которую я отбил и до сих пор держал в руке, - осматривал. Затем, не спеша, приблизился невысокий стройный мужчина, на руках которого сидел вцепившийся в него Карик. Он уже молчал, лишь не разжимал рук, сомкнутых на шее мужчины, да смотрел на меня немного растерянными глазами, полными слёз. Дыханье его понемногу успокоилось, и он, проморгавшись для порядка, сказал в ухо отцу:
- Вот, папа, - это Путник, он меня спас…, меня хотели сегодня выпороть…, да он меня увёл. Путник, а это мой папа! Нам с мамой сказали, что он погиб, сражаясь против Дриена, на границе…, а он живой!
А его отец, протянув мне руку для рукопожатия, сказал:
- Рад тебе, Путник, не скучна ли нынче Дорога? – Так мне кажется к таким, как ты надо обращаться? – и тут же добавил: - Зови меня Род. Мы все будем звать тебя просто – Путник.
Он коротко и сильно пожал мне руку, тряхнул её, затем загребающе взмахнул своей, и, подняв её над головой, указал куда-то назад себя. Тут же восемь, что нас окружали, исчезли из вида, и мы начали движение. Движение продолжалось в ту же стороны, в которую перед этим шли мы с Кариком, практически вдоль берега речки, которая здесь делала крутой поворот к юго-западу. Шли мы рядом с Родом, который всё ещё держал на руках своего сына. Остальных так и не было видно, даже когда деревья поредели, и мы подошли к самому берегу речки. Так молча и настороже мы прошли ещё километров восемь, то есть часа полтора, и тут, как у фокусника в цирке, - из рукава, вокруг нас проявились… четыре пары человек, оружие у них было уже спрятано, и шли они уже не таким сторожким шагом, и даже шепотком переговаривались. Тут и Род, опустив на землю Карика, обратился ко мне:
- Понимаешь, мы скоро придём в наш лагерь…, ты уж извини…, но положение обязывает…, ну… в общем…, тебе, ну и Карику, конечно, придётся завязать глаза! -
Я в ответ лишь кивнул головой. Кто-то сзади ловко накинул мне на голову что-то типа косынки, завязал сзади, на манер банданы, и надвинул её на глаза. С двух сторон меня подхватили под руки, и бережно, насколько это было возможно на узкой извилистой дорожке, повели вперёд. Шли мы примерно с полчаса, петляя и многократно меняя направление движения (судя по моим воспоминаниям, мы огибали скалу, которая называлась у нас «Второй камешок»), и остановились где-то у её пологой восточной стороны. Тут нам с Кариком развязали глаза, точнее сдвинули банданы назад, и мы смогли увидеть, где находимся. А находились мы, как я и предполагал, у восточного, пологого склона скалы.
- Дальше завязывать глаза нет смысла, осталось совсем немного – сказал Род, и мы, теперь уже все одиннадцать двинулись дальше, почти прогулочным шагом. Хотя мы как бы прогуливались, но прогулка была весьма своеобразной: двое отделившись, ушли вперёд по тропинке, похожей на старую колею от машины и шли впереди на пределе видимости. Двое отстали от нас на столько же и замыкали шествие. Две пары шли по лесу по сторонам тропинки и были так же на виду. В общем получился конвой, оберегающий (или стерегущий) нас троих. Лишь Род нарушал наше молчание и шёпотом рассказывал Карику о том, что с ним было, и как он здесь очутился.
Вокруг глухо шумели наши уральские ели, окрестность была не то, чтобы знакомой, а так, узнаваемой: речка повернула к югу, на другом берегу высились скалы Болбана, с нашей стороны плавно от берега поднимался пологий склон Камешка, но нигде не было ни следочка человеческой деятельности. Не было просеки, по которой в нашем мире проходила высоковольтная линия (только светлела на фоне пожилых елей шеренга тоже уже не молодых, но светлолистых берёз и осин), не было по лесу многочисленных тропинок, не было моста через речку, только на берегах были видны остатки насыпи – подъезда к мосту. Всё это давило на меня какой-то безысходной тоской, как будто шёл я к себе домой, а попал…чёрт те куда.
В других мирах мне не было так неуютно и тоскливо. Я шёл и переживал свою тоску, поэтому и не услышал начала повествования Рода. Из всего его рассказа уяснил только одно: жизнь в благословенном Итилиене основана на лжи, как я, в общем-то и предполагал. Во-первых, нет уже давно никакого враждебного Дриена и его жителей-колдунов, - эту выдумку использует, как я понял, Вечный канцлер, чтобы оправдать перед народом существование Защитника. А Защитник нужен канцлеру, чтобы держать в страхе народ, поддерживая порядок, который обеспечивает бессменную власть ему, себе любимому. Для этого же патрули по ночам, и летуны в небе (кстати, никто никогда не видел, на чём летают эти ночные летуны, - днём-то летают вертолёты), и практически казарменная дисциплина во всей стране. После того, как я себе эту информацию уяснил, сразу перестал хандрить, так как сразу же передо мной встала целая орава вопросов. Например: с кем тогда воевал отец Карика, зачем его объявили погибшим и почему мы идём по лесу спокойно, не прячась, хотя было бы логичней для диктатора пристально следить именно за лесами. Пока я эти (и другие), вопросы перед собой ставил, или находил, мы, похоже пришли, – то есть свернули к речке и в зарослях ивняка обнаружили ствол ели, который соединял берега. Перейдя на тот берег цепочкой, мы двинулись на склон Болбана, между скал.
Было как-то странно тихо, поэтому я отвлёкся от своих мыслей, и следил за ходом событий. Мы приблизились к правой скале и так же цепочкой стали втягиваться в пещеру, вход в которую был в самом боку скалы. Зев пещеры был в виде узкой трещины, поэтому проходить можно было только по одному, да и то бочком, распластавшись вдоль щели. Идти так пришлось долго, даже ноги заныли от такой непривычной манеры ходьбы. Когда ход кончился, все мы вышли в зал. Он был почти правильной сферической формы (точнее на три четверти сферической). Было светло. Потому, что потолок этого зала светился. Светился практически дневным светом. И это напоминало мне что-то очень знакомое!
Правда здесь были люди, но посредине стояла колонна, как там…, правда, колонна не была прозрачной, в ней не было фигурки хозяина планеты, и вообще, она походила… на мою дубинку, оставленную в том, первом мире. Конечно, она отличалась от той габаритами, да и сделана была из камня, не из можжевельника, но это была она. Я сделал шаг вперёд… и всё изменилось - этот зал мне уже не был так знаком, он лишь напоминал тот: форма была уже не настолько точной, и светился здесь не потолок, а светильник – шар, лежащий на вершине колонны, немного не доходившей до потолка, и, главное, - здесь были люди.
Пока я приходил в себя, стараясь не показать никому своего смятения, они собрались вокруг нас. Их было немного, – десятка два с хвостиком, это были всё мужчины средних лет, все в одинаковой форменной одежде, одинаково потрёпанной и аккуратно зашитой. Род, похоже, здесь был «старшим по званию», как только он вошёл, к нему обратились с докладом о том, что всё в порядке. Он же коротко рассказал о встрече с нами и, вытащив из ниши стены… полевой телефон (знакомый для меня ТА-57), тут же, покрутив ручку, принялся докладывать какому-то Старшему об этом. Он, видимо, получил какое-то распоряжение относительно нас, потому, как озадаченно почесал затылок, распорядился накормить всех, а меня жестом позвал за собой. Мы с ним долго молча шли по какому-то лабиринту, прежде чем, пройдя километров пять и, повернув не менее тысячи раз, не очутились в небольшом, грушевидной формы зале, в широкой его части. Тут Род мне сказал:
- Жди, сейчас придёт - и тут же бесшумно удалился. Я даже не успел у него спросить: а кто же придёт, как остался один и в полной темноте. Я на ощупь пробрался в узкий конец «груши» и присел на камень, потом прилег…, успел подумать: «А не воспользоваться ли линией быстрой доставки на Дорогу…», и тут же заснул. Сказалась прогулка по свежему воздуху (километров двенадцать с гаком) да и пробежка по ходам пещеры. Однако, завернуться в свою маскировку перед сном мне ума хватило, - под ней всё-таки не так холодно. И безопасно, как оказалось позднее.
Разбудило меня как раз ощущение опасности. Я сразу широко раскрыл глаза, как будто и не спал вовсе: в зал кто-то входил, точнее, пожалуй, вламывался. Их было двое (по крайней мере, по голосам), и они, видимо, споткнулись при входе, - один из них рассерженно шипел что-то другому. Другой в ответ сдержанно гудел:
- Да никого здесь нет, сам ведь видишь. - Фонариков они не включали, видимо у них были приборы ночного видения. Первый прошипел в ответ:
- Спрятаться здесь негде. Похоже, Путник куда-то смылся. Надо доложить Старшему! - Второй чем-то звякнул, коротко пшикнул, отчего по всей моей части зала резко застучало по камням (так же стучало по камням осыпи при обстреле у выхода из подземного хода), стука два – три пришлись по мне, но не причинили мне вреда, да и среди остальных ничем не выделились. Похоже, сам себя я спас от расстрела. Те двое, постояв с минуту, молча ушли, оставив мне новую порцию загадок.
Похоже, Род не знал, что мне было уготовано. Значит, Старший может подумать, что Род его обманул, и решить его наказать. А что, если Старший имеет цель, отличную от цели остальных, таких, как Род? Или он просто провокатор – «казачок-то засланный»? А, однако, с чего это я решил, что мне известны цели Рода и его людей? – В общем, подумать было над чем. А времени-то на раздумья у меня как раз и не было.
Возможно было возвращение двух этих исполнителей, оснащённых чем-нибудь для моего обнаружения, или с какой-нибудь отравой, от которой моя маскировка вряд ли спасёт. Надо было уходить. Уходить в любом случае. Только в одном случае надо предупредить Рода, а в другом – нет. И я решил попытаться пройти лабиринт в обратном направлении, - к залу Рода, да и другого-то пути я не знал. Но идти придётся, завернувшись в маскировку, от греха, чтобы не заметили ни эти двое, ни другие.
Задумано, - сделано: и вот я мелким шагом бреду на ощупь вдоль левой стеночки по непроглядной темноте, примерно выдерживая направление. Сразу заработала сноровка, приобретённая в детстве, при лазании по пещерам Правда, тогда это было при свете фонариков, следовательно, было полегче. А тут я брёл вдоль стеночки, довольно ощутимо «касаясь» её левым боком, заходя в тупики, выходя из них, заходя в другие… и всё это – мелким шажком, на ощупь. Мне казалось, что бродил я уже не первую неделю, ноги дрожали и подгибались, но присесть я боялся: вдруг засну и потеряю направление, которого придерживался, тогда можно будет и заблудиться. Чем дальше в лабиринт я заходил, тем больше чувствовался ток воздуха из верхних этажей пещеры, то есть от зала Рода, это позволяло мне отсекать ходы, уводившие в сторону, но дорогу укорачивало не намного.
И вот, наконец, увидел я впереди слабый свет: значит, близок выход в зал, и это светится отрезок коридора, освещённый дежурным костром. Я увеличил скорость своего семенения, всё ещё, правда, прижимаясь к левой стеночке. Уже почти подойдя к последнему повороту, я услышал за собой осторожные шаги, их почти не было слышно, только изредка что-то металлическое шаркало о камень пещеры. Звуки эти приближались быстрее, чем уходил я, поэтому, дойдя до поворота, я прижался к его наружной стенке в углублении, которое там оказалось.
Сквозь ткань отчётливо было видно, как по коридору крались двое (может те же, что приходили меня убивать?), в руках у обоих были какие-то орудия, похожие на старинные мушкеты с раструбом на конце стволов, но длиной не больше полуметра. Они были все в чёрном, в чёрных же, отсвечивающих радужными сполохами шлемах. Передвигались эти фигуры с грацией балерин и все их старания остаться незамеченными подсказали мне, что они идут убивать. Что мне делать: предупредить товарищей Рода, или, воспользовавшись случаем, просто удрать? Обдумать проблему мне не дали, - они двигались стремительно и уже вышли на позицию стрельбы и залегли. Они находились немного сверху, так как вход в коридор был выше пола зала.
Их заметил часовой, но успел только крикнуть, – взорвался бесшумной неяркой вспышкой. Пришла пора действовать. Я рухнул на убийц сверху, в прыжке сбросив маскировку, схватив оба ножа и вбив их обоим в шеи по самые рукоятки.
Не подозревал, что я так могу. В зале все уже были на ногах, но стояли молча, без возгласов, сжимая оружие, направленное вкруговую. Они были воинами. Я встал. Немедленно два лука нацелились на меня. Я не шевелился. Род проскользнул ко мне и, увидев две лежащие фигуры, чуть удивлённо свистнул, и махнул рукой. Оружие в руках его воинов тут же было опущено.
Я с трудом выдернул клинки из тел, вытерев их о костюмы врагов, вложил в кармашки в штанах. Затем, не спеша, вернулся за маскировкой, аккуратно встряхнул её, сложил и так же аккуратно уложил в карман: всё это для того, чтобы никто не заметил, что меня всего трясёт, пожалуй, даже колотит. После того, как, хотя бы внешне, совладал со смятением, я повернулся лицом к залу.
Там уже шло общее собрание: все пытались разобраться в происшедшем. Вопросов у них было три: «Куда исчез часовой вместе со всей амуницией?», «Кто эти воины с неведомым снаряжением?» и «При чём здесь Путник?». Все вопросы были адресованы Роду, а он их переадресовал мне. Пришлось повествовать.
Я рассказал, как с помощью маскировки избежал смерти, как решился идти по лабиринту, чтобы их предупредить, рассказал о действии оружия, которое применяли эти двое, а что случилось с часовым, они потом и сами поняли. Слушали меня молча, с напряжённым, временами недоверчивым вниманием, но враждебности в них не было, и это меня немного поддерживало.
После рассказа Род осторожно осмотрел оружие этих двоих, а затем, с трудом разобравшись с креплением, снял с них шлемы. Ропот удивления прокатился по толпе: здесь их знали, как потом мне сказали, это были особо доверенные охранники Старшего. Значит, опасность налицо и она не миновала: как только от исполнителей не поступит доклада, возможна вторая карательная экспедиция. Вот только как они должны были доложить Старшему о выполнении задания? Рации мы у них не нашли, значит возможен вариант личного доклада, или звонка по телефону, установленному в зале Рода. Кто-то осторожно поднял трубку телефона, прислушался и затем доложил: «Молчит, похоже, отключен…».
Это давало нам несколько часов, чтобы прийти в себя, определиться с ситуацией, и начать действовать, - спасать свои жизни, да и всё партизанское движение, похоже. По ходу дела Род мне поведал, как появилось это движение сопротивления. Схема ухода в «партизаны» одна: на границу с Дриеном посылают новую партию подкрепления, там в ходе сражений новички узнают, что нападающие на них… тоже защищают Итилиен, и что их в бой посылает тот же самый Канцлер, и с теми же напутствиями «о национальных героях, защищающих благословенное государство и народ». Правда, для того, чтобы это узнать, нужно в первом сражении выжить, а это почти невозможно: даже легкораненые куда-то исчезают, а тех, кто уклонился от опасностей боя – расстреливают перед строем. Уцелевшие остаются на границе навсегда, а погибших вновь заменяют, и карусель крутится дальше.
Некоторые, кто поумнее, собираются и уходят группами с оружием в леса, но, похоже, далеко не всем удаётся дойти, если судить по их оружию. Групп в окрестностях этой горы всего с десяток, и, когда группа Рода к ним присоединилась, все они были сами по себе. Недавно появился Старший: мужик здоровущий, пожилой и жизнью тёртый, - он и начал объединение. Кстати, он появился вместе с четырьмя охранниками, - двое из них здесь легли. Объединил он всех круто: сейчас без него ничего не решается, ещё кстати: вопросы снабжения продовольствием решает только он, теперь даже охотиться запретил – говорит, чтоб не привлекать внимания к нашему существованию. А леса-то и так наши. Пока, если судить по тому, что произошло. Значит надо связываться с другими группами, и брать Старшего. Судя по тому, что связь нам отрубили, он этот вариант тоже просчитывал.
Выходит, надо решать, что делать. Можно попробовать взять пещеру Старшего самим, - их там сейчас всего двое, не считая его самого. Если нападём внезапно, можем справиться (хотя, какая сейчас внезапность!). Конечно, есть риск, но…, но другого выхода, похоже, нет, значит надо начинать!
