«ЖИЗНЬ ВЫПИТА ОДНИМ ГЛОТКОМ...»
(о поэзии Станислава Патлатого)
Расхожая фраза «талантливый человек талантлив во всем», как и все расхожие фразы, глубоко содержательна. О нем часто пишут в газетах. Его лицо нередко мелькает на телевизионном экране. Уроженец Донбасса, прочеркнувший просторы Евразии огненной орбитой своего жизненного успеха, он сегодня нашел пристанище в живописном карпатском городке Вижница, который пока вмещает кипение его личности. О таких принято говорить «Ренессансный человек!» Что ж, сегодня наше общество переживает, в самом деле, ту ренессансную ситуацию, которую Запад пережил пол тысячелетия тому. Рушатся остатки средневековых принципов, личность освобождается из- под пресса нормированных мыслей, чувств и поступков. Свободное «я» становится единственным мерилом добра и зла. Увы, как оказалось, многие способны раскрепостить в себе единственно лишь, как говорят, зверя, рвущего горло всякому, кто оказывается на его пути. Примеры не нужны, ибо имя таковым, воистину, легион. Надежда общества- иной человеческий тип. На тех, у кого, по слову поэта, не прекращается труд души. На тех, кто не просто припадает к чаше жизни жадными и не отертыми устами, но прежде произносит благословение и прекрасному миру, и его Создателю: кто счастлив быть человеком среди людей. Дело в том, что Станислав Патлатый – поэт. Поэт не по профессии: профессиональные поэты столь же подозрительны, сколь, к примеру, профессиональные евреи или профессиональные украинцы. Станислав – поэт по всему строю своей души, откликающейся на зовы жизни как эолова арфа на дуновение ветров. Как юный Адам в Эдемском саду, вдохновенно нарекающий имена вещам, он купается в словах, выражающих переполняющее его чувство жизни. При всем своем богатейшем жизненном опыте и незаурядной практической сметке, он сохраняет ту чистоту души и прозрачность слова, которые с несомненностью свидетельствуют о натуре полетной, свободной и артистичной. Как ему удалось не оскверниться житейской пошлостью, сохранить юношескую окрыленность – его собственный секрет. И читатель, взявший в руки книгу его стихов, не может не улыбнуться той упругой, вибрирующей и мажорной ноте, на которой они возникают. Он пишет по-русски, на языке, который стал. волей судьбы, его родным языком. Это не худший удел. Это язык великой культуры, поэты столь же подозрительны, сколь, к примеру, профессиональные евреи или профессиональные украинцы. Что, впрочем, и обязывает. Писать сносно на каком-нибудь языке, который лишь недавно обрел письменность, – невелика заслуга. Писать прилично по-русски – свидетельство принадлежности к большой культурной традиции. И в истории литературы Станислав Патлатый займёт достойное ему место. Духовная почва автора впитала живые воды русской литературы, соки украинского народного творчества, и, конечно же, еврейской литературной традиции и еврейского фольклора. Но основным импульсом, рождающим поэтическое слово, является здесь переживание жизненных реалий, осознание своего места в грозных и прекрасных событиях XX-ХХІ столетий. Пусть мажорная нота – основная нота поэзии Станислава Патлатого –часто осложняется трагическими интонациями. Сквозь тернии он держит путь к звездным далям, художественно снимая противоречия действительности в собственном поэтическом мире, в котором незыблемы вечные человеческие ценности – любовь, творчество, чувство ответственности перед ближними. Лучшие стихи С. Патлатого исполнены строгого чувства меры и благородства, лишены пустой риторики. Каждое слово тут – как полновесное зерно: Желанных женщин много знал, Я их любил и ненавидел. И лишь одну любимой звал. Ее и в мыслях не обидел.
Из года в год степные маки Цветут и вянут на лугу. Луч солнца мне блеснул во мраке. Я имя в тайне сберегу.
Любовь – вечная, никогда не устаревающая тема поэзии. И так много стихов у Станислава Патлатого именно о любви... Не всегда эти стихи ровны: иногда эмоция хлещет через край, сбивая ритмику, охмеляя, как неотстоявшееся вино. Чувствуется, что автору хочется выговориться, «расплескать отравленный напиток», как выразился Лермонтов. Что ж, хорошо, что есть что расплескивать. Чего-чего, а уж «вымученности», придуманности здесь нет и в помине. Сама жизнь автора предстает как история любви. Рядом с той, единственной, чье имя окутано покровом тайны, вырисовываются и другие силуэты. Но в ветрености поэта не упрекнешь. Человек, чье сердце радостно вздрагивает от одного-единственного за двадцать лет звонка, способен на редкостную верность и силу чувства («За двадцать лет один звонок .») Это не значит, что он – поэт угрюмого долга. Не без грустной иронии говорит он о том, сколь легко уйти от большой любви, уйти от самого себя: Твоя улыбка снилась мне И по утрам, себя ругая. Я брел тоску топить в вине, Пока не встретилась другая.
