Листья шуршат, словно клочья страниц под ногами,
алый на желтом сложились в узор оригами,
капли дождя расплываются в лужах кругами,
руны осенних стихов облетают легко, –
севером только повеет – закружатся пухом;
сердце как сжатое поле – и голо, и глухо;
творогом снега вскипит облаков молоко.
Этой порой, да под крыльями первой метели
в темное небо, где зори уже догорели,
ты улетишь, не имея ни силы, ни цели,
горькой бессонницей память свою окрылив.
Правда твоя открывается жерлом тоннельным,
ветер взывает и плачет гудком корабельным,
крошевом снега и льда зарастает залив.
Сколько вокруг ни смотри – ни креста, ни часовни,
сопки да скалы подёрнуты тундрой бескровной…
Здесь и природа сама так безжизненна, словно
старая кожа змеи на иссохшей земле,
здесь холодна и безвидна планета пустая,
рдяным лишайником шрамы её зарастают,
боль и бессонница тлеют как уголь в золе.
Память и пламя созвучные символы слова, –
каждую осень ты чувствуешь снова и снова
мертвенный холод, идущий от края земного,
и раздуваешь огонь, угольный прах вороша.
Жгучие искры мгновенны– ужалят и гаснут,
льдистые звёзды мерцают покойно и ясно,
искрами к звёздному небу взывает душа.
Опубликовано в журнале "День и ночь", Красноярск, № 6, 2015.