И тут Род продиктовал нашу диспозицию:
- Скорым шагом проходим лабиринт, делимся на две команды, - одна идёт в обход, чтобы перекрыть второй выход из зала Старшего, другая вначале ждёт полчаса, а затем врывается в зал, стараясь сразу уничтожить его охрану с этим оружием. Первым идёшь ты, Путник. В своей маскировке ты будешь в безопасности, и для моих людей риска поменьше. Для тебя, Путник, добавляю: в этом зале всегда горит огонь. Дневальные, останьтесь в зале с Кариком. (Поразительно, но он не проснулся во время общей тревоги, - намаялся, бедный). Ну, всё, в путь! – инструктаж был по военному кратким и выразительным.
И мы пошли! На ходу мне рассказали, как выглядит Старший, что и как расположено в его зале и как лучше всего действовать…, а у меня ёкало сердце, - было страшно. Снова убивать, чувствовать, как в твоих руках нечто живое упругое и жаждущее жизни становится вялым, холодным и… мёртвым, знать, что это сделал ты…страшно. Но я шёл, шёл и шёл…, и постепенно приучал себя к мысли о том, что это надо. И смятение постепенно уступало место трезвым размышлениям. Но долго размышлять мне не дали: мы пришли! Теперь всем предстояло ждать, только мне за эти полчаса надо было, завернувшись в маскировку, бесшумно пробраться в зал, и, спрятавшись где-нибудь поближе к охране, ждать выступления обеих групп и попытаться убрать охрану выстрелами со спины (для этого мне выдали… наган с шестью патронами).
Я завернулся в ткань, тут же исчез для всех, и вновь мелкими шажками двинулся по коридору. Пройдя два поворота, я увидел отсвет из зала, но ничего не услышал, - ни шороха, ни вздоха, тишина, что называется мёртвая, как и всегда в пещере. Постоял, прислушиваясь, и двинулся дальше. Вот за этим извивом вход в зал. Тишина.
Я чувствовал своё одиночество глубоко под землёй. Это было странно и тревожно. Заглянул за поворот, - зал был освещён и свободен от обитателей. Он выглядел как жилая комната: стол, стулья вокруг него, поодаль в нише – кровать, даже никелированная (как те, которые выпускались в городке моего детства), с разбросанной по ней одеждой и постелью, телефонная станция на выступе скалы, разбитая чем-то тяжёлым. Два стула лежат, опрокинутые, видать, в спешке, на одном из них – какой-то пиджак, то ли брошенный, то ли уроненный на него. В общем, небольшой погром.
Я осмотрел зал более внимательно на предмет того, куда могли деться его хозяева, но, кроме второго выхода, спрятанного за занавеской, ничего не обнаружил. Значит, есть надежда, что их встретит наш второй отряд, который пошёл заходить с тыла. Кстати, осматривал зал я, всё ещё прячась под маскировкой, - было как-то надёжнее, что ли. А, убедившись, что здесь никого нет, решил от неё избавиться: не очень-то удобно расхаживать в пелёнке с макушки до пят.
Я выпростал руку и поднял её, чтобы скинуть ткань с головы, но не успел, потому, что сзади вдруг оглушительно рявкнуло, бросив меня прямо на постель. Мигом упала темнота, в ней что-то грохотало, пересыпаясь, причём это пересыпалось прямо через меня, но я ничего не ощущал, как будто был в большом пенале, защищавшем тело. Наконец, пересыпание завершилось, стало удивительно тихо, и я сделал попытку выбраться. Как ни странно, попытка удалась, даже без чрезмерных усилий. В зале было темно, но в одном месте, сквозь неплотный завал пробивались лучи светильника. В воздухе висела пыль. Ход, через который я вошёл в зал, засыпало полностью, а запасной, – почти не пострадал. Весь зал был завален обломками, лишь на том месте, куда швырнуло меня, - на кровати камней не было, постель, правда, откинуло в сторону, на подушку, и из-под этого завала торчала какая-то чёрная коробочка, величиной с пульт дистанционного управления телевизором.
Я снял всё же маскировку, аккуратно свернул её, положил в карман, и, только после этого взял коробочку в руки, - для пульта она была несколько тяжеловата, на ней было несколько рядов кнопочек с непонятной мне символикой. Я не решился самостоятельно определить, что это за устройство, а просто положил его в карман «кенгуру» куртки, - передо мной стояли более насущные проблемы: как там наши в обоих коридорах. Попробовав разбирать завал, и убедившись, что одному мне не справиться, - с потолка свалились такие крупные глыбы, что их и пошевелить-то было невозможно. Поэтому я пошёл к «запасному выходу». Занавеску с него сдуло и, при неярком свете полузасыпанного светильника, он просматривался довольно далеко, метров на пятнадцать, а затем был крутой поворот налево. Я шёл вдоль левой стеночки, прижимаясь к ней, чтобы моя тень не проецировалась на торцевую стенку поворота (просто так, на всякий случай). Дойти до поворота я не успел, - из-за него выскочили сразу двое! Уф-ф, это были наши, то есть те, что пошли заходить с тыла.
Как оказалось, Старшего они даже и не видели, видимо, послав своих охранников убрать отряд Рода и не получив от них сигнала о выполнении, тот поспешил сбежать, пока мы совещались. Хитрый бес! Ну, да ничего, далеко не уйдёт! На поверхности сейчас ночь, правда, не слишком тёмная, но всё же его передвижение задержит. Так рассуждали те, с которыми я теперь шёл (даже, скорее, бежал) по коридору к развилке, чтоб узнать: что с передовым отрядом, - как они пережили взрыв. Мы встретились с ними в разветвлении, - они практически не пострадали, если не считать, что первых двух, которые уже повернули к входу в зал чувствительно шмякнуло взрывной волной о стенку на этом повороте. Пострадавшие ещё держались за носы, - у них шла кровь, да и пошатывало их слегка, но шли они довольно ходко, не отставая от остальных.
Род, выслушав мой рассказ и доклад пришедших со мной, тут же решил догонять Старшего, пока не рассвело, и мы бегом двинулись в путь. Коридор пещеры был узок и извилист, поэтому большой скорости развить мы не могли, но и тут я начал отставать: сказалось отсутствие опыта в пробежках такого рода. Из пещеры я выбрался последним, и не сразу понял, что наш отряд увеличился почти в два раза, - присоединился отряд, обитавший по пути (видимо, Род успел рассказать им на бегу всё, что произошло сегодня). Незнакомые люди посматривали в мою сторону с любопытством.
Было не до разговоров: мы всё бежали, теперь уже снаружи пещеры в серых сумерках по берегу речки. Берег был высоко поднят над водой, ровен и покрыт кучками невысокого и редкого кустарника. Слева была вода, справа – скала, поэтому путь был один: вперёд. Бежали все быстро, но бесшумно (даже я старался в меру своих способностей). Пробежав луговину, мы врезались в лес, - он был довольно густой, но с редким подлеском, который скрывал фигуры людей только по плечи. Лес казался глубоким, но мы проткнули его как-то очень быстро и выскочили на опушку большой поляны. Длиной она была километра три, тянулась вдоль скал узенькой полоской и посредине имела более низкий уровень, - видимо там протекал ручей, или была карстовая воронка, заросшая ивняком.
Заросли эти усиленно колыхались в одном месте, - это показывало, что там кто-то бежит, при чём в ту же сторону, что и мы. Род тут же как-то по-особому махнул рукой, и отряд разделился: по пять человек с каждой стороны, ограничивающей поляну, увеличили скорость и начали охватывать беглецов с боков. Беглецы уже показались из зарослей, - их было трое. Наши передовые по сторонам уже скрылись в кустах, когда беглецы нас обнаружили. Один тут же отстал и поднял своё оружие, но выстрелить всё же не успел, - получив стрелу в горло, тут же рухнул на землю. Двое продолжали бежать, петляя и меняя скорость на бегу. Затем ещё один из них приотстал, и тут же послышалось шипящее: «шок-шок-шок» выстрелов. Рядом со мной вспыхнули зарницы попаданий, но мне некогда было доставать маскировку, и я бежал дальше, положившись на удачу.
Ещё несколько вспышек, слившихся в неровно полыхавшее пламя, и чья-то стрела достала последнего охранника. Дальше Старший бежал один, но бежал он как-то неровно, спотыкаясь, как будто был чем-то занят на бегу. Но его уже догоняли.
Вдруг, когда первым догонявшим до него осталось уж с десяток метров, в светлевшем небе мелькнула какая-то бесшумная тень треугольной формы, - она тоже догоняла бегущего. Вот она догнала, резко снизилась, почти рухнула на него, замерла на мгновение. Затем резко подскочила, повернула навстречу догонявшим…, а фигурки Старшего уже на земле не было! Теперь с неё донеслось мерзкое: «шок-шок-шок» и последовали новые вспышки. Но друзья мои не растерялись: сразу же по тени ударили из луков все оставшиеся лучники… и «летающий объедок» бросился удирать очень быстро снижаясь. Опять мы побеждали!
Но, похоже, сюрпризы не кончились! Мы, конечно, спешили вдогон за падающей тенью, но успели выбежать только до середины поляны, как почувствовали…, что нас мягко подкидывает наша же земля! И всё сильнее и сильнее! И вот от темнеющей справа скалы отделилась, закрывая полнеба ещё одна скала. Мы все застыли на месте. И даже дышать перестали! На фоне светлеющего неба возвышалась фигура Гигантского Гиппогрифа! И он мчал к нам, заслоняя место падения тени, явно не с мирными намерениями.
Он был по-своему прекрасен: как порождение ночи чёрен, глаза горят, меж рогами молнии проскакивают, а тут он ещё и голос подал, – совсем как пароходная сирена в тумане. Но, самое главное, вопль этот вылетал из его клюва совместно со струёй пламени, которая сразу же запалила ивовую рощу слева от нас! Все кинулись врассыпную! А я… остолбенел. Я стоял, практически не дыша, и не мог сдвинуться. Но, похоже, что-то во мне всё-таки действовало, так как я обнаружил, что сжимаю в руке пульт, найденный в зале Старшего. И не просто держу, а с остервенением давлю на красную кнопку.
Затем я обнаружил, что всё ещё жив. И что остался один на один с чудовищем. Чудовище, впрочем, уже не неслось сломя голову, не орало диким матом, а довольно спокойно возвышалось надо мной, и озиралось как-то растерянно. Возможно, у него возникла потребность узнать: «А где это я?» или «А что это я здесь делаю?», но… кроме меня, спросить было не у кого.
И оно обратило внимание на меня. Это было очень волнующе. Оно опустило голову, которая оказалась раза в полтора больше моего роста, принюхалось… и вдруг как рявкнет! Но этот его ор был каким-то другим, не воинственным, а я бы сказал, обрадованным. Но понять это мне сразу не удалось: я был вновь ошарашен. Через некоторое время, мы с ним, похоже, одновременно придя в себя, уставились друг другу в глаза. Это нас обоих успокоило. И мы начали соображать. Я подумал: «Это супруг той гиппогрифицы, которой мы с Властиной помогали разродиться! Так надо его вернуть на место, к любимой супруге… и к дитю, в семью, значит». Что подумал он, мне неизвестно, но посмотрел на меня так выразительно, что я понял: «Да, пора домой!»
Тут я долго не раздумывал, достал из кармана ткань возвращения, и, обняв чудище за кончик клюва, другой накинул лоскут на нас обоих. Неяркая вспышка, и мы – на Дороге! Запоздалая мысль: «Эх, с Кариком и Родом не попрощался!» угасла тут же, оставив смутный, тягучий осадок, - привязался, похоже. Я поглядел на гиппогрифа, - а он уже мирно спал: видать, Дорога его не тревожила. Ну и отдыхай! А мне, похоже, прыгать дальше!
С этой благой мыслью я присел на камень у обочины и приготовился ждать. На сей раз, ждать пришлось ещё дольше, - я, как и гиппогриф успел задремать и даже, похоже, выспаться, прежде чем появилась Ведунья. Но разбудило меня не это: меня разбудил шум ветра, то, на что сразу по прибытии я и не обратил внимания из-за усталости и полноты впечатлений. Кроме того, проснувшись, я обнаружил, что увёл из мира Карика ещё одну вещь: револьвер Наган! (Интересно, - не так ли возникают межмировые связи, - подумалось мне).
Появившаяся тут Ведунья прервала мои измышления на эту тему: явилась она не в духе. Хмурясь, она обошла вокруг дрыхнувшего гиппогрифа, ничего не ответила на моё приветствие, а вместо разговоров, полезла на гиганта. Забравшись верхом на его спину, она подобралась поближе к голове, и начала осторожно стягивать с рогов костяного воротника какие-то массивные металлические кольца. Пожалуй, они больше всего походили на трёхрогие короны, и было их тоже три. Лишь сняв и откинув на обочину эти короны, Ведунья изволила подойти ко мне, но вместо разговора, она, мотнув недружелюбно головой на какой-то мой вопрос, как-то по-особому хлопнула в ладоши… и гиппогриф исчез!
Только после этого на меня изволили обратить внимание, обратившись с репликой:
- Аппарат управления ты отключил, - это хорошо, но надо было и датчики снять, а то вдруг бы хозяин опять включил, - тогда беды не оберёшься! - Не поясняя больше ничего, Ведунья благословила меня на следующий прыжок.
До
Я прыгнул. Ноги мои уже привычно брякнулись о камень, кстати сказать, не очень-то и сильно, - я был в знакомой уже «тарелке» с зеленоватым камнем в центре. Похоже, я попал в то же время дня, - по крайней мере, солнце было в том же положении, что и при первом моём приземлении, но сейчас по небу неслись клубящиеся дождевые тучи! Ещё было видно, что из некоторых к земле неслись прямо-таки сплошные потоки воды! Так, хозяин выпустил воду из недр планеты. А может, решил дать планете жизнь? Правда, особого разговора у нас с ним на эту тему, как мне помнится, не было, ну, может быть, сам догадался? Или это вода сама прорвалась на свободу? И где тогда хозяин этого мира, душа этой планеты? В общем, опять вопросы и опять без ответов, значит опять собирать информацию и придумывать ответы.
Итак, я собрался выходить на разведку. А перед выходом необходимо проверить своё снаряжение. Я этим и занялся. Костюм мой практически не изменился, только, разве что его цвет стал ближе к хаки с ярко-зелеными пятнами, в отличие от истинного хаки. Так, в карманах брюк всё то же: ножи и два лоскута ткани, но в заднем правом обнаружился наган. Да, в куртке, в левом кармане «кенгуру», обнаружился начисто забытый мною пульт управления гиппогрифом. Мне подумалось: «Зря я его не отдал Ведунье, ох, зря!». С этой мыслью осмотр моего арсенала был закончен. Я, было, двинулся к краю купола, но был остановлен мгновенным затемнением: прибежала очередная тучка и принесла с собой ливень. Вода била с неба пулемётными струями… и стекала по стенкам защитного купола. Он стал виден во всём великолепии: сегмент сферы метров тридцать высотой и диаметром в основании метров триста. Видно было, что под напором воды купол несколько прогнулся, - как бы присел, приняв на себя дополнительный напор. Стенки и вершина его помутнели и уже практически не пропускали света. Я, было, подумал: «А каково мне будет без этой защиты?», и не решился сделать новый шаг. Следующей мыслью была: «А не использовать ли маскировку в качестве защиты, может, справится?»
Я достал из кармана и расправил маскировку, накинул её на манер плащ-палатки и медленно начал приближение к стенке купола. Поднялся на край «тарелки» и, одновременно с последними струями дождя, вышагнул за пределы защиты. Так, сверху я сухой, хотя удары струй по ткани я ощутил (конечно, не так, как удары пуль, но чувствительно). Ноги, вроде, тоже не промокли, значит, и сапоги тоже непромокаемые, следовательно, к разведке я готов. Можно выходить, надо только оглядеться. И я огляделся: пейзаж несколько изменился. Горизонт теперь был скрыт дымкой испарений. Ближние скалы, вроде не изменились, но в низинах между ними… кустился какой-то мох (по крайней мере, это было похоже на подушки ярко-зелёного мха, который бывает у нас на болотах, только высотою до полутора – двух метров). В самых низинах между скалами стояли неглубокие озерки воды, в глубине которых что-то проплывало, то появляясь на поверхности, то уходя в глубину. Разглядеть эти создания в деталях я не мог: вода была довольно мутной, но по манере движения они походили на рыб. Между ними частенько происходили какие-то схватки, похоже, в их результате кто-то кого-то ел. На суше, между подушками «мха» никого заметно не было, то ли суша ещё не была освоена животными, то ли они хорошо прятались. Да, этот мир стал живым, а поэтому и опасным.
