На улицы, дома и прохожих из тяжелых и скверных туч лилась холодная вода. Попадая на лицо и руки, она укалывала тонкую кожу, словно десятки острых иголок, жгуче и неприятно. Зонт совсем не спасал. Ветер, летевший с Севера, запевал тоскливую песню, слова которой невозможно было разобрать. Антрацитовые лужи, примыкая почти вплотную одна к другой, растекались большими кляксами по широким тротуарам, заполоняли собою все вокруг и не позволяли прохожим аккуратно обойти их. В это утро светало долго, тягуче и лениво. Небо затянуло наглухо, тяжелые кварцевые портьеры скрыли целиком медное солнце, не давая ни малейшего шанса на просвет. Влажный воздух вперемешку с выхлопными газами наполнял прохожим легкие, плотный поток агрессивных машин с быстро бегающими по лобовому стеклу щетками стеклоочистителей двигался вперед. Машины гудели и пыхтели, мигали своими большими глазами и двигались, двигались плотным потоком, словно на демонстрации. Под козырьком продуктового магазина, в котором все стоило втридорого, жалась к стене промокшая дворняга. Ее слипшаяся грязная шерсть окраса медвежьего ушка частоколом торчала по сторонам и ходила ходуном при каждом сильном вздрагивании озябшего собачьего тела. Она чуть поскуливала от голода и холода, и еще от обиды на свою собачью жизнь. Под козырьком соседнего магазинчика, облокотившись о перила с облезшей голубой краской, стоял старик. Он держал в зубах папиросу, давно потухшую, но еще наполовину недокуренную. Некое великое удовольствие испытывал этот старик от причмокивания и смакования папиросы, какое испытывают гурманы, ощущая послевкусие превосходного французского вина, десятилетней выдержки, excellent m;lange … Щетинистое смуглое лицо его морщилось от удовольствия, выцветшие маленькие глаза улыбались сами собой, даже широкий приплюснутый нос тоже, казалось, шмыгает от непомерной радости, только ему одному понятной. К продрогшей дворняге старик стоял спиной, поворачиваться ему было неохота, он будто пригрелся, примостившись у перил в такую неуютную и мерзкую погоду. Неожиданно собака чихнула и задумавшийся старик о неожиданности вздрогнул.
- Каналья! Черт тебя дери! – воскликнул он.
Собака подняла на старика свою треугольную острую рыжую морду и устало посмотрела на него такими же рыжими глазами. Она моргнула пару раз, опуская еле заметные рыжие ресницы, сильной вздрогнула, так, что тело ее свело одной большой судорогой, и снова опустила морду вниз. Однако же хвост ее произвольно задвигался в стороны, робко, аккуратