Тот, кто нетвердою рукою свечу поставив на канон,
Тайком растерянно крестился, шепча слова за упокой
Ротмистров, сотников, комиссаров,
Мичманов, есаулов и контр-адмиралов,
Полковников, маршалов и рядовых,
Хорунжих, капралов и приказных,
Тот, кто слезы глотал вперемешку с словами,
Ища светлый лик заплаканными глазами.
Тот, кто молил о прощеньи неживых,
Сгоревших, расстрелянных, потопленных,
Пленных, взорванных и задушенных.
«Господи, прошу, спаси души их!»
Летчиков, радистов, трубачей, возниц,
Подводников и милосердных сестриц.
Тот, кто просил прощения голосом усталым
За то, что их двое всего в живых осталось.
Тот, кому, кажется, целой жизни мало
Вымаливать тех, кто не дошел до финала,
Кому на маковом поле глаза закрывал своими руками,
Матери его писал письмо скупыми строками.
Тот, кто тогда считал смерть обычным делом,
Представляя себя под этим саваном белым.
Тот, кто до сих пор ходит ночью в атаку,
Пробегая по каплям крови, как по алому маку.
В каждом встречном он ищет знакомые лица,
И не уснуть ему безмятежно,
И не забыться.
Тот, кто жив до сих пор, хоть походка тяжелою стала,
Только ради того, чтоб свеча его вновь полыхала.
Чтобы голосом хриплым опять к небесам обратиться,
Чтобы те неживые могли за него помолиться.