Ага, вот и первые обитатели суши: по довольно крутому склону противоположного мне берега ущелья, лавируя между зарослями, быстренько полз (пожалуй, скорее, катился) какой-то серо-коричневый слизняк. Выкатившись на прогал между «кустиками» он застыл на месте и… исчез, - слился со скалой, его выдавали только какие-то судорожные подёргивания его шкуры, пробегавшие по нему время от времени. Я продолжил наблюдение: здесь придётся быть начеку, а то съедят ведь и спасибо не скажут! Ну, это я, конечно, прибарыхнул немного: встреченные мною создания имели скромные размеры, - «слизняк», например, был в длину не больше метра, но я же не всё ещё видел! Опять передо мною проблема: наблюдать дальше за проявлениями жизни, чтоб выявить степень её опасности, или идти вперёд, искать место возможного контакта с «душой планеты» – хозяином. Пока я об этом рассуждал, откуда-то из-за ближайших к практически невидимому слизняку зарослей, с сухим колким щелчком, вылетела молния и хлестнула по его спине. Он мигом свернулся в шар и потемнел, - видать помер, или вырубился на время. Затем из-за зарослей выкатилась… «амёба»! Эта микробина, была, однако, раза в три больше «слизняка»! Подкатившись к нему, она «налилась» на добычу, и застыла неподвижно, как холмик желтоватого мутного желе. Когда она через некоторое время двинулась далее, берег на том месте остался пуст. Вот так-то…, «ядять их всех мухи», да ещё какие!
Всё же я шагнул дальше, затем ещё, ещё и еще…, в общем, я таки пошёл, стараясь идти по вершинам скал, не спускаясь в долины между ними. Как оказалось, - это вполне возможно, только мой переход был похож на блуждание по лабиринту, то и дело приходилось резко поворачивать, а то и возвращаться, но я упрямо шёл приметно в том же направлении, что и при первом посещении этого мира.
Идти пришлось особенно осторожно, внимательно глядя под ноги, чтоб не соскользнуть в какое-нибудь озерко, или к «кустикам» мха. Напряжение было достаточно велико, поэтому я через некоторое непродолжительное время здорово устал. Выбрав вершинку повыше (а, следовательно, и подальше от всякой живности), я с удовольствием присел и вытянул ноги. Только я это сделал, точнее, как только мои ноги показались из-под маскировки, из ближайшей долинки к ним устремились две знакомые уже мне «амёбы», - видимо, с целью подзаправиться. Пришлось мне живо ретироваться. Правда, когда я вскочил, ноги мои очутились вновь под маскировкой, эти две «лакомки» вмиг остановились, как будто налетели на стену (их даже довольно заметно сплющило). После утраты цели, они лениво распластались по склону и, практически, слились с ним. Дальше я из маскировки старался не высовываться. Присев на корточки на соседней вершинке, я вновь осмотрелся: стая облаков убежала за горизонт, солнышко жарило вовсю (ну, мне то под маскировкой было терпимо), над многочисленными озерками клубились испарения. Их, а так же «аромат» гниения носил над планетой ветерок, дующий «к закату»… Да, многое изменилось в этом мире! Но одно осталось неизменным: вершины скал были так же оплавлены. И следы расплавляющего огня были совсем недавними. Значит, возможна встреча с «энергетическим червяком», а через него, возможно, и с хозяином. Так что вперёд, - на встречу!
Я двинул дальше. Всё чувствительнее давил на меня груз в моих карманах, - раньше он как-то и не замечался, а сейчас… всё чувствительней шлёпал по бедру револьвер, всё больше досаждал угловатый пульт, - подтыкая на каждом шагу меня в живот. Поэтому, на следующем привале, пристроившись посидеть, я вытащил пульт из кармана, и, выпростав руку из маскировки…, несильно метнул его на склон долинки, прямо перед проползавшей там «амёбой» (несколько неожиданно для самого себя). Пульт шлёпнулся на камень прямо перед её кисельным боком. «Амёба» не замедляя движения «налилась» на коробку, затем, видать, почувствовав что-то интересное, сходу остановилась над ней, и… начала нежно голубеть.
Такого я ещё не видал, а потому - решил понаблюдать: что же получится. А «процесс» весьма затянулся: «амёба» синела всё ярче, при этом она меняла свою форму, - стягивалась в большое тёмно-синее… яйцо!
Когда форма установилась, существо, по-видимому, отвердело, поэтому тихонько покатилось вниз по склону, пока не уткнулось боком в подушку мха. В поперечнике яйцо было того же размера, что и заросли, которые его остановили. Яйцо стояло устойчиво, только время от времени резко колыхалось, как бы накатываясь на мох. Я обратил внимание, что на том месте, где приземлилась коробка пульта, ничего не осталось, лишь на камне светлел след прямоугольной формы, - камень обесцветился. Кроме того, стали заметны изменения во мхе: там где его касался бок яйца, он тоже обесцвечивался и, кажется, высыхал, или, скорее, деревенел. Со временем размахи «наездов» яйца на заросли увеличивались, а от ветвей всё заметней стали отлетать облачка пара! Это было интересно.
Вдруг яйцо, резко дёрнувшись, почти подпрыгнув, как-то странно хрустнуло, и по его поверхности разбежались ветвящиеся трещинки. Они змеились уже по всей скорлупе, соединялись, переплетались, и, наконец, яйцо рассыпалось на кучу скорлупок, открыв миру…Нечто!
Нечто было дымчато-прозрачным таким, с голубыми прожилками, округлым и довольно высоким – мне по грудь. Оно стояло, покачиваясь на студенистых, прозрачных, нетвердых, но всё же ногах! Постояв, покачиваясь, существо начало… разворачивать верхнюю часть своего туловища. Полностью развернувшись (примерно в мой рост), оно представляло собой… человекоподобную фигуру, с руками, ногами и головой, по всей поверхности которой струилось и переливалось что-то туманное. Фигура уплотнялась на глазах, становилась всё более не прозрачной, и снизу, от ступней покрывалась кожей… морковного цвета. Преобразование закончилось не вдруг, но я всё сидел и глазел, зачарованный внутри своей маскировки. В конце концов, фигура отвердела, видимо, полностью, перестав покачиваться, и приняла вид… хозяина этой планеты, точнее, его первоначального тела! За детали я, конечно, не ручаюсь, но она была такой же, как тело, которое стояло внутри колонны в том сферическом зале. Я был здорово ошарашен!
Пока я приходил в себя, фигура, закончив свои преобразования, повертела головой в разные стороны, помахала руками и ногами, как бы делая зарядку и… направилась ко мне! Я был невидим, в этом можно ручаться, но фигура остановилась точно перед моим лицом, слегка наклонилась, - теперь наши лица были на одном уровне и… заговорила! Первые слова ей дались с трудом, но понять их было можно:
- Вставай, Путник, пойдём вместе искать мою душу - её голос был несколько монотонен и лишён живых красок, но это был голос существа разумного. Я вдруг подумал невпопад: «А что было бы, если б я бросил туда револьвер?» – и решил, что такой опыт производить не стоит. Существо (я не решился назвать его именем Адваллон) тем временем поднялось по склону на вершинку той же скалы, на которой я сидел, и, повернувшись ко мне левым боком, двинулось в путь, не дожидаясь моей реакции на свои слова.
Делать нечего, следом двинул и я, стараясь, мягко говоря, не догонять его. Всё-таки я его опасался! Что там у него в мозгах на микросхемах из пульта, который, похоже, был предназначен не для добрых дел?
Сначала мы шли молча и не так быстро, как если бы я шёл один, но со временем фигура существа становились всё увереннее и чётче, а в соответствии с этим возрастала и скорость перемещения, и… я уже начал отставать. Пришлось слегка наддать, а потом даже и не слегка. От меня уже пар валил, а этот всё шёл и шёл, как будто знал, куда надо идти. Так мы прошли пару – тройку часов, ноги мои уже начали дрожать и спотыкаться, как вдруг он остановился и поднял правую руку вверх. Я сразу же присел на соседний с ним камень. Со всех сторон из долин доносились звуки: какое-то шлёпанье, чавканье, хрипы и всхлипы, - в общем, там жизнь шла своим чередом. Мой ведущий некоторое время как бы приглядывался и прислушивался. Затем он огляделся во все стороны, присел на свой камень, повернулся ко мне лицом, похожим на лисью мордочку, слегка сгорбился, поднял на меня свои изумрудные глаза, и начал:
- Похоже, мне надо бы обращаться к тебе – Папаша. По сути, это было бы верно, наверно. Ну да ладно, я думаю, ты не обидишься, если я буду обращаться покороче: Путник. Но ты знай, что твоё импульсивное деяние привело к скачку в эволюции этой биосферы…, а, может, и ноосферы, - сферы Разума. Но это теперь дело историка, - определять результат наших дел и оценивать их. А у нас с тобой есть дела поважнее! Нам, точнее, мне конечно, надо срочно найти вход в памятный тебе пещерный зал, - только оттуда можно будет попытаться мыслью связаться с Адваллоном и пригласить его занять своё место, - вот в этом теле. А то Хозяин в теле планеты совсем потерялся: слишком много он может, да не хочет, а это чревато.… Как бы тебе покороче разъяснить… – но тут я его перебил:
- Всё могу, поэтому ничего и не хочется? Так что ли? Так это бывает. Или по-другому: всё могу, но потеряна цель, поэтому ничего и не хочется? – на что последовал ответ:
- Как ты хорошо разъясняешь мне мои мысли…, Папаша! Беда с этими преподавателями, - слишком догадючливы, да напористы. Я так хотел выступить с небольшой лекцией часика на полтора, а ты…, ну да ладно, проехали! Ограничусь тем, что скажу - пожалуй, всё-таки второе, то есть потеря цели, – и он замолчал, кстати, голос и его тембр не изменились.
- Ну, извини! – ответил я, и мы замолкли, просто сидели и отдыхали. Правда, не отдыхали наши мысли, они уже (по крайней мере, у меня-то точно) уже уцепились за загадку: а как нам с поверхности попасть в зал сквозь скалу чёрт знает какой толщины. Отгадка на ум не приходила, а рука, почему-то поглаживала револьвер в кармане через ткань брюк. «Сынок» сидел на соседнем камне и кивал головой, видимо в такт своим мыслям, его острые ушки колыхались чуть больше, сгибаясь и выпрямляясь у вершинок. Отдыхали мы довольно долго, и я принялся наблюдать за жизнью в одной из долинок, что поближе к нам.
Лужа там была совсем мелкой, но кустики мхов были как-то особенно густы и образовывали заросли, между которыми был «протоптан» лабиринт тропинок с одним выходом неподалёку от нас. По этому лабиринту сновали туда-сюда «слизняки», кажется без определённой цели. Дальнейшее наблюдение, однако, показало, что это не так: все они стремились к выходу из лабиринта…, то есть к нам? Меня, возможно, они не могли ощущать, - я был в маскировке, что, кстати, не мешало «сынку» меня видеть, но всё же… Я обратил его внимание на эти маневры, на что он сказал:
-Всё нормально, - они чуют Меня. Я – добыча, хоть не известная, но знакомая и лакомая, а главное – большая. Да и мне не мешало бы подкрепиться…, ты вот что… Папаша…, отвернись, что ли…, это может быть для тебя не очень приятным зрелищем-.
Я его просьбу выполнил, отвернулся, и только слышал несколько трескучих электрических разрядов, да тройку странных засасывающих звуков. В долинке, к которой я повернулся, при этом жизнь полностью замерла. Наконец, я услышал:
-Ну вот, Путник, порядок, теперь есть с чем идти дальше! – и мы пошли. Наши переходы постепенно сливались в монотонное шагание, как мне уже казалось, без определённой цели. Над нами пролетали тучи, сыпали свои ливни, в долинах и долинках кто-то кого-то ел, в озёрах – кто-то плавал, и тоже ел, а мы всё шли и шли. Солнце коснулось горизонта у нас за спиной, а мы шли, кружась по лабиринту вершин, стараясь не скатиться со склонов. На привалах теперь мы больше молчали, - уставали оба всё больше и больше, а это отупляло. На моего спутника больше не нападали, похоже, уже все откуда-то узнали, что это не безопасно и исключили из сферы своего интереса.
Солнце уже наполовину ушло за горизонт и небо, очистившись от туч, уже готовилось принять краски заката, когда спутник мой, опустился на камень, и, подождав, пока я подойду, устало сказал:
- Ну, всё, - это здесь! - и замолчал. Меня уже давно беспокоил один вопрос, я его обдумывал, а теперь решил задать:
- А что, - безграничные возможности, полученные им с новым телом, не от рождения, мешают определить цель их использования? Ведь, если он до этого занимался исследованиями и поиском знаний, то увеличение возможностей просто ускорят процесс их получения. А, может, ему не с кем стало этими знаниями делиться? И надо вернуть ему слушателей? Или пусть он это сделает сам, после нашей подсказки, естественно, - чтобы больше себя ценил? – во время этого монолога, спутник мой, сидевший ко мне боком, повернулся лицом, и, как-то нейтрально слушал, затем, немного помолчав, ответил:
- Ну и манера же у тебя задавать вопросы, Путник, - снабжая их полным набором ответов, как тестирование проводишь. Мою сообразительность проверяешь? Я так думаю, - что последнее. Да ведь… возможны и другие варианты. Но это потом, сначала надо с ним пообщаться. А солнце село, жизнь замерла, пора и нам отдохнуть, так что – устраивайся и спи, а мне спать не надо, я покараулю… и подумаю». Мы так и сделали. Я, чуть прилёг в расщелине вершины, сразу же заснул.
И, как мне кажется, тут же проснулся, но… далеко впереди вставало уже солнце нового дня. Жизнь, разбросанная по долинам между скал, уже начала этот новый день: уже кто-то кого-то скушал, а в долинке справа от меня «амёба» давала потомство – делилась. Заросли мхов слегка шевелил слабый ветерок, перенося по пути вонь от гниения с места на место…, в общем, - красота!
Хотя, конечно, всё же лучше мёртвого мира. Итак, похоже, я проснулся в философском настроении. Встав, я решительно снял с себя маскировку, свернул её и положил на место, в карман. Затем, сделав зарядочку (кстати, было не так холодно, как в первый раз, - сказалось наличие влаги в атмосфере и на поверхности планеты), повертевшись на месте во все стороны света, я, наконец, обратил внимание, что остался один. Спутника моего не было на горизонте ни вблизи, ни вдали. Это меня несколько обескуражило, но я вспомнил, что ему надо ведь энергию восстанавливать: может, завтракает где-то? («А, может, завтракают им?» – мелькнула такая мысль). Перепрыгнув на соседний камень, - на который вчера вечером присаживался «сынок», я его и обнаружил, сидящим с другой стороны на склоне.
- Проснулся? Ну и вовремя, – промолвил он и добавил:
- Пришла пора действовать, - актёры уже на сцене! Видишь моего предка вон того, наиболее крупного? Сейчас надо сделать так: скормить ему (пока он голодный и спросонья) что-то взрывчатое. У тебя это есть. Брось ему! - Что оставалось делать, я достал револьвер, открыл барабан, вынул из него патрон, и аккуратно, накатом, пустил его под «амебу», на которую мне он указал. Пока та наливалась на патрон, спутник мой прыгнул за камень, резво втащил меня туда же.
Бабахнуло так, что потемнело в глазах, а уши заложило примерно на полчаса. Камень подбросил нас, а затем милостиво принял обратно. Из котловины взметнулся столб камней и грязи. Полежав немного для порядка, мы медленно встали, поддерживая друг друга, - от удара всё ещё дрожали ноги. Ковыляя, мы добрели до места взрыва: вместо долинки зияло отверстие туннеля, уходившего наискосок вглубь скалы, по направлению под наш камень. Дверь была открыта, пора было двигать дальше.
Обойдя отверстие входа, мы ступили на склон, и стали осторожно спускаться под землю. Вначале откос был довольно крут, поэтому нам приходилось удерживать себя от соскальзывания внутрь, хватаясь руками за выступы пола и стен туннеля, но затем, незаметно для нас, скат стал значительно положе. Мы перешли на нормальную ходьбу. Ход был расположен таким образом, что только что вставшее солнце освещало его практически на всю глубину, вплоть до поворота, который был изрядно далеко. Мы со спутником отбрасывали гигантские тени, закрывавшие всё, но когда прижимались к стенкам, то видели туннель освещённым до поперечной стенки поворота. Чтобы попользоваться подольше услугами солнца, как прожектора, мы старались идти побыстрее, но всё же, когда подошли к стыку, солнце уже поднялось так, что освещало только пол коридора. Заглянув за угол, я увидел памятный мне коридор с цилиндрическими стенками и потолком. Тут вот, в этом самом тупичке я и проснулся после того путешествия внутри «термочервяка». Всё было, как и тогда. Но были и отличия: не светился потолок, а значит, шагать нам дальше в темноте. Мы осторожно двинулись влево, путь нам едва освещали отсветы солнца на полу у поворота, однако, вскоре и они иссякли.
