«всё утомляет, и только смерть не бывает скучной» (витухновская)
едут в метро, и она говорит
своей коллеге-подруге-дочери,
а ты когда-нибудь кончала с собой
от того, что в тебя не кончили?
а та говорит: а не проще ли –
просто поплакать слегка вовнутрь,
и как будто сама виновата?
все равно среди атомных этих бурь
кончать с собой дороговато.
и шершавая листвинка от шпината,
прилипшая к ее нижней губе,
стала свидетелем чуда (ада),
наблюдая, как с катушек сошла
мать последнего космонавта.
машинист заорал НАХУЙ ничего не проще, пока выбирать
приходится между умереть без страха
и, простите, не умирать.
умирать страшно.
умереть страшней.
девочка, тут нельзя, на место положи.
из миллиарда миллиардов вещей
самая недоступная – это жизнь.
машинист заорал нахуй и свернул за станцией в лес,
мать последнего космонавта точно так же съезжала с рельс.
самая внезапная – это смерть
решений, что не принимаем,
не веря, что завтра в шестом часу
умрем, захлебнувшись чаем.
машинист захрипел в динамик: у нас небольшой объезд,
мать последнего космонавта неслучайно попала в рейс.
самая неприятная – это жизнь,
воспаленный пузырь гноя:
девочка, пойдем со мной –
покажу
что-то такое!
машинист ходил по вагону, заливая в зрачки йод:
мать последнего космонавта никогда больше не умрет.
самая непонятная – это жизнь.
девочка, нельзя, на место положи!
бомжи с обоссанными штанами,
научите меня жить.
полноценно жить, и никакой скуки,
имбирь, оставшийся от чая, ем;
кали рождается восьмирукой -
грех, смешавшись с отчаяньем,
не достает даже до мини-грешка,
заползает шершаво сквозь щель в детскую,
чтобы оттуда исподтишка
как я тебя сверхъестествую
наблюдать. и кричать: так нельзя, положи
на место! отдай, кому надо!
я слышу, как в тонком ознобе дрожит
листвинка от шпината.