Много их. Один за одним приходят,
раздвегают шторы, вступают в дом.
Говорят: "Мы умерли". В двадцать девять,
в шестнадцать, в семьдясят.
Говорят: "Не нужно пальцы в розетку,
фен в ванну, а пистолет - в голову".
Вкладывают ручку мне в пальцы, требуют:
"Записывай. У тебя не осталось,
ничего не осталось,
ничего не осталось, Мартин.
Так что заткнись и пиши".
И вот Анна Андерсен сталкивается в философском споре о сущности божественного с одной знакомой монахиней.
"Если бог есть, то пусть он даёт мне денег на виски,
потому что я никогда не была к нему так близко,
как когда летела в жопу пьяная под 300 км. по встречке,
потому что никто не вечен и ничто не вечно,
и ничто не вечно".
Сол Ариас пьёт колу зеро без калорий,
покупает спички дешёвые.
-Знаешь, Мартин, вчера я сбежала от Глории
и подожгла её дом.
-Сколько их на счету твоём?
-Тысячи, тысячи.
И голова кругом.
Что творится в сердце твоём, человек,
рисующий на бумаге тушью мою кровь?
Чёрную-чёрную,
как война,
как ночь,
как дома сожжённые.
Исповедь бумажная день ото дня, день ото дня.
Пекка Саволайнен входит в мой дом, говорит мне:
"Трахни меня".
Елена Вайдман вырывает листок из моих рук,
быстро, отрывисто пишет.
(Я вижу рваный шрам у неё на шее".
"В первый раз я почувствовала себя в разы сильнее и злее,
когда в старших классах резала вены.
Поняла, что могу уничтожить себя, а, значит, и всю Вселенную,
весь мир.
Я разрезала себе горло, чтобы заставить себя молчать. Мартин, молчание - золото.
Тишина ... Никакого звука, никакого крика.
В остальном моя дверь всегда для других открыта.
Заходи как-нибудь на чай, если будет час".
Грегори выхаживает дельфинов.
Грегори выкармливает море.
Бросает в воду большие камни.
Просит: "Не будь же жестоко, море,
к сынам твоим, выброшенным на берег,
к сынам твоим - серые гладкие спины,
истосковавшиеся по водам".
Бросаются чайки на грудь дельфинам.
Бросаются чайки на грудь небосводу.
Быть нелегко равнодушным.
Ещё тяжелее - добрым.
Фарфоровых зимородков
легко разбить, но не склеить.
Найти все осколки фарфора -
потребуются годы.
Правда цвета топлёного молока.
Одинаковое молоко на губах убийцы и мученика.
Того, кому отрезали руки,
не опознают по отпечаткам пальцев.
Слепой человек не посмотрит дурацкие фильмы.
Запомни, Мартин, есть вход, есть выход,
а есть шаг за грань,
в котором навек остаёшься ты,
невесомый. Молить о пощаде поздно.
И они снова станут рассказывать,
хотя ты уже слушать не можешь.
Сол Ариас кричит: "Сожгу всё на свете к чёртовой матери!
Огонь есть освобождающая сила.
Весь мир создан из огня".
Она заносит зажжённую спичку над моей головой.
Я шепчу: "Ты не настоящая, ты не настоящая.
Просто ты сгорела при пожаре в офисе.
Тебя не удалось спасти.
Всех спасли,
а тебя одну не удалось".
Сол Ариас кричит: "С'ука!"
Но ведь так продолжаться дальше не может.
Титры кончились,
последний зритель ушёл в астрал.
Повторяю себе: "Я, наверное много врал.
Я, наверное, много врал".
И вот я засыпаю летаргическим сном.
Пекка Саволайнен приходит поцеловать меня в лоб.
Пекка Саволайнен кладёт мне на грудь цветы,
говорит: "Спи".
И четыре фиалки горят у меня внутри.