Мы остались в пещерной темноте и тишине. Кто в пещерах бывал, тот знает, что это такое.
Всё же у меня был уже опыт хождения по пещере без света, поэтому я пошёл первым. Идти оказалось всё-таки легче, чем в той пещере, у Рода: стены и пол здесь были гладкими и почти математически правильными. Двигаясь дальше, мы прошли большой отрезок пути, - стояла тишина и темнота. Меня тревожило одно: я пытался вспомнить, были или нет у коридора ответвления, и, если были, то в какое из них нам надо будет идти. Но мы шли и шли, прикасаясь каждый к своей стеночке и держась за руки, не встречая никаких препятствий и ответвлений. Вдруг наши стеночки резко расступились, - мы, похоже, вышли в сферический зал, так как почувствовали перед собой большое открытое пространство. Я тут вспомнил, что где-то в карманах брюк есть у меня зажигалка, нашёл её, достал, и засветил. Нашим отвыкшим от света глазам, её свет показался ослепительным, однако я смог разглядеть, что это тот же зал, и колонна на месте, только была она не прозрачной, а какой-то буровато-красной и неровной. И ещё: от неё доносился явственный запах… смолы. Но самое удивительное было то, что зал был цел! Мы дошли до цели пути.
Теперь нам предстояло самое трудное, - ждать контакта с хозяином (как его осуществить, - я не представлял, но, может быть мой спутник имеет какие-нибудь идеи на этот счёт). Мы прошли к центру зала, и, наткнувшись на шершавость коры, остановились у колонны (кстати, на ощупь-то она и была, как обычная можжевеловая палка, только очень толстая, - обхвата в два). На этом местечке я расстелил маскировку, чтоб не простыть от камня, и мы сели, вытянув ноги и касаясь плечами. Мой спутник молчал, но по его напряжённому плечу было понятно, что он упорно что-то пытался сделать, - то ли выдавить из-под свода колонну, то ли послать кому-то свою мысль, не заботясь о том, как это со стороны воспринимается. Период молчания затянулся.
Вначале я сидел, так сказать, безучастно, то есть просто отдыхал от перехода, затем мне стало как-то неудобно: я вот отдыхаю, а рядом кто-то напряжённо работает. Решив подключиться, я представил, что сматываю всю энергию организма в тугой комок в районе пупка и направляю её по позвоночнику сквозь своё плечо моему соседу. Некоторое время спустя, я почувствовал, что впадаю в какую-то прострацию: чувствую, что моё тело стало маленьким, лёгоньким как пылинка в воздухе, а сам я становлюсь огромным и могучим, как ветер, но почему-то одиноким и… безучастным. И тут в моё равнодушие начал стучаться чей-то комариный писк, он звал меня, будил к жизни, беспокоил, заставлял действовать. Ну, ему я и ответил:
- Нет смысла в действии любом, поэтому оставь меня, мятущийся! - и он удивлённо замолчал.
В себя я вернулся, ощутив толчок плеча моего соседа. Мне было холодно, причём холодно изнутри, откуда-то из желудка, этот холод распространялся волнами по всему телу, и, когда волны достигли кожи, меня охватил такой озноб, что под его действием, дрожа, я начал потихоньку согреваться. Плечо соседа содрогалось в такт с моим, похоже, мы пережили нечто общее. Так, вибрируя, мы просидели довольно долго, прежде чем смогли собрать свои мысли во что-то конкретное и обменяться мнениями. Разговор начал не я:
- Я сейчас попытался мысленно докричаться до Адваллона, сначала было ничего не получалось, но потом, я ощутил, что становлюсь сильнее, и зову его громче, если так можно выразиться. Знаешь, я по-моему был услышан, но его ответ… не вдохновил. Он сказал: «Оставь меня, мятущийся», и выбросил меня из себя. По-моему, он заблокировался. А что было у тебя? Если судить по одинаковости наших реакций, то и ты был с кем-то в контакте… – В ответ я рассказал свои переживания, точней, пожалуй, переживания Адваллона. После этого наступило молчание.
- Я думаю, наш хозяин просто спит, спит потому, что нет для него раздражителей, достаточных чтобы побудить его действовать, спасая свою жизнь, или разум. И нет стимула познавать что-то, ведь о планете он уже знает всё, да и о ближайшем её окружении тоже…, но этим знанием ему не с кем поделиться! Вся наша проблема в том, как его разбудить, какой стимул предложить его любопытству, чтобы поддержать угасающий интерес к существованию. Ты можешь что-то предложить, Путник? – Эту тираду я выслушал с лёгким неудовольствием: ответа у меня не было.
Единственное, что я мог предложить, - так это: стучаться, стучаться и ещё раз стучаться (как завещал великий…). Может, в конце концов, мы и достучимся до него. Это я и предложил коллеге по контакту, на что получил:
- Ну что ж, значит, будем пытаться достучаться! – и мы вновь замолчали, собирая силы для «мозгового штурма». Дальше время для нас проходило примерно так же, как и при первом контакте: я – ощущал, что меня всё пытаются разбудить, заставить сделать хоть какое-нибудь движение, но это не вызывало у меня ни тени эмоции и никакого желания. Спутник мой в контактах был активной, хоть и безуспешной стороной, а я мог только зарегистрировать результат, без возможности хоть как-то вмешаться в сам процесс. Наши попытки, казалось, длились целую вечность, пока мы не договорились попытаться спроецировать в сознание хозяина образ моего спутника: может, воспоминания о своём начале пробудят хотя бы его любопытство. Теперь предстояло активной стороной быть мне, пытаясь проецировать свои воспоминания о моём спутнике и его появлении.
Мы вновь напряглись, что уже было как-то привычно, рутинно даже, и я, почувствовав себя огромным и могучим, начал усиленно представлять облик моего спутника, стараясь быть точным в деталях. Сначала, вместо целостного образа у меня в сознании мелькали какие-то обрывки: молнии, «амёбы», глаза, уши, оранжевые пятна. Образ выстраивался очень медленно, но когда он был закончен, то поразил меня какой-то слишком чёткой деталировкой. Но у образа были закрыты глаза, - похоже, что это всё же были не мои представленья, а воспоминанья Адваллона о своём теле, кстати, он воспринял их безразлично. Тогда я попробовал восстановить в памяти процесс рождения моего «сынка», со временем мне это удалось и даже в деталях. Сначала реакции на это я не ощутил. Но затем…, затем я увидел нас обоих как-то со стороны, - сидящими плечом к плечу около какого-то суковатого столба. Я рассматривал нас со стороны довольно долго со всех сторон, - мы не шевелились, сидели как куклы, но глаза наши были открыты и направлены всегда в сторону, откуда на нас смотрели.
Наконец, разглядывание закончилось, я ощутил какой-то сильный ветер внутри себя (не это ли называется - «ветер в голове»), этот ветер «выдул» меня из Адваллона и припечатал к можжевеловому столбу. Мы со спутником долго приходили в себя и не сразу обратили внимание на изменения в зале: в нём опять светился потолок и опять… не было выхода! Но других изменений пока не было. Похоже, нам предоставили время сравнить наши ощущения и определиться, что делать дальше, причём лишив нас возможности уклониться от выбора и действий: я то ещё ничего, а «сынок» уже, наверное, проголодался. «Интересно, зачем он нас запер», - промелькнула у меня мысль. «В чём-то Адваллон повторяется, неужто он не помнит, как это было со мной, правда сейчас нас двое…» – продолжил я рассуждения. Но для рассуждений опять было мало данных, поэтому мы начали разговор:
- Слушай, Путник, - сказал мне мой спутник, - сейчас, там, у Адваллона, я вдруг увидел себя, причем, сначала стоящим внутри какого-то прозрачного столба с закрытыми глазами, а затем, - моё появление с твоей помощью и развитие, а так же наш поход от начала до конца. Неужто ты ему обо всём сообщил? Или, может, это он сам сообразил, или как-то выведал? -
На этот вопрос я поведал, что и как пытался внушить Адваллону, находясь с ним в контакте. Мы пришли к выводу, что хозяин хоть и спал, но всё же как-то регистрировал то, что происходило на его поверхности, - как у нас, людей бывают «островки бодрствования» в спящем мозгу. Пойдя в наших рассуждениях дальше, мы опробовали на прочность мысль о том, что раз планета, - это существо, то любое разрушение в её теле, должно отзываться в нём болью, а, так как это неприятно, как, к примеру, укол получить, то остаётся только надеяться, что Адваллон не будет прибегать к репрессивным мерам. Мы подумали, что это весьма возможно, хотя… он ведь пробовал уничтожить меня. Может, это был его первый опыт, который показал ему, что это больно?
На этом наши гипотезы иссякли, и мы решили дожидаться решения хозяина, на всякий случай, приготовив мою «тряпочку – вытаскалочку». Время шло и шло, а реакции Адваллона всё не было и не было. Спутник мой уже изрядно проголодался, и предложил ещё раз прозондировать мысли хозяина, теперь уже без попыток чего-либо внушить, - так сказать, провести разведку без боя. У меня возражений не было, только опасения, которыми мы пренебрегли, отправившись всё-таки поразведать.
Мы привычно прислонились друг к другу плечами, сидя у колонны (от неё так обнадёживающе пахло смолой!), расслабились и направили свои мысли в свободный полёт. Точней, конечно, в направленный полёт, да и направлял её только мой спутник (надо как-то договориться, как его называть, - Адваллоном, ещё рано, он им не стал, ну может, - пусть будет Спутником?), а я ему лишь помогал, поддерживая энергией. Наши старания как-то долго ни к чему не приводили, как будто что-то уводило наши мысли в сторону, не давая пробиться никуда. От этих усилий мы так ослабели, что, не меняя своих поз, скатились в глубокий сон (как потом выяснилось,– оба, а значит, сон всё-таки нужен и Спутнику).
Много или мало мы проспали, но всё же проснулись: в нашем зале ничего не изменилось, только наши организмы страшно затекли от неудобных поз. Поэтому, первое, что нам пришлось сделать, - это размять друг другу мышцы спин и седалищ, а уж потом – вставать и делать зарядку. Умывание обоим, как и завтрак, - Спутнику, нам пришлось отложить на лучшие времена, когда выберемся на свободу. Из всех занятий, кроме зарядки и взаимного массажа (кстати, кожа у Спутника слегка бархатиста на ощупь и горячее моей, а мышцы более плотные, так что пальцы мои заныли от напряжения), у нас остались: прогулки по периметру зала и обсуждение разных проблем со всевозможных точек зрения. Поэтому мы, прогуливаясь, начали обсуждать наши сны (как когда-то философы-перипатетики в Древней Греции).
Я, например, из своего сна помню только ощущение какой-то мелкой дрожи, которую нам передавала земля, но которая не вызывала у меня тревоги. Спутник мой вспомнил побольше: спираль огня, как штопор ввинчивалась в поверхность долин, и жизнь в этой спирали сгорала и испарялась и этот сон повторялся с упорством кошмара (правда, Спутник не знал понятия кошмар, он просто сказал, что такой сон повторялся не менее пяти раз). Этот сон вызвал у нас обоих тревогу, а вдруг сон, - это отражение реальных событий, происходящих на поверхности: ведь я помнил, что видел на поверхности свежие следы «термочервяка». К сожалению, мы не могли проверить реальность виденного, так как сами были изолированы.
Так мы сидели в своей «темнице», то присаживаясь, то гуляя вместе или по отдельности по залу. В обстановке ничего не менялось, если не считать лёгкой дрожи, начинавшейся от центра зала, затем распространявшейся по всему полу и уходившей куда-то под стены. При этом купол зала тоже вибрировал, неподвижной оставалась только колонна. Вначале это вызвало у нас тревогу, а со временем сделалось привычным, потому, что больше ничего ведь не менялось. Так шло время.
Однако в одну из прогулок вместе, когда нас застала эта дрожь у края зала, мы наконец-то заметили, что сила вибрации возросла, особенно это было заметно, если приложить ладонь к куполу. Видимо, какой-то процесс, о котором предупреждала вибрация, потихоньку усиливался. К чему-то это приведёт? Мы стали наблюдать внимательнее. А изменения-то оказывается, происходят, хоть и медленно: освещение зала, похоже, ослабело и медленно мигает, если приглядеться, то видно, что по куполу пробегают волны лёгкого затемнения от центра к стенам. Кроме этого, стало заметно труднее дышать, и вот это вызвало у нас тревогу. Мы ещё раз попытались связаться с хозяином, но безуспешно: кроме ощущения холода и одиночества мы ничего не добились.
Посовещавшись, мы всё же решились не предпринимать решительных действий, пока обстановку ещё можно было терпеть. А вибрации всё усиливались, - с потолка, особенно в центре зала, вокруг колонны, стали сыпаться мелкие камешки, пол рядом с колонной заметно взбугрился, и дрожал почти непрерывно. Так же усилилось мигание света. И было заметно, что купол рядом с колонной начал вытягиваться вверх, как будто колонна росла.
Вдруг свет погас. Дрожь возросла так, что трудно было стоят на ногах. Мы отбежали к стене, где было поспокойнее и уже приготовились сбежать на Дорогу, как что-то грохнуло, рядом с колонной посыпались камни… и образовалась трещина. Сквозь неё в зал дунул свежий воздух и хлынул дневной свет: вместо колонны стоял… ствол Дерева, уходящий на поверхность сквозь трещину в потолке. По стволу струилась вода: то ли шёл ливень, то ли это вода из озерка в долине. Ну что ж, в любом случае придётся подмокнуть (мне, по крайней мере), другого выхода всё равно нет.
Так как ствол был достаточно узловатым (можжевельник), забрались мы по нему довольно просто, правда, туговато пришлось в трещине, но зато в ней невозможно было упасть. Выбравшись на поверхность (кстати сказать, подмок я совсем немного), мы тут же у трещины развалились, - очень нужен был отдых натруженным мышцам. Кстати, выбрались на поверхность мы действительно в долинке, вдоль которой и протянулась трещина до потолка зала. Само Дерево здесь, на поверхности, было сравнительно тонким, - сантиметров тридцать в толщину, и поднималось над уровнем «выхода» всего метров на пять, а кроной оно походило на… сосну. Она стояла прямая и стройная, но вершина её пока ещё не поднималась выше окружавших долину вершин скал, так что стояла в тени. Что ж, у неё есть, куда расти!
Отдохнув и, как говорится, набравшись сил, мы выбрались на вершину скалы. Вид, открывшийся при этом, нас ошеломил. Хотя нас, конечно, как-то подготовил к возможности этого сон Спутника, но действительность, всё же, была страшнее. Скалы кругом оплавлены и, как будто присели, - уменьшились в росте и до горизонта блестели на солнце, как стеклянные. Ближайшие к нам долины превратились в трещины, на дне которых не было ничего, кроме камня. Дул ветерок, приносящий откуда-то сзади смрад сгоревшей плоти. В общем: опять пустыня смерти! Только на небе невысоко над горизонтом сияло солнце (непонятно было: утро сейчас или вечер), да справа от нас висела сплошная пелена туч, и видно было, как там шёл ливень. Надо было куда-то идти, но куда, - это предстояло ещё решить. Мой Спутник, долго молчавший перед этим, произнёс странно неуверенным тоном:
- Я чувствую…, - нам надо добраться до Купола, в котором выход на Дорогу…, а там уж и решим… – (что решим, - он так и не уточнил).
Ну, что ж, раз он «чувствует» (он это слово выделил голосом), значит, так тому и быть, - идём к Куполу. Но где он? Все направления выглядели одинаково, однако, впереди у самого горизонта, на фоне сплошного стеклянного блеска, радужным светом горела какая-то звёздочка, и чем-то манила мою душу к себе. Мы доверились «компасу души моей», и пошли прямо вперёд.
Так как скалы стали ещё ниже, да и не надо было опасаться низин, - жизни в них уже не было, то придерживаться направления было легко. Шли мы довольно ходко, местами перепрыгивая через трещины, местами спускаясь в долины, везде встречая один лишь спёкшийся камень красно-бурого цвета и нечего больше. Путеводная искорка, казалось, отодвигается вместе с горизонтом, а дождь, тем временем, нас почти накрыл. Пришлось остановиться, достать маскировку и накинуть её на нас обоих.