Тени Вижничанки, Людмилы, Блудницы, Жены проходят чередой сквозь сборник, создавая образ диалектически сложный, как сама любовь. Похоже, что этой теме автор останется верен надолго. Но душа поэта откликается и на иные зовы. Зов, скажем, сибирских глубин, с которыми столько связано в жизни современника:
Мне памятны те дикие места,
Мои друзья из Нижнего Тагила.
Их приютила без креста
С клеймом ЗК таежная могила.
На тихом берегу Днестра
Ковром лежит зеленый клевер.
Я с болью сердца у костра
Кляну и воспеваю Север!
Слишком горька бывала иногда, должно быть, жизнь и этого благополучного человека, если с пера его срываются подчас такие строки о Родине:
То, что душу мне тревожит,
Трудно выразить в словах.
Я покой найду, быть может,
На Канарских островах.
Отплывают эмигранты
Через Керченский пролив,
Всем известные таланты,
В США и Тель-Авив.
Но – при всей открытости «граду и миру» – душа поэта все же прикипела и к гуцульским хатам, где обрели, наконец, вольное слово, и к дивному пейзажу Карпат и к людям, населяющим этот многострадальный и прекрасный край.
Получили вольную
Гуцулы в Карпатах
И поют застольную
В буковинских хатах.
Пусть Черемош мчится,
Быстрый и могучий
Многим лагерь снится
И забор колючий.
Болезненный отзвук чеченской войны, отвращение к великодержавным, имперским амбициям последышей тоталитаризма, ощущение пьянящей свободы жизни и деяния делают стихи С. Патлатого свидетельством современника, сохранившего всамделишные ум, честь и совесть
«По жизни весело шагал,
Видать, был слишком смел», –
говорит автор о себе. И сравнивает свою жизнь с метеоритом, сгорающим вмиг. Что ж, впечатляет. Остается заметить, что сгорают в атмосфере приметно для человека лишь достаточно крупные небесные камни, песчинки испаряются без следа. "Кто не горит, тот коптит",– сказано было когда-то у Чехова, и эту мысль мы хорошо усвоили через роман «Как закалялась сталь», автор (или авторы?) которого достаточно знали классику и глубоко вошли в наше сознание. Хасиды наследуют царя Давида, плясавшего перед Ковчегом Завета от избытка ликования, и это – молитва «танец с Богом». Это – попытка разбудить спящий в человеке дух, заставить его запылать огненным языком. Станислав Патлатый тоже пылает душой. Пусть не всегда огонь этот ровен, это – огонь из священного источника Царь и поэт Давид некогда возжег его, сделав танец и слово служением Богу истины. Не ложен, искренен и чист поэтический голос Станислава Патлатого, которому хочется от души пожелать успеха на этом царственном пути. Но главное – у него есть чувство слова, как священного танца, как пылающего огня.
Семен АБРАМОВИЧ, доктор филологических наук, профессор Черновицкого национального университета.
/////////////////////
Life Drunk at a Gulp
The everyday phrase “A talented person is talented in everything", like all everyday phrases is deeply rich in content.
Newspapers often write about him. His face quite often flashes onto a screen. A native of Donbass, who has crossed over the spaces of Eurasia by the fiery orbit of his vital success, has found shelter in the picturesque small town of Vizhnitsa.
The town that for the time being stands the existence of his personality. “The Renaissance man!”- one would say about such a person. Well, as a matter of fact, our society is undergoing now the renaissance situation, which the West experi¬enced half a millennium ago. The remnants of medieval principles collapse, a per¬sonality gets free from the pressure of rationed ideas, sensations, and deeds. The Free “Ego” becomes a unique criterion of good and evil. Alas, many people ap¬peared to set free in themselves only the beast, which tears everybody’s throat, who appears in its way. There is no need to give examples. They are legion. The society's hope - is another human type. It is hope for those, in whom, according to the poet, the labour of the soul does not cease. For those, who do not simply press their avid and dirty lips to the cup of life but before that they bless both: this wonderful world and his Creator, who is happy to be a man among people.
