Владимир Григорьевич Бенедиктов
(1807–1873).
Человек
Много жизненных вопросов
Тем решив, что все пустяк,
Жил когда-то грек-философ –
Удивительный чудак.
Он ходил как жалкий нищий,
Полунаг и босиком,
И питался грубой пищей,
Сыт был брошенным куском;
В бочке жил; лучами солнца
Освещаем и согрет,
Он героя-македонца,
Покорившего весь свет,
И царя, и полубога,
Гордой просьбой удивил:
"Отодвинься, брат, немного, –
Ты мне солнце заслонил".
О, давно минувши лета!
Незапамятная старь!
Днем, при полной силе света,
Диоген зажег фонарь,
И в толпе народа шумной
Он идет, кругом глядит.
"Ищешь ты кого, безумный?"
– "Человека", – говорит.
Строгий циник видел грека
И в хитоне, и в плаще,
Но не видел человека
И искал его вотще.
Если б шел он в век из века
Вплоть до нынешних времен –
И доныне человека
Все искал бы Диоген!
Ход веков мы видим ясно,
Нам истории скрижаль
Открывает беспристрастно
Дней давно протекших даль.
Что ж там? – Несколько сокровищ,
Много хламу жизни сей,
Много там людей-чудовищ,
Лжелюдей, полулюдей;
Всюду брани, козни, ковы,
Видны – римлянин суровый,
Грубый скиф и хитрый грек;
Много смертных полудиких,
Много малых, горсть великих...
Где же просто человек?
Был Один. Он шел без грома,
Полон Истины огнем.
Можно было "Ессе Homo!" {;}
{; "Вот человек!" (лат.)}
Смело вымолвить о Нем.
Он на всех смотрел с любовью,
Всех к бессмертью, как на пир,
Призывал, и чистой Кровью
Он Своей опрыснул мир.
Этот мир был Им испуган;
Он был схвачен, был поруган,
Был оплеван, был казнен
От ватаги фарисейской
Смертью крестного, злодейской,
И в венке терновом Он
Оцет пил средь смертной жажды...
"Человек, однако, мог
Нам явиться хоть однажды?"
– Нет, о люди, то был – Бог!
1853