Решили под дождём идти дальше, отдохнуть уже после него, где-нибудь на сухом месте. Под ровным, сильным дождём, почти ливнем, мы шли часа два, при этом похолодало, но под маскировкой было тепло и сухо, наши плечи соприкасались, и на всей планете не было больше никого, кроме нас. Так, по крайней мере, казалось мне, а Спутник мой молчал. Когда дождь, наконец, ушёл от нас (так сказать – ушёл налево), мы, как и договаривались, сделали привал. Пока сидели на округлой макушке горы, ветер сменил направление, и принёс откуда-то «аромат» гниения, который подсказал нам, что, возможно, не все болота с жизнью были истреблены, - где-то ещё остались. Это вселяло в нас неясную надежду (на восстановление контакта, почему-то). Мы переглянулись, поняли, что мысли наши совпадают (как у великих людей, - или существ, если можно так выразиться), дружно встали, и прибрав маскировку, дальше пошагали.
Шли мы очень долго, пришлось сделать ещё не один привал, но ничего примечательного за время пути с нами не случилось, поэтому всё это запомнилось лишь чередой шагов, да полегоньку наваливающейся на нас усталостью. А Спутник, к тому же ещё и голодал. Но вот, к закату, мы почти добрались до цели, и, метрах в ста от Купола, обнаружили уцелевшее болото, в котором вовсю кипела жизнь. Я деликатно прошёл немного вперёд, а Спутник, - позавтракал, заодно пообедал и, видимо, поужинал, так как отсутствовал значительное время, а потом подошёл ко мне очень тяжёлой походкой.
Пришлось посидеть несколько минут, прежде, чем отправиться к Куполу. Говорить не хотелось, особенно ему, поэтому сидели молча. А солнце за это время спряталось наполовину за горизонт, долины между скал залили тени, небо очистилось от туч, - завтра здесь будет хорошая погода, но нас она уже, похоже, не коснётся. Было грустно и немного обидно: мы так старались, а в ответ… - нет!
Подойдя к Куполу, мы не сговариваясь, остановились и посмотрели друг на друга. Спутник произнёс:
- Путник! Давай, останемся здесь ещё на одну ночь, попытаемся достать его отсюда, а? Боюсь, что я, уйдя из этого мира, больше в него не вернусь! – он посмотрел мне в глаза и отвернулся. Я молча постелил маскировку, мы легли на неё спина к спине, ею же и накрылись, и направились в путешествие по дорогам сознания (а, может быть, подсознания). Я, похоже, просто заснул, потому, что увидел наше, точнее моё Дерево, к которому я летел, а оно постепенно превращалось… в Спутника…, или Адваллона, не знаю: они так похожи! Потом я ощутил себя в теле Спутника, - я лежал рядом с собой и пытался понять: кто есть я. Затем, видимо, начался обычный сон, в котором я целовал Олюшку, гладил вихорок сына, что-то излагал механикам…, а под конец, - мелькнула напряжённая фигурка Властины с луком в руках. На этой активной ноте я и проснулся. Спутника опять не было, видимо, отошёл позавтракать.
Встал, совершил привычный ритуал зарядки, то есть помахал руками – ногами, да поизгибался. Утро было ранним: солнце только показывалось из-за горизонта. Всё предвещало ясный летний день. О загадках психики не хотелось думать, так что это я отложил на потом, - когда вернётся Спутник. Он появился откуда-то сзади, из-за Купола, какой-то чрезмерно отрешённый и равнодушный, если судить по выражению глаз. Веки его были печально опущены, как и уголки губ, а под глазами набухли мешки (вроде, их раньше не было). Увидев меня, он сразу начал:
- Во-первых, - вместо контакта с Адваллоном, у меня получился… разговор с Деревом! Причём об опасности встречи с тем, кого ты называешь «термочервяком». Опасности для меня! Во-вторых, - я сейчас пытался пройти под Купол, и обнаружил, что он меня не пускает! В-третьих, ты знаешь, что мне ужас, как не хочется уходить на Дорогу. Итак, что ты скажешь? – всё это он произнёс с напором и волнением. Я ответил:
- Во-первых, - вместо контакта с Адваллоном, у меня тоже был контакт с Деревом, но без обмена информацией. Во-вторых, - после этого у меня был контакт (односторонний) с… тобой! И тоже без разговоров. В-третьих, - эти «термочервяки» – продукт эксперимента Адваллона, и могут иметь на него здоровый зуб – их-то желания на эксперимент он и не спрашивал! А вы с Адваллоном очень похожи, - они могут и перепутать. Как тебе ответ? - я старался говорить спокойно, так как начал тревожиться, но не хотел, чтобы Спутник это заметил. Мы помолчали. Солнце взошло, времечко шло, и надо было на что-то решаться, так как у горизонта справа уже опять началось радужное переливание, сопутствующее появлению термочервяка.
Я молча взял Спутника за руку и решительно направился к Куполу. Пройдя сквозь защиту, как сквозь воду, я обернулся, и вовремя: друг мой вместо того, чтоб пройти вместе со мной… начал подниматься по поверхности Купола. Совсем как Кир, - мелькнула у меня мысль. Но, времени рассуждать у нас не было: к нам пожаловали опасные гости, - оба червяка! Они мчались с двух сторон навстречу друг другу так, что у нас было не больше минуты на спасение.
И руки мои опять начали действовать раньше моей мысли: выхватили материю – эвакуатор и мигом обняли Спутника, завернув нас обоих, причём я ещё ухитрился и подпрыгнуть! Приземлились мы уже оба, - на Дорогу!
Итак, я снова на Дороге. Правда, теперь со Спутником, ну, да увидим, как отреагирует на него Ведунья. Камень, встретивший нас на обочине, стал… двухместным, если про камень так можно сказать. Присев рядышком, мы приготовились ждать Ведунью и, возможно, новых приключений. Спутник мой, правда, был печален, но я чувствовал, что мы с ним ещё вернёмся в его мир. О своей уверенности я сообщил ему, но он в ответ только вздохнул. Я только тут подумал, сколько превращений и приключений он уже перенёс, - мне стало его жаль.
Но тут проявилась наша хозяйка, и пошёл неспешный разговор: пришлось рассказать обо всех перипетиях наших странствий. На это мы выслушали глубокомысленную реплику:
- Ну, видать у вас судьба такая, - идти дальше вместе и вместе возвращаться. А значит: в путь! – она всегда была немногословна, но перед нашим отправлением, она мановением руки прикрыла Спутника довольно удобным комбинезоном (таким же, как мой), - чтоб не выделялся. С Дороги мы спрыгнули синхронно, - взявшись за руки.
Ре
Приземлились мы тоже синхронно, носами в Сосну, уже памятную мне. Так, значит, Властина мне приснилась не зря, - предупредила! Значит – встретимся! Ну, что ж, в добрый час, подумал я, - вроде и вспоминал её не часто, а сейчас вот взволновался. Но что это я всё о себе, да о себе. Мой Спутник, чувствительно, видимо, приложившийся носом к сосне, пребывал в полной растерянности и озирался с чрезмерной тревогой. Я спросил:
- Что тебя встревожило? – он, прежде чем ответить, постоял, прислушиваясь, приглядываясь и принюхиваясь, лишь затем выдавил:
- Мне знаком этот мир, но я не знаю, - откуда. Вот, если идти в том направлении, можно выйти к реке, по которой плыла лодка – лебедь. Слушай, Путник, - откуда я это помню? – последний вопрос, похоже, был риторическим, без надежды на ответ. А я подумал, что наши попытки связаться с Адваллоном дали неожиданные результаты. «Интересно, а у меня в памяти нет ли чего, мне не принадлежащего», - и я попытался это нечто поискать, но, видимо, раз я не знал, что искать, то и не нашёл.
А тем временем, в этом мире был полдень, стояло тепло, в прогретом воздухе носились ароматы сосен, пели птицы и где-то вершины Сосен гладил ветер, и… пора было выступать в путь, скорей всего, к реке. Кратко посовещавшись, мы решили туда и идти.
Стоило нам двинуться, как птицы в округе перестали петь и с шумом рванули врассыпную. В прошлый раз такого не было, - они только замолкали при моём приближении. Мы накинули маскировку и, практически, исчезли для окружающих. Дальше наше движение никого не тревожило, только в мыслях вертелось: «Похоже, моего Спутника здесь знают и опасаются», но я не стал говорить ему об этом, - незачем.
Итак, мы шли уже знакомой нам дорогой, и уже подходили к опушке леса, как вдруг…, откуда-то сзади на нас стал накатываться звук, похожий на ровный стрёкот мотоциклетного мотора. Мы замерли. Мотор тоже замолк, но зато стал слышен хруст всякой лесной мелочи под колёсами. К нам, похоже, под горку, катился… мотоцикл! Мы благоразумно, ведь нас не было видно, отошли за куст, и точно: сбоку этого куста, ещё довольно ходко, выскочил мотоцикл, да что я говорю, - чоппер (крутые американские парни на таких раскатывают, считая, что он везде пройдёт). На чоппере, в кресле со спинкой, сидел, соответственно, байкер, в глухом шлеме, чёрной куртке-косушке и чёрных же джинсах. Он остервенело крутил шлемом во все стороны: искал, где можно проехать без риска напороться на куст. Выехав на небольшой подъёмчик, он остановился – инерция закончилась.
Поставив свой аппарат на опору, сбросив шлем, он полез в машинное нутро, видимо в поисках неисправности. Он был от нас недалеко, поэтому до нас долетали его чертыханья и ещё какие-то непонятные слова, явно не технического назначения. Повозившись так с полчаса, он махнул рукой, что-то тихо буркнул, и полез в бардачок, - достал оттуда… карту. Меня она заинтересовала, и мы, по возможности бесшумно, приблизились. Байкер, тем временем, вертел карту во все стороны, пытаясь отыскать, где он находится. Позанимавшись таким образом ещё с полчаса, он совсем впал в уныние, - бросил карту (чуть ли не в нас, Спутник её перехватил, если бы байкер смотрел куда улетела карта, он бы наверняка удивился: для него она пропала бы на лету), и сел в кресло. Я подал голос:
- Что случилось, Бродяга? Чем ты так опечален? - признаться, при этом я совершенно забыл о том, что мы невидимы. Тот же, кого я так непочтительно назвал Бродягой, повернулся на мой голос и, не найдя источник звуков, вскочил, выхватив из-под сиденья… милицейскую дубинку. Он стал озираться, чертя вокруг себя при этом дубинкой. Пришлось мне, когда он отвернулся выпростаться из-под маскировки и появиться у него на виду. Он тут же вытаращился на меня, а я, - стал разглядывать его. Это был молодой, довольно крепкий парень, худощавый с лица, лет двадцати – двадцати пяти, с чёрным ёжиком на голове, с чёрным платком на шее, довольно-таки симпатичный, только весьма встревоженный. Разглядев, что перед ним человек, он немного успокоился. Первым вопросом его был:
- Где это я очутился, - я по карте сообразить не могу? А лучше всего скажите, где ближайшая заправка, а то у меня что-то не то с горючкой, - гореть никак не хочет - похоже, что оценил мой возраст, - на Вы обращается, а может и воспитание такое. Это я время тяну, - ответов на его вопросы у меня-то и нет. (Интересно, из моего мира он, или нет). Но тяни, не тяни, отвечать придётся:
- Начну со второго вопроса, - про заправку: она далеко…, очень далеко. Там, в нашем с Вами мире. А здесь мир другой, - похоже – Русь, ещё до крещенья…, вот так! Как ты сюда попал, - я не знаю, я тоже сюда попал…, скажем так: своим путём, - пешочком по Дороге. Кстати, чтобы не было паники, сразу скажу: со мной вместе ты вернешься! И даже в тот момент времени, в который исчез, так мне обещали. Но, чтобы вернуться, нам, всем, теперь троим, похоже, надо будет весь путь пройти. А на этом пути техника Ваша без горючего очень может помешать, его придётся где-то спрятать. Вот только где, - это надо решить – и я замолчал.
- Вы шутите: другой мир! Лес-то тот же самый, как и у Кунгура…. Я, конечно, понимаю юмор ситуации… - и тут на сцену, из-под маскировки, выскочил мой Спутник:
- Придётся поверить Путнику, незнакомец! Раз он говорит: другой мир, значит, увы, - другой мир! И путь тебе предстоит всё же с нами…, наверное, а насчёт… «техники», я думаю, её надо увести, да под Куполом и спрятать, - спокойнее будет: там-то уж его никто не тронет. – Эта реплика (а, главное – внезапное появление эдакого существа) повергла байкера в шок: он застыл столбом, и челюсть его отвисла. Конечно, сам Спутник выглядел весьма экзотично, даже будучи упакован в комбинезон цвета хаки, - его оранжевая кожа и лисья мордочка, ну, явно, инопланетянин (или морковка с ботвой), но что-то уж слишком сильна реакция на это. Правда, к чести нового компаньона, шок он одолел быстро, и тут же согласился со Спутником насчёт мотоцикла. Назвался он Максимом, на этом мы все трое пожали друг другу руки, - знакомство состоялось.
Полдня у нас ушло на путь к Куполу с мотоциклом, установку его там (кстати, - Купол пропустил нас всех троих довольно спокойно), и возвращение на опушку. Поэтому, когда мы вышли из леса, - солнце уже садилось, пора было думать о ночлеге. Решили костра не разводить, тем более что зажигалка Максима упорно не желала давать ни искорки (о своей я пока промолчал). Да и спокойнее как-то, когда лишнего внимания к себе не привлекаешь. Наломали веток, легли на них и накрылись маскировкой. Сон был спокойный, глубокий, какой бывает только на свежем воздухе и в обстановке отдыха.
Проснулись мы с рассветом. Я, - помахал руками-ногами, остальные от зарядки воздержались. День начинался ясный, выпала роса и с утра было довольно прохладно. Мы начали день с того, что рассказали Максиму все наши «подвиги» (общие, - обо всех своих предыдущих путешествиях я пока решил не рассказывать, чтоб не слишком расстраивать Максима их продолжительностью).
Роса немного подсохла, можно было выступать. Мы шли цепочкой, я – впереди, за мной, - Максим и, замыкающим, - Спутник. Всё вокруг было таким мирным: какое небо голубое, какие яркие зелёные кусты, растущие в балочках вдоль тропки, какая мягкая трава под ногами! Начали стрекотать кузнечики, когда мы вышли на памятное мне место, - луг на вершине крутого спуска к реке, между двумя овражками, где я когда-то встретил Властину и отогнал её преследователей.
Несмотря на спокойствие вокруг, на душе у меня стало как-то тревожно. И, со временем, эта неясная тревога углублялась, переходила в уверенность, что с Властиной что-то неладно и что её опять надо спасать. Знать бы только от чего и где! Выйдя на обрыв, мы молча повернули направо: меня туда тянула моя неясная тревога.
Пути этого я не знал, но какое-то путеводное чувство меня влекло вперёд от «нашего» косогора вдоль реки и немного от неё. Кстати сказать, - река как-то неуловимо изменилась. Но слишком неуловимо, чтобы что-то конкретное можно было сказать. Мы всё так же гуськом шли, почти бежали вдоль берега реки, потихоньку от неё отдаляясь, местность становилась всё более холмистой, по оврагам разрастались кучки кустов ивы, видимо была близко к поверхности почвы вода.
Часа через два такого бега, мы неожиданно выскочили на вершину очередного холма, и, совсем рядом, на плоской широкой соседней вершине, увидели толпу, состоящую из косматых фигур в таких же меховых безрукавках, какие были на тех двоих, догонявших Властину. Мы с ходу скатились в овражек, хотя, похоже, нас и не заметили: там у них проходило что-то похожее на сельский сход. Вся толпа стояла кружком и внимала некоему оратору, поднятому над ней на какое-то возвышение. Потом я заметил сбоку большой крест, воздвигнутый «лицом» к нам, - на кресте был кто-то, и этот кто-то… был распят! Нам, похоже, предстояло его (а может её?) освободить! И действовать надо было без промедления, - крест до ног жертвы был обложен чем-то, похоже, - сеном и, после окончания речи, это сено вполне могли поджечь. Тогда спасать было бы уже затруднительно! Сколько там ещё Оратор проговорит, неизвестно, поэтому мы быстро договорились, что я обойду с тыла, и, в маскировке проберусь к кресту, сниму с него жертву. А два моих приятеля в это время пойдут в лоб и отвлекут внимание толпы (кстати, толпа, выглядела по другому, похоже, - грязнее и оборванней, чем те двое преследователей, но некогда было это разглядывать).
Договорившись о времени ожидания, мы начали действовать: я, завернувшись в маскировку, двинулся вдоль оврага по краю вершины, на которой стоял крест, а мои друзья, начали готовить своё оружие, - Максим свой «демократизатор», а Спутник, - ремень с широкой солдатской пряжкой намотал на руку. Уверенный в своей невидимости, я шёл быстро, но, выскочив позади креста, обнаружил… стражу настороже: четыре особи достаточно страховидной наружности (может быть, просто из-за того, что нечесаные, да грязные – от них так и разило прогорклым прошлогодним потом) стояли квадратом с моей стороны креста… и держали в руках копья с грубыми коваными наконечниками наизготовку – направленными ко мне. Видимо, они что-то услышали, - я где-то нашумел, что ли. Пришлось их побесшумней обойти.
И вот, я стою рядом с крестом, чуть впереди и даже могу заглянуть, кто на нём висит. Но я и так знаю, что это Властина, гораздо важнее то, что она к нему просто привязана, а под ногами её сложено действительно сено (похоже, в самом деле, - сжечь хотят, инквизиция хренова). Но, какая же она худесенькая! Одета, вроде, в тот же сарафанчик, однако, он здорово исполосован, - похоже, что плетьми стегали. Она без сознания, - не шевелится, лицо склонено вперёд и его закрывают потоки волос (странно, почему светлых, ведь чёрные, как вороново крыло были, - поседела, что ли?). Но ничего, я уже готов тебя спасти, а там со всем разберёмся. Скорей бы уже начинали! Оратор, на котором я внимание своё не задержал, бухтит что-то про чистоту Веры, мечет громы и молнии на вероотступников (будто кто-то ему противоречит?). Я жду.
Наконец, мне стало видно, как из оврага вымахнула оранжевая фигурка. Толпа сразу заголосила. Смотреть мне некогда, - я, не высовываясь из-под маскировки, стараюсь перерезать верёвку на её руках и ногах. Миг, два, три, и она соскальзывает ко мне в объятия. Запахнул маскировку, - для всех кроме меня, она исчезла с креста. Но толпе и не до неё, - на толпу напали. Идёт изрядная потасовка, только, по-моему с Максимом. А, вот и Спутник в действии, - от него просто все шарахаются врассыпную, боятся, значит! Так, стража рванула туда и, похоже, только она хоть чем-то вооружена! Это неплохо. И тут вожак начинает действовать как-то не по стандарту этого мира, - он распахивает балахон на груди и тянет откуда-то из-под полы… оружие из мира Карика! Придётся снова действовать мне, - мои воины действий вожака в пылу драки не видят. Придерживая левой рукой обмякшее тело девушки, я вытягиваю из кармана наган, поднимаю его, целюсь… в чем-то мне знакомое лицо и, перед тем, как этот прицелится в Спутника, - стреляю! Грохот, как от пушки! Сразу видно, что попал, - голова вожака дёргается, от неё что-то отлетает, и… все застывают на миг, как по команде: «Замри!».
Затем следует короткая паника, причём, похоже, что и Максим чего-то запаниковал, - и на вершине холма мы остаёмся вчетвером. Освобождаюсь от маскировки, Максим подстилает её на сено для костра, и мы вместе с ним укладываем Властину. Постой, а Властину ли? Эта фигурка мне кажется меньше и в росте, и в остальных габаритах, - какая-то слишком уж девчоночья, и волосы, опять же… светлые. Странно всё это. Откидываю её волосы с лица… и тут же получаю чем-то острым по локтю, который сам же и успел подставить, чтобы не получить чем-то острым в глаз! Знакомый способ сказать спасибо! Что ж, это успокаивает!
У спасённой пока больше активности не наблюдается (видимо, опять потеряла сознание), так что теперь можно и на лицо посмотреть. Оно неуловимо знакомое, вот упрямые губы и лоб – как у Властины, а остальное – не её, но тоже где-то виденное. Сидели мы так, разглядывали достаточно долго. Ну, если честно, то сидел только я, а Спутник, например, - вернулся надеть тот комбинезон, который снял перед атакой (молодец, таким приёмом он всю толпу распугал, я бы так до этого не додумался). Максим подходил, посмотрел на девушку, и ушёл к реке, сказал, что принесёт воды. Вернулся он быстро, нашёл родник и принёс две берестяных баклажки холоднущей, аж зубы ломит, воды, а я всё сидел, - ноги отказали, и голова какая-то пустая и плывёт, плывёт. Спутник сказал: «Приляг с ней рядом!» - я и отпал, да тут же чуть было не вскочил от острой боли, - сучок-то всё ещё в локте, под кожей. Так что друзья мои ухаживали сразу за двумя ранеными: Спутник, - за мной, а Максим, - за спасённой. Локоть мне перевязали, промыв водой, а Максим в то время, похоже, ссадины на теле девушки обработал (молодец, видимо, он с мотоцикла аптечку прихватить не забыл), и холодный компресс ей на лоб положил.
Мыслей и чувств не было, мимо сознания тогда прошло и то, что тело вожака на холме не обнаружено, нашли только пятна крови на траве там, где он стоял. Солнце уже скрылось за горизонтом, а по небу бежали торопливые розовые облачка. Несколько облачков были тёмными, даже, пожалуй, чёрными, да какими-то странными по форме: не птица (с четырьмя ногами), а с крыльями… и они неслись втроём навстречу остальным, то есть к закату и уже подбиралось к нам. И вдруг всё в голове у меня встало на свои места: к нам летел Гиппогриф! И не один, с семьёю. Летели они по ранжиру: большой, за ним поменьше (а на нём кто-то сидел: была видна ещё одна пара ног, - с одной стороны туловища) и, наконец, - самый маленький, похоже, детёныш. Так, семейка знакомая!
Сам Папаша приземлился чуть поодаль, на том месте, где до этого стоял вожак толпы. Его приземление заставило содрогнуться всю округу! Отец, приземлившись, что-то прошипел в наш адрес, правда, без перевода мы это не поняли, но остались на своих местах и на приветствие не ответили. Правда, забеспокоился почему-то Максим, но, увидев наше спокойное отношение, не стал это беспокойство выражать действием (в общем, я его беспокойство понимаю: у нас такое не водится, - кто знает, что у них на уме).
Второй приземлилась Мамаша. Она присела рядом с нами, заставив нас ощутимо подскочить. Когда с её спины скатилась Властина, она взмахнула крыльями, сдув Спутника с ног, и перелетела к Папаше. Дитятко же ещё долго кружилось над нами, пока не решилось шлёпнуться за спинами родителей. Да, запугали ребёнка!
Властина, тем временем, молча подбежала к нам, мимоходом ладонью коснувшись моего пострадавшего локтя, сняв при этом с него остатки боли, охватила всю команду одним взглядом, и кинулась к девушке. Первое, что она сказала, было обращено ко мне:
- Давай-ка, отец, сходи за водой для дочки! – и перебросила мне откуда-то взявшееся ведро. Но ведро тут же перехватил Максим. Она хмыкнула.
- Нужен костёр. Ирсийя, - займись! – опять повелела Властина, и я передал Спутнику свою зажигалку. – А тебе, Мир придётся помочь переодеть Синильгу! Да смотри у меня, - не соблазнись, приревную! – это было обращено ко мне.
- Узнаю знакомые речи! – ответствовал я, и мы принялись за дело. Мне пришлось принять на руки обнажённое тело девушки (какая же она худесенькая, – но сложена пропорционально, - машинально отметил я), пока её мама выравнивала сено, покрывала его теми тряпками, что сняла с девушки, - в общем, готовила её ложе. Тем временем, костёр уже запылал, вода в ведре начала разогреваться. Синильгу (вот назвала же) положили на живот, около неё остались только мы с Властиной, и она начала лечение. Бросив в ведро три пучка каких-то разных трав, подождав минутку, мама выделила мне тряпицу, предварительно намочив её в отваре, велела протереть всё тело сзади. Затем за дело взялась сама: растерев пучок трав между ладонями, она намазала этой кашицей ссадины от ударов. Затем, перевернув девицу на спину, мы повторили ту же операцию спереди. Властина прикрыла Синильгу полой того же сарафанчика от нескромных взглядов, и третий пучок, так же растерев между ладонями, уложила на лоб и щёки девушки. Во время этой «операции» Синильга лежала неподвижно и тяжело, с какой-то натугой дышала, её губы были страдальчески изогнуты и время от времени пытались что-то шептать.
Затем мама подняла с земли мою маскировку, сложила её и подала мне. Всё это без слов, но как же она на меня посмотрела! Даже в успевшей сгуститься темноте, этот взгляд пронял меня насквозь. Смысл взгляда я переводить не буду.
- Внимание всем! – вдруг произнесла хозяйка, и продолжила: - Синильга будет спать до утра. Вы тоже можете отдохнуть, - чай намаялись. Ирсийя и Максим, - вот вам покрывало, ложитесь по ту сторону костра, он будет греть до утра, так что спите спокойно. Гиппогрифы нас посторожат, да и Те вряд ли сунутся. Мы ложимся здесь. Да…, спасибо за Синильгу! Всё, спим! - Так закончилась самая продолжительная, за сегодня, речь Властины. И мы легли спать!
Правда, завернувшись в маскировку с моей «пассией» я вдруг обнаружил, что «спать» – не всегда означает крепкий спокойный сон, так как под лёгкой тканью мы оказались обнаженными, и ночка для нас прошла весьма активно, но молча. Поднялись мы с ней на заре. Друзья наши вовсю спали, солнце ещё не вставало, заря только наливалась жёлтым, а семейка гиппогрифов уже о чём-то чуть слышно «ворковала» в отдалении. Синильга теперь уже лежала по-другому, - свернувшись калачиком, дыхание её было неслышным и ровным, а лицо, - каким-то беззаботным, губы чуть заметно улыбались.
Вдруг произошли одновременно два события: девушка резко открыла глаза и, увидев меня, вскочила в оборонительную позу, а, обнаружив свою наготу, растерянно вскрикнула; тут же вскочил Максим и уже со своей резиновой дубинкой в руках! Он увидел, что девушка обнажена и как-то растерянно застыл на месте. Сцену разрядила Властина: она бросила Синильге какую-то одежонку, сопроводив её репликой:
- Спокойно, Синильга, это друзья, они, между прочим, тебя вчера спасли! - Девушка, отвернувшись, оделась и повернулась к нам лицом. У неё оказались неожиданно большие зелёные и такие ласковые глаза, правда, их ласка, похоже, была предназначена не всем, а только… Максиму. Он под этим зелёным взором неожиданно густо покраснел, но своих глаз не отвёл. Так они играли в переглядки довольно долго.
И опять же «соревнование» прервала Властина:
- Надо отсюда поскорей убираться, пока не вернулись эти…, тебя дожаривать. Так, ты Мир, я и Синильга полетим на Мамаше, - там как раз три сиденья, а вы двое – на самце, - там целая беседка. По местам! – скомандовала она и свистнула так звонко, что у меня зазвенело в ушах. Подниматься на сиденье пришлось по лапе мамаши шагая по шипам, торчащим по внешней стороне, как по лестнице. Через минуту мы втроём сидели боком вдоль хребта гиппогрифихи перед её крыльями, - они вдвоём с правого бока, а я один, - с левого, моя голова была между их головами. Как только мы взлетели, Властина что-то коротко сказала дочери, которая после этого как-то оторопело на меня взглянула. Вслед за нами взлетели детёныш вместе с папашей. Полёт проходил спокойно, без резких изменений режимов, поэтому дул ровный сильный ветер, который мешал говорить, но не мешал другому: почти всю дорогу мы с Властиной целовались! Да ещё гиппогрифёнок всё норовил прижаться поближе к мамаше, а может, он заглядывал ко мне в лицо, всё-таки, - крёстный отец!
Наконец наша «летающая крепость» начала поворот со снижением. Я посмотрел вниз, - под нами были горы (опять же похожие на Уральские, - такие же невысокие и выветренные). Мы спускались в долину, спрятанную в кольце обрывистых скал, выглядевших повыше остальных, - похоже, здесь была природная крепость. «Безопасное гнёздышко» – подумал я, и скалы окружили нас со всех сторон. Посадка завершилась небольшой пробежкой, при этом нас чувствительно потряхивало, но недолго. Вся семейка «воздушного транспорта» остановилась почти одновременно и мы поспрыгивали на землю. Мать с дочкой о чём-то довольно резко поспорили, правда, так тихо, что мы ничего не расслышали. Мы же, собравшись примерно посредине долины, огляделись: стена скал была сплошной, без трещин и выветриваний и имела высоту от тридцати до пятидесяти метров. В самой высокой скале, внизу, был вход в туннель, - похоже, это было логово «летающей семейки». В центре долины стоял высокий каменный столб, «на голову» выше всех остальных скал. В его подножии было довольно широкое отверстие, - видно вход в пещеру. Вот и всё, что мы там обнаружили.
Наши «хозяйки», доспорив и, видимо, придя к какому-то соглашению, разделились: Властина направилась к нам, а Синильга, - к зеву пещеры в центральном столбе.
- Так, Путники, нам с вами предстоит провести вместе некоторое время, поэтому договоримся: комнат в нашем доме достаточно, - каждый из вас получит свою… хотя…, мы с тобой, Мир, устроимся в одной. Дочь сейчас там всё приготовит. Всё будет зависеть от обоюдности желаний – так, несколько туманно выразившись, скомандовала подошедшая к нам старшая. Тут мы услышали из входа в пещеру:
- Всё готово, входите, давайте! – и двинулись в «дом».
Из маленького сферического зальчика, как бы прихожей, спиральный коридор вёл вверх и приводил на «второй этаж» – в большой зал со сферическим же потолком, причём потолок этот знакомо светился. Зал был разделён на четыре неравных сектора: больший – примерно половина зала, похоже, - гостиная. В ней был установлен заметный, персон на двенадцать, прямоугольный стол и пять широких кресел вкруг него. Ещё два сектора были одинаковы по величине и «убранству» – с лежбищем метра два на два и… «ванной» такого же размера с проточной водой, то есть «двухместные номера» (странно, что их было два, хотя, это, похоже, говорило о сходстве характеров матери и дочери). Последний сектор по «оснащению» такой же, но, похоже, рассчитан на одного, так как «убранство» его в два раза меньше. Наши женщины переглянулись, и объявили, что здесь мы все будем ночевать.
Так как день был ещё в самом разгаре, мы дружно вышли из пещеры и расположились кружком рядом с входом, на мягкой, прогретой солнцем траве. Похоже, нам предстояло услышать много нового для себя. Первой начала, естественно, Властина, а пока она рассказывала, я рассматривал её в подробностях, - так как был напротив её. Она изменилась, - стала какой-то более округлой, женственной, не такой угловатой и в фигуре, и, похоже, по характеру. Максим, как и следовало ожидать, прилёг рядом с Синильгой, и та, неожиданно, положила свою головку ему на грудь. Один Спутник (или как его Властина назвала Ирсийя, - откуда она взяла это имя, которое самому его хозяину, по-моему, ничего не говорило?) не прилёг, а присел на траву, как-то нахохлился, и, похоже, ушёл в себя.