The point is that Stanislas Patlaty is a poet, a poet not by profession: profes¬sional poets are as suspicious, as, for example, professional Jews or professional Ukrainians. Stanislav is a poet by the structure of his soul, the soul responding to the calls of life like Eol's harp to the puff of winds. Like young Adam in the Eden Garden inspired to name things, Stanislav bathes in words, expressing his over¬filling sense of life. With all his rich vital experience and outstanding practical wit he preserves the purity of the soul and transparency of the word, which doubt¬less testify to the nature, which is free, artistic and soaring. How he managed not to be defiled by the worldly banality, to save youthful inspiration is his own secret. He writes in Russian, the language which has become, by will of fate, his mother tongue. Well that is not the worst destiny. It is the language of great culture and great literature. That, however, imposes a high responsibility. To write fairly well in the tongue, that has recently become a written language - is not a big merit. To write decently in Russian is the evidence of belonging to a large cultural tradition. Undoubtedly, Stanislas Patlaty will take a deserved place in history of literature. The author's spiritual soil has absorbed living waters of Russian Litera¬ture, juice of Ukrainian folk arts, and, of course, Jewish literary tradition and Jew¬ish folk-lore. But the basic impulse, giving birth to a poetic word, consists in the fact that Stanislav experiences vital realities, realizes his place in the terrible and
wonderful events of the XX-XXI centuries. A cheerful note - the basic note of Stanislas Patlaty's poetry - is often complicated with tragic intonations. Through thorns he makes his way to star distances, artistically taking off contradictions of reality in his own poetic world, in which the eternal human values -love, creation, sense of responsibility - are never changing.
The best verses by Stanislav Patlaty are full of a strict sense of limit and nobleness, the sense, deprived of empty rhetoric. Each word is like a ripe grain:
/ knew many beloved women,
I loved them and hated.
But only one I called my sweetheart.
I never offended her even in my thoughts.
From year to year steppe poppies
Blossom and fade in the meadow.
A ray of the sun flashed me in darkness.
I will keep her name in a secret.
Love is an eternal and never fading theme of poetry. And therefore a lot of verses in Stanislav's poetry are about love. These verses are not always equal: sometimes emotions overflow the poet's soul, put out the rhythmic system, they, like a fresh wine, make one slightly drunk. The reader feels that the author wants to have his own say, “to spill a poisoned drink”, as Lermontov said. Well, it's good, if one has something to spill. There is nothing here that would remind of a laboured style or of something thought of. The author's life appears as history of love. Next to the one, unique, whose name is enveloped in the cover of secret, other silhouettes appear. But you cannot rebuke the poet in frivolity. A man, whose heart gladly starts from a twenty year awaited call, is capable of a rare faith and force of feeling ("A Twenty Year Awaited Call"). It does not mean that he is a poet of a sullen debt. It is not without a sad irony that he says how easily it is to give up a big love and to go away from oneself.
/ saw your smile in my dream.
And in the morning scolding myself
I was drowning my melancholy in wine,
Until I met another one.
Shadows of Vyzhnychanka, Ljudmila, a strange woman, a wife passes through the collection of verses, creating the image which is dialectically difficult like love. The author seems to remain faithful to this theme for a long time.
But the poet's soul responds to other calls, the calls, let us say, of the Siberian depths with which his life is connected.
/ remember those wild places,
And my friends from Nyzhniy Tagil
They were buried without a cross
With a brand "ZK" in the taiga grave.
With a pain in my heart I curse and glorify the North!
The life of this seemingly happy man is too bitter. Sometimes the following lines about his Motherland break away from under his pen
It is difficult to word what disturbs my soul.
I will probably find a rest on the Kanara islands
I feel sorry for emigrants, well-known talents,
Sailing through the Kerch channel to the USA and Tel Aviv.
But despite the poet's openness to the world, his soul took a strong liking to the gutsul peasant's huts, to the marvelous Carpathian landscape, and to the local people, inhabiting this long-suffering and wonderful land.
Gutsuls got freedom in the Carpathians
And sing a drinking song in their Bukovynian peasant's huts.
A faint but painful sound of the Chechen war, a strong disgust for great-power and imperial ambitions of the followers of totalitarianism, a feeling of drunk freedom of life make Patlaty's poems interesting, they show that the poet has not yet lost his mind, honour and conscience. “I walked with joy through my life. Perhaps, I was too bold”, - the author speaks of himself. He compares his life with a meteorite, which burns out in a flash. Well, that impresses. It is worth noticing that only large enough celestial stones burn in the atmosphere, grains of sand evapo¬rate without a trace.
"The one who does not burn, smokes", - Chekhov once said, and we have attained this idea from the novel “How Steel was Tempered", whose author or authors knew classics well enough and they deeply entered our consciousness.
Chassids warship Tsar David, who danced before the Ark of Testament because of a surplus of exultation, and it was “a prayer dance with God”. It is an attempt to wake up a sleeping spirit, make it burst into flame. Stanislas Patlaty" soul is constantly burning. This fire is not always stable, it is from the sacred spring, which David, tsar and poet, once kindled. He made a dance and a word serve the God of Truth.
Without a string of false, sincere and pure is Stanislav Patlaty's poetic voice. Let success attend him on this kingly way!
To top it all, he has a feeling of the word and his words are compared to a sacred dance, as of a blazing fire.
Semen ABRAMOVICH, Doctor of Philological Sciences, Professor
Translated by Taras Mazuryak