Вначале наша хозяйка рассказывала про нас с ней, поэтому я слушал вполуха. Но остальные слушатели, особенно Синильга, слушали, что называется, раскрыв рты. Мне порой было как-то непривычно слышать от неё такие пылкие похвалы в свой адрес, но это было так приятно. Наконец, предыстория закончилась, и пошла история с того момента, когда я отправился на Дорогу. Выглядело это так:
«После того, как моя стрелка унесла с собой примерно треть силы (или жизней) Кощея, он долго не показывался, - летать то он теперь не мог. Племя Едоков (каюсь, - это моё для них прозвание, сами то они себя по другому называли), оттуда откочевало, и уже никто не мешал детёнышу гиппогрифов расти и резвиться, как он хотел. Тем более, что через год примерно, появился откуда ни возьмись, его папаша, исчезнувший лет пять назад (кстати, не пытайтесь налаживать с ним контакт, - он теперь людям не верит). Родилась у меня дочка, мы продолжали жить рядом, поэтому не так много у нас было гостей: люди боялись моих добрых соседей. Так, спокойно, прошли ещё лет восемь. А потом, исподволь накапливаясь, всё более явственными становились перемены, значения которых я вначале недооценила. Мимо стали чаще проплывать ладьи с дружинами, - это князь из города Светослава потихоньку прибирал мелкие племена охотников и землепашцев к своим рукам, - создавал своё Великое княжество. Но у каждого племени была отдельная вера, - свой божок или идол, и они между собой не очень-то ладили, поэтому особой близости между племенами не было. Для объединения нужна была новая, - единая вера. Князь её, конечно, нашёл, - такой верой стало Христианство. Её стали внедрять в племена, попадавшие в зависимость от города «водным крещением», а так как добровольцев принимать новую Веру было немного, то - огнём и мечом. Всё бы ничего, - эти события нас не касались, пока кто-то не подсказал князю, что мы с гиппогрифами в его веру не вписываемся, а, следовательно, с нами надо покончить, и что это дело будет богоугодным. Понимаешь, Мир, откуда ветер этот дул? Я тоже сразу поняла, да уж сделать ничего было нельзя, - пришлось оттуда удирать нашим обоим семействам. Ну конечно, сбежали мы не сразу, пытались ещё убедить тех, кто к нам поближе жил, но всё напрасно: пока они нас слушали, - были за нас, а стоило прийти дружине из города, - они тут же от нас и отказывались. Много попыток я делала, чтобы убедить местные племена в том, что наше существование не противоречит их новой Вере, что мы и сами признаём единого Бога, но они твердили, что этого нет в писании, а наоборот, там написано, что грех обращаться к колдунам и гадалкам. Дочь моя, совсем недавно, пока я была в лесах у древлян (наших ближних соседей), пришла в город и «агитировала» там. Ну, об этом она сама пусть расскажет – закончила Властина. Синильга начала как-то неохотно:
- Я начала с того, что изучила их Святое писание и только затем, как нашла там заповеди о том, что «Бог – есть любовь» и «Не судите, да не судимы будете», я поняла, о чём с этими людьми надо говорить. Я была одна, отговаривать меня было некому, поэтому я решилась и пошла в город. Раз уж все племена зависят от него, то с него нужно и начинать. Я высказала свои мысли в их церкви, при князе, как верховном священнике, при большом скоплении народа… и… и князь со мной согласился! Даже очень легко. Как оказалось ни верховная власть, ни горожане о преследовании нас и не помышляли, - у них хватало собственных забот. Лет семь назад в город приходил человек, назвавшийся пророком, призывал всех покончить с нами и гиппогрифами, но ему указали на эти же заповеди, и он ушёл ни с чем. После того, как меня выслушали в церкви, князь дал мне охранную грамоту, и года два мы жили спокойно, в мире и согласии с соседями. А вот два дня назад, когда я собирала травы по берегу реки, меня схватили, скрутили руки и приволокли на то место, где Вы меня спасли. Они называли себя «Псы Господни» и заправлял ими вожак по имени Кощей, - это он сам мне сказал. Меня пытали, - хотели узнать, - как подобраться к нашему гнезду, а потом решили сжечь…, точнее, пожалуй, поджарить, чтобы перед смертью подольше помучилась, Так они сказали – душа моя в муках очистится от греха моего. Остальное вы все знаете. Да, папа…, здравствуй, мне мама о тебе столько рассказывала… и раньше тоже. Немного. Когда я особенно ей надоедала просьбами рассказать…
Синильга замолчала, опустив свою головку на грудь Максима. Все молчали. Я прервал молчание, задав вопрос, ни к кому конкретно не обращаясь:
- Что случилось с этим Вожаком – проповедником, когда я выстрелил ему в голову? Ведь я же попал, сам видел, как от его головы что-то отлетело, и видел лужу крови там где он стоял. Куда он делся? – И в ответ услышал напряжённый голос Властины:
- Покажи-ка ты мне пули, которыми ты в него стрелял – Я достал наган, открыл защёлку, и сначала сам посмотрел на рыльца пуль: они были… серебряными и с лункой на вершинке. Властина тоже рассмотрела это.
- Да, Мир, такой пулей ты его здорово повредил. Если моя стрелка уменьшила его силу на треть, то твоя пуля, - ровно на половину, если бы ты выстрелил ещё раз, - он был бы полностью мёртв. А так, - он теперь потерял способность долго сохранять телесную оболочку и воздействовать на наш мир усилием воли. Пустить в ход он теперь может только иллюзии и слова. Правда, слова его, - это оружие весьма серьёзное, но для его действия нужно много времени, и это, в общем-то, хорошо – вот что узнали мы, - А куда он исчез, никто не знает. Но, уверена, мы это узнаем…, в своё время, может быть довольно скоро.
Следующий вопрос задал Максим. Тон его был неуверен, голос негромок, но он всё же решился и задал его:
- Скажи, Властина, как будет с нами…, со мной и Синильгой…, я, конечно, не против…, остаться насовсем, если можно. Я её полюбил! – тут мы все долго молчали. Ответила, всё же, Властина:
- С вами…, ну что ж, с вами будет так же, как с Миром и мною…, нам ведьмам положено жить одиноко, отдельно от мужчин. Вот если ты вернёшься в свой мир, а затем захочешь и сумеешь вернуться к ней…, тогда, может быть, и она захочет и сможет с тобой остаться – на этом разговор был закончен.
Оставалось решить, что нам делать завтра. Но…, завтра будет завтра, а сегодня следующий вопрос задал Спутник:
- Властина, скажи, почему ты назвала меня таким странным словом – Ирсийя? Что это – имя или название? Почему я не могу его к себе применить? – и он замолчал.
- Раньше, до людей, в этом мире жило много разумных и волшебных существ, это был их мир, мир, который они развивали и приспосабливали для себя. Но время шло, сила их истощалась, мир их переставал слушаться и они уходили…, никто не знает куда. Когда у человека появилась речь, из предыдущих рас осталось совсем немного: Бэньши, Лешие, Кикиморы, ну и Вы, - Ирсийя. Первые три названия придумали и дали существам люди, потому что их носители неохотно шли на контакт с человеком, и даже пытались ему вредить – не хотели своё место уступать. А вот Ваше племя, хоть и ушло в другой мир раньше прочих «прежних», но не враждовало с людьми, а даже кое в чём помогало им и само дало себе имя: Ирсийя, что значит – Цветущие. Так вот, - человечество Вас не забыло! – так ответила на вопрос Властина.
- Но в том мире, откуда я сюда пришёл, кроме меня других таких нет. Мне почему-то кажется, что и туда-то я прибыл из какого-то другого мира, но я ничего не помню…, кроме встречи с Путником! – слегка слукавил, по-моему, Спутник. Тут пришлось во всём сознаваться мне, - в том числе и в том, как у меня появился пульт управления гиппогрифом и как я им распорядился. Моё сообщение выслушали молча, с какой-то неуверенностью и только Синильга попыталась нам это как-то прокомментировать:
- Возможно, аппарат и пульт управления когда-то сделали Ирсийя, ну…, в других временах, или мирах, для каких-то своих нужд, и, когда он попал в живую протоплазму, то запустил механизм преобразования биотики по тому эргономическому принципу, по которому и был построен…, или, может, у него была программа такая – говорила она всё тише, а потом совсем замолчала. Правда, это её сообщение было таким «простым и понятным», особенно мне, что вызвало только уважительное молчание, даже Властина не нашлась, что сказать, лишь как-то удивлённо посмотрела на меня.
За этими благоугодными рассуждениями незаметно проходил день: мы разговаривали, а семейка гиппогрифов успела куда-то слетать, вернуться, поспать в полном составе, снова покружиться в воздухе, в общем, - они нас всех охраняли, и день прошёл спокойно. Ночь тоже можно назвать спокойной, - мы даже посмотрели сны, после того, как вдоволь поплескались в необъятной ванне с тёплой ароматной водой. Самое удивительное, - наш сектор пещеры изнутри оказался полностью изолирован от прочих помещений, когда мы в нём пребывали и по всем стенам был задрапирован вьющимися растениями с розовыми цветами, пахнущими грозой. При взгляде снаружи его совсем не было видно.
Проснулся я один, - Властина уже куда-то успела уйти. Цветы утром оказались закрыты. Я, как обычно, сделал зарядку и, помня о том, что вода вчера была тёплой, с разбега прыгнул в ванну…, - вода в ней тут же обожгла меня холодом, и я моментально из неё выскочил, дрожа от холода. Пришлось капитально растереться, - но как это меня взбодрило!
Выйдя в общий зал, я обнаружил там Спутника, чего-то разглядывавшего на столе. Оказывается, там была большая карта, в центр которой была помещена наша долина, на север и юг от неё простирались горы, они шли вдоль длинной стороны стола, восточнее гор была какая-то низменность, на ней кроме болот и речушек ничего не было видно. К западу от гор равнина была более приподнятой, на ней стояли отроги гор, текли реки, особенно большая уходила на юг. Всё это выглядело почему-то знакомым, - действительно было похоже на наш Урал. Кроме гор и рек на карте были какие-то шалаши, из которых шёл дым, и… Город в южной части, - там, где у нас стоит Пермь. Да, самое интересное: карта была объёмной и какой-то живой: в реках текла вода, в лесах, если приглядеться шевелились ветки и листики под ветром и даже бегали тени облаков! Однако, на ощупь столешница была гладкой, пальцы, похоже проходили сквозь изображение, или не доходили до него.
Я обернулся, - два сектора, наш и Спутника выглядели, как и вчера, а вот третьего, в котором обосновались Максим и Синильга, попросту не было! Я обратил на это внимание Спутника, а тот спокойно сказал:
- Когда я вышел из своей норы, видно было только её, так что они, похоже, всё ещё спят – так потом и оказалось. Посмотрев ещё некоторое время на карту, мы обнаружили странное покраснение в её нижней части, которое занимало площадь в половину блюдечка на самом краю. Почему-то это пятно нас встревожило. Мы ещё понаблюдали за ним, - ничего не менялось. Тревога наша мне была непонятна, но, так как объяснить было некому, мы оставили рассматривание карты, и вышли из пещеры на свежий воздух. День только разгорался (на моих часах было около семи утра), он был пасмурным, - низкие серые тучки пеленой двигались с юга и перекрыли всё небо. Активности наших соседей, - гиппогрифов, не было заметно, то ли они ещё спали, то ли уже куда-то улетели. Ветра не было, но не было и спокойствия в нашем мире, - тревога ощущалась во всём: скалы, травы и облака, казалось, прислушивались к чему-то такому, что им было не по нраву. Мы тоже начали к чему-то прислушиваться, но ничего не нарушало тишину пасмурного утра.
Вдруг с юга донеслись какие-то звуки, природу которых мы долго не могли определить, но звуки приближались, и скоро мы поняли, что это свист машущих крыльев, - возвращался кто-то из семейки гиппогрифов. Это оказалась мамаша, которая сделала круг над нашей долиной и резко пошла на посадку. Едва её ноги успели коснуться травы, как с её сиденья спрыгнула Властина. Она выглядела спокойной, но глаза её были напряжены. Мы со Спутником встали ей навстречу, она прошла между нами, легко чмокнув меня в мочку уха, взяла нас за руки, и повлекла в пещеру. Всё это прошло молча. Говорить она начала только после того, как мы расселись у южного края карты в общем зале пещеры:
- С юга к городу движется орда! Она ещё в трёх днях пути, но нам, похоже, лучше начинать действовать немедленно! – и достала из-под полы знакомое мне оружие, - то, которое выронил вожак. Оружие она передала мне:
- Разберись с ним, милый, - вдруг пригодится. - Затем она как-то по-особому щёлкнула пальцами, и вместо карты на столе мы увидели… степь с редкими вершинами курганов, по которой, в походном беспорядке передвигалась туча всадников на лошадях, за некоторыми из них тянулись волокуши с каким-то скарбом. Впереди этой тучи неторопливо шли… слоны, их было с десяток, и на каждом из них, - по две закрытых корзины, в которых кто-то сидел. Потом мы «наехали» на одного из слонов, проникли сквозь крышу беседки из какой-то толстой кожи, и обнаружили среди узкоглазых, азиатского вида физиономий одну знакомую, - вожака тех, кто пытался сжечь Синильгу. После этого изображение на столешнице исчезло.
Я занялся оружием и наконец-то разглядел, что представляет из себя эта штука: действительно, похожая на мушкет, но снизу, вдоль ствола к ней присоединена коробка, видимо, - обойма, в приклад вставлен какой-то баллончик с клапаном, - значит пневматика. Ну, это не слишком хитро, разобраться можно: рычажок предохранителя и переводчика огня с одиночного на огонь очередями(как у АКМ). Я отсоединил обойму и пересчитал заряды, - их оказалось ровно сотня, значит постреляем. Пока я с этим возился, разбудили «молодожёнов», наши дамы собрали себе компактные рюкзачки, всё какие-то травки, коренья, каменья, - в общем, колдовской свой арсенал. Решено было вылететь на одном гиппогрифе, - на папаше, он наиболее подходил для боя.
Задумано, - сделано: мы вылетели, усевшись в беседке на спине папаши. На сей раз, полёт нам предстоял более долгий, но и летели мы с большим комфортом: беседка была закрытая и можно было переговариваться, не повышая голоса. Под нами проплывала лохматая шкура тайги, слева вдоль горизонта распластались кляксы гор, - летели мы достаточно высоко, чтобы нас не заметили раньше времени. Пока летели, выработали план, по которому мне приходилось отправляться в разведку и попытаться проникнуть в стан орды, а там, - найти и обезвредить Кощея. С моей маскировкой мне это будет значительно легче и безопаснее, чем кому-либо. Их же задача – отвлечь внимание передовых отрядов орды, а так же запугать и заставить их повернуть обратно. Но это уже, конечно, только после того, как вожак будет выведен из строя. Иначе он будет всеми силами препятствовать нашим действиям. Мы решили сделать так: летим до ближайшего к орде удобного для ночлега места, то есть - открытого на все стороны, с добрыми водопоем и выпасом для лошадей и слонов. Там я высаживаюсь, маскируюсь на самом высоком месте (туда, скорее всего поставят юрту руководства), пробираюсь в эту юрту, а дальше действую по обстоятельствам, - я буду вооружён и своим наганом, и оружием Итилиена. Вот только эта стадия у меня не вызывала энтузиазма: стрелять в противника, который об этом даже не подозревает, лишён возможности хоть чем-то себя защитить, - как-то нечестно. Ну, да разберёмся!
Меня высадили в районе нашего Воткинска (конечно, без электростанции и её плотины, да и без города), метрах в сорока от излучины небольшой речки с чистой холодной водой, на самом высоком месте равнины. Я завернулся в маскировку, прилёг к кустику и приготовился ждать. Это ожидание тянулось, как смола, и, чем дольше оно тянулось, тем большее напряжение я испытывал.
Солнце уже садилось, когда показались первые всадники, - они скакали за сворой собак. Но, самое приятное, - их собаки меня не почуяли! Скоро я уже не мог жаловаться на одиночество: вокруг меня была вся орда, - то есть порядка нескольких тысяч всадников с конями и снаряжением, да ещё и слоны, которых сначала отвели немного вниз по речке, - помыть, а затем уже накормили.
Главная юрта стояла метрах в четырёх от меня, но вокруг её вился хоровод всяких военачальников, собранных, видимо, на совещание. Пришлось ждать опять. Хождения вокруг юрты прекратились далеко заполночь, осталась только стража, - четыре копейщика. Вот и они, сморенные сном, завернулись в плащи из серой кошмы, оперлись на копья и, похоже, стоя заснули.
Я начал своё движение: встал и, как гусеничка в коконе, мелкими шажками направился к входу в юрту. Моё неспешное движение не было замечено, поэтому я без особого риска проник за клапан сооружения. И тут же чуть не наступил на собаку, лежащую поперёк входа. В юрте царил полумрак, слегка разбавленный мечущимся светом от масляной лампы, чадившей посредине. Я постоял, привыкая к скудности освещения, и осмотрелся: в центре юрты стоял невысокий стол, заваленный всяческим холодным вооружением и остатками пищи.
Против входа и по боковым сторонам было три ниши, прикрытые пологами, слышно было, как в этих нишах тяжело дышат люди. Через некоторое время я, со всеми предосторожностями пробравшись мимо собаки, начал обход. В левой нише сопел какой-то смуглый, еле различимый во мраке низкорослый воин, - вдоль его постели лежал кривой меч без ножен. В центральной нише, на такой же горке одеял лежал Кощей, своим заострившимся лицом напомнивший мне когда-то популярного актёра комедий Филиппова. В правой нише лежал и похрапывал какой-то гигант, у постели его лежал двусторонний топор на ручке, длиной почти в рост человека. Так, шуметь мне никак было нельзя, а устранить Кощея от руководства, было надо. Вот задачка! Если выстрелить, - перебудишь весь лагерь, даже если стрелять из «мушкета». А проснувшись, они начнут бегать всем скопом, и, даже если меня не заметят, то всё равно – могут затоптать, особенно слоны (а потом будут говорить, что нечаянно). А что, если…?
Я частично развернулся, достал из кармана лоскут ткани эвакуатора и… просто накрыл им Кощея вместе с его постелью. Ткань тут же провалилась прямо до пола! В нише осталась пустота! И ничто не шелохнулось! Таким же макаром я управился и с остальными, - отправил их всех на Дорогу. Мне осталось выскользнуть из юрты и, на всякий случай, приготовив эвакуатор к развёртыванию, залечь на прежнем месте. Восток уже светлел, когда я вернулся в исходную точку и прилёг. Ждать оставалось недолго.
Только восток заалел, над храпящим лагерем пронёсся тревожный вой: это, видимо, завыла собака в головной юрте. Стражи, мигом отбросив кошму, в которую заворачивались, дико заоглядывались во все стороны, но входить внутрь не посмела, видимо это им было запрещено. Из соседней юрты выскочил кто-то невысокий, пробежал расстояние между юртами, и шмыгнул внутрь. Он пробыл там столько времени, что, когда он вышел оттуда, вокруг юрты стояло плотное кольцо вооружённых мечами и копьями воинов. Они стояли молча, стараясь сохранять дистанцию примерно в двадцать метров от юрты начальства, так, что моя засада находилась в пределах этого круга. Вышедший из юрты посыльный, произнёс только одну фразу и, хоть вид его был весьма растерянный, голос его был бесстрастен.
Услышав эту фразу, мечники достали свои мечи, и плашмя ударили ими по ножнам, а копейщики просто стукнули копьями по земле. Тут же кольцо распалось, все разбежались к своим юртам и вся орда начала сворачивать лагерь. С некоторой растерянностью я наблюдал, как снимали пласты кож, разбирали остовы юрт и грузили всё это на волокуши. Солнце не успело полностью выйти из-за горизонта, а лагерь был уже свёрнут и готов к выступлению. В действиях воинов не было спешки и паники, не было и шума, - все собирались молча. Сборы закончились тем, что привели слонов, уложили их, некоторые воины взобрались к ним в беседки, тот низкорослый, что был посыльным, взмахнул рукой, слоны встали, и вся орда двинулась! И двинулась она… туда, откуда пришла ещё вчера! Даже не позавтракав! Ещё через полчаса рядом со мной уже никого не было, лишь кучи слоновьего помёта, да далеко, у горизонта поднималась туча пыли, отмечающая путь орды назад, - домой. Похоже, в этой орде были противники похода на город, и, после исчезновения руководства, которое вело их туда, они взяли верх. Ну, и слава Богу!
Ещё через некоторое время прилетели и мои друзья. Пришлось не один раз рассказать, до чего я додумался и, главное, почему, прежде, чем они согласились, что это был тоже выход. Похоже, что им всем хотелось повоевать, чтобы князь в городе оценил помощь ведьм в отражении нашествия. А так и нашествия то никакого не было! Ну, да что ж делать, - орду уже, наверное, не вернёшь. А вот за судьбой её главарей, и особенно Кощея, надо проследить! Поэтому решено было, наскоро попрощавшись, рвануть нам троим на Дорогу.
Прощание получилось нескорым и для нас с Властиной, и для Максима с Синильгой. Обменявшись прощальными поцелуями и подарками (я оставил Властине этот «мушкет», из которого ни разу не выстрелил, - вдруг ей пригодится, Максим оставил свой «демократизатор» Синильге, - просто на память), мы накрылись тканью – эвакуатором и мигом были на Дороге.
Те, о ком мы так беспокоились, оказывается, тихо и мирно почивали на своих постелях, с которыми я их сюда отправил. Больше того, - рядом с ними была Ведунья, - так что мы могли и не торопиться.
- Ну, что, осмелели, - встретила нас едкой репликой Ведунья, - вмешиваетесь в жизнь миров! Опасно это! Ну, Кощея, - это еще куда ни шло, - он, как говорится не местный, а вождей-то зачем, - для страху, что ли? - И она посмотрела на меня.
- Вождей придётся вернуть на место! Ладно, этим я сама займусь. А тебе, Мир, придётся заняться Кощеем: вернуть туда, откуда он сбежал, - только кто бы знал, - куда! – при этом она как-то странно щёлкнула пальцами левой руки, и две постели с их хозяевами мигом исчезли с Дороги. Осталась только постель Кощея. Но что-то изменилось и в ней! Да, с неё исчез её хозяин!
- Похоже, решил путешествовать и дальше без вас – сказала Ведунья и продолжила:
- Придётся теперь Вам втроём побыстрее за ним сигать. Разговаривать уже некогда, давайте прыгать! Да, возьми-ка Спутник, - это тебе может пригодиться, - и отдала ему чем-то побрякивающий свёрток.
После этого мы, с Максимом и Спутником, взявшись за руки, прыгнули.
До
Уже знакомое мне приземление на зеленоватый камень на дне тарелки знакомо отбило ноги. Внутри купола ничего не изменилось (да и не могло измениться). За пределами купола шёл мелкий, какой-то осенний дождик, небо было в сплошных грязных облаках. Так как особого времени оглядываться не было, мы все рванули вверх по склонам в три стороны, чтобы, выглянув, засечь, - здесь ли опередивший нас Кощей. Он был здесь! И опережение у него было небольшое, - минут пятнадцать - двадцать, поэтому и ушёл он недалеко, причём, ушёл по направлению к Дереву. Я его сразу обнаружил примерно в километре от купола, шёл он спокойно, тщательно обходя долины, перепрыгивая с вершины на вершину, где это было возможно. Значит две вещи: первое, - быстрой погони он не ожидал, и второе, - в долинах продолжалась жизнь. Похоже, термочервяки не очень увлекались уничтожением жизни на планете, за что им большое спасибо (а, может, просто не смогли её победить).
Обнаружив преследуемого, мы спустились под купол и порешили сразу рвануть за ним, держа его в пределах видимости, и догоняя его потихоньку ближе к концу его путешествия. Нам было понятно, что он идёт к Дереву, только вот зачем? Может, он собрался договориться с Адваллоном, противостоять нам? Или хочет убрать его, как возможного нашего союзника? Или он, - это и есть Адваллон, только в другом теле? Вопросов было много, но информации для их разрешения опять же практически не было. Надо было её добывать! И мы двинули.
Нас трое, поэтому мы не могли воспользоваться маскировкой, и пошли так, не особо таясь, но и стараясь не привлекать к себе внимания, - мы продвигались не по самим вершинам, а чуть пониже, где наши фигуры не проецировались на небо и не так бросались в глаза. Наше продвижение от этого было неспешным, и по пути мы успевали разглядывать окружающий мир. По сравнению со вторым моим пришествием, практически ничего не изменилось, если не считать того, что электрические амёбы стали не такие белёсые, а приобрели заметную морковную окраску, да, и пожалуй, стали ползать быстрее. К нам, видимо чуя присутствие местного существа, - Спутника, никто из движущихся тварей приблизиться не решался, даже наоборот, - старались отползти, а вот как они реагировали на Кощея? Этот вопрос почему-то вдруг заинтересовал моих спутников. Они начали живо его обсуждать. Причём особый спор у них вызвал один момент: его просто съедят, или при этом произойдёт перевоплощение, как со Спутником? Увлеклись спором мы все, и, как бывает, не заметили, как выскочили на вершинку скалы, начали размахивать руками, чуть ли не орать друг на друга. Закончилось это закономерно: нас обнаружили!
Кощей вдруг остановился, обернулся, и, увидев нашу компанию, похоже, запаниковал от неожиданности, - резво повернулся и ринулся дальше бегом. Однако, камни, осенним дождиком намоченные, были скользкими, потому вместо бега у него получился какой-то подрубленный прыжок на соседнюю вершину, которую он перелетел. Куда он приземлился, мы могли только слышать, по шуму, им издаваемому. Вначале это был какой-то треск, - видать, досталось зарослям. Затем была тишина, секунд несколько, в течение которых мы пытались домчаться до места падения (а то вдруг им, действительно, кто-то решится подзакусить, - и жаль его всё-таки, и опасно, – а вдруг амёба отравится, или переродится).
Метров за сто до цели мы поняли, что не уже успели: раздался визгливый вопль, в котором были смешаны ярость, страх и обида. Вопль был прерван трескучим разрядом. Мы выскочили на вершину скалы, через которую он перелетел, заглянули в долину, в которую он сверзился, и успели заметить, как одна большая амёба, серого цвета (кстати, почему серого, - от несварения что ли?), делилась на три, а под ней просматривалось какое-то тряпьё, - как потом оказалось, одежда Кощея. Итак: Кощея скушали и не превратились, - стало быть, спор разрешён. Можно было успокоиться и идти дальше к Дереву.
Но тут прекратился дождь, тучи разбежались, и выглянуло заходящее солнце. День кончался, пора было думать о ночлеге.
Мы расположились на вершинке, рядом с этой долиной, похоже, что у Спутника появилась идея последить за перипетиями развития необычных серых амёб (а вдруг ещё возможно перерождение?). Поэтому мы разлеглись на скале, на куске ткани-маскировки из его брюк и, прикрывшись моим, тут же пропали для всех обитателей долинок в округе. Однако, ничего интересного нам так и не показали: амёбы неспешно ползали, правда все втроём, далеко друг от друга не расползаясь, как три прогуливающихся и беседующих подружки (интересно, почему не дружки?).
Так, «на троих», они обездвижили и усвоили парочку многоножек (причём, каждую - коллективно). В связи с этим у нас снова возникла дискуссия: а что они будут есть, когда в долинке не останется многоножек? Кстати, похоже, что эти многоножки заняли место «слизняков», а я этого и не заметил. Жизнь-то усложняется! Значит, могут встречаться и другие существа. Но вот солнце спряталось, заиграл закат и при его слабеющем свете, наши подопечные собрались в кучку (совсем как мы), сгрудились и почти слились с зарослями. Похоже, что ночью власть переходит к кому-то другому, раз непобедимые днём так на ночь прячутся. Темнело.
В быстро гаснущем свете заката, мы успели заметить, как из соседней долины, через «перевал» между вершинами быстренько заструилась чёрная полоса, - похоже, в гости к амёбам бежали многоножки-соседки. Теперь кое-что стало понятным: кормились здесь по очереди, - днём доминировали амёбы, а ночью, - многоножки. Но мы по известным причинам «болели» только за амёб.
Стемнело окончательно, и мы, свершив дела дневные, закончив наблюдения, успокоились, и заснули. Не знаю, как остальным, а мне поначалу снился мой кабинет, лекция по теоретической механике, самая первая, - с векторами сил и осями координат, видать, затосковал по ним, что ли. Затем из логического центра кабинета я как-то плавно переместился в центр вселенной, а откуда-то издалёка ко мне пробивался голос. Он звал меня к действию:
- Мир, ну зачем вы все ищете Адваллона, когда оставили его далеко в будущем! Он-то место своё ещё будет искать. А вот, чтобы он смог появиться, Ваша задача, - на этой первобытной планете народ его культивировать! Для этого только то и нужно, что Ваш Спутник – Ирсийя, да ему три жены, сотворённые тем же способом! Вот над чем думайте и чем займитесь! – мой сон на этом закончился, и закончилась ночь.
Я проснулся. Заря только ещё занималась. Слева от меня мирно посапывал Максим, а справа…, справа было пусто! Я поднял голову: Спутник сидел чуть повыше и смотрел на меня:
- Ну, рассказывай, что ты, Путник, должен мне сообщить, пока солнце не встало? – понятно, значит, ему Голос во сне подсказал ко мне обратиться. Для полноты картины я ему весь сон рассказал. Спутник надолго задумался. Тем временем и солнце встало и каким-то рыжим светом по камням затрепетало. Время раздумий закончились. Он произнёс:
- Я понял, - надо скормить амёбам то, что дала мне Ведунья, - и достал из мешка… три трёхрогие короны, посредством которых управляли папашей гиппогрифом. Я тут же всё понял, - они составляют логическое целое с аппаратом управления, то есть со Спутником! Глядишь, сотворённые из корон дамы лишку с ним спорить не будут, - прямо семейная идиллия, да и только! А Спутник попросил:
- Можно, я сам это сделаю? И ещё, - я думаю, что эта тройка сереньких больше других подойдёт… - и он вопросительно посмотрел на меня. Что мне оставалось делать! Я ответил:
- Конечно, давай, действуй! А насчёт выбора, так это вовсе твоё дело, я думаю, - тебе жить! – на том мы и порешили (кстати, мне тоже казалось, что три амёбы и три короны очень хорошо стыкуются). Тут и остальные пробудились: и Максим и три серенькие амёбы.
Амёбы шустро расклеились и уже собрались отправляться на поиски пищи, как Спутник бросил им эти три короны. Дружно накатившись на добычу, амёбы через некоторое время округлились, отвердели и превратились в три жемчужно-серых яйца. Для приятелей моих процесс этот был в новинку, а я это уже видел, поэтому решил пройтись вокруг, посмотреть, - что происходит. Но и вокруг не было, вроде бы, ничего нового, - шёл процесс поглощения одних существ другими, только вершины скал были освобождены пока от этого. Сами существа не отличались особо привлекательным видом, - амёбы, многоножки (как наши мокрицы, только больше), слизняки, какие-то твари плавучие в мутной воде, да заросли чего-то плауноподобного. В общем, Земля до начала времён.
Как тут будет жить народ Ирсийя, не знаю. Я единственную отраду здесь чувствовал в Дереве, к которому мы стремились, но до которого, похоже, сейчас уже не дойдём. Но, с другой стороны, - это ведь его мир, здесь он появился на свет, так что вполне способен на чувства к нему, отличные от моих. Кстати, я заметил, что после возвращения из нашего совместного путешествия он ещё не высказывал желания подкрепиться, как бывало до этого. Что, он настолько изменился? Как могут повлиять эти изменения на взаимоотношения их с природой? – Связей между ними станет меньше.
А вот эти - Кощей, Старший, канцлер, (а может, ещё кто…), так сказать, - персонифицированное зло, как они жили в своих мирах, среди подобных им существ, но учитывали только свои, персональные интересы, и поэтому закономерно ушли в пустоту (в животики амёб, если так можно сказать). Но закончилась ли на этом их история?
Да, расфилософствовался я, верная примета того, что пора закругляться. И я вернулся к друзьям. Они всё ещё ждали начала вылупления, и уже успели обменяться информацией о проведённой ночи. Пришлось мне добавить и свой кусочек насчёт сна и голоса в нём. Обсудив это, мы констатировали, что наше совместное приключение движется к финишу, и всем, естественно, стало грустно. Однако, грусть не задержалась с нами надолго: мы услышали лёгкий треск, - это трещала скорлупа под напором трёх будущих жён Спутника (или, может быть, всё же Ирсийи?).
Не сговариваясь, мы с Максимом с двух сторон обняли Спутника, я ему оставил на память наган с оставшимися патронами, мы ещё раз обнялись.
«Долгие проводы, - лишние слёзы!» - и мы, теперь вдвоём с Максимом, накрылись куском ткани-эвакуатора… и тут же оказались на Дороге. Пока Ведуньи не было, мы, как следует, огляделись. Сама по себе Дорога совсем не изменилась, но вокруг её кипел живой и многоцветный мир, и солнце с неба улыбалось, и ветерок трепал наши волосы и приносил незнакомые запахи неведомых миров, и мчались над головою облака, маня нас в даль светлую: значит, Дорогам жила!
- Долгие проводы, - лишние слёзы! - такими же словами нас приветствовала Ведунья, внезапно появляясь перед нами (камень на обочину уже не выкатился). – Вот и мы не будем долго прощаться, даст Бог, - встретимся ещё. Спасибо Вам обоим и каждому на особицу! Тебе, Максим, с твоей техникой, - сюда, а тебе, Мир - в другую сторону. Может, в своём мире-то и встретитесь! А нет, - так на Дороге, теперь Вы для неё родные… – так она закончила свою речь. Мы расцеловались с ней и обнялись с Максимом и отправились каждый в свою сторону. Я сделал свои пять шагов к горизонту, глядя себе под ноги (так советовала мне Ведунья), Максим направился к своему чопперу, взялся за руль… и пропал.
… и после
Мимо меня пронеслась какая-то тень, затем накрыла меня, и я… очутился на тротуаре, в знакомой уже мгле, на знакомой до скуки слякоти и в двух шагах до знакомого мне здания техникума.
Так! А знакомого ли? Приглядевшись, я вдруг понял: здание-то выглядит чуть-чуть по-другому, - и фасад его сияет новой побелкой (как и положено, в начале учебного года), и окна сверкают новыми стеклопакетами, вместо старых деревянных рам с составными стёклами, которые были там ещё вчера (до путешествия). Ага! И трещина через весь фасад сверху донизу куда-то исчезла!
И, самое главное, - на слякоть утреннюю несмело ещё, сыплется… первый снежок! Значит, живём, - скоро зима! А пока, мне идти на первую пару к механикам.
А с новыми друзьями мы, наверное, ещё встретимся! А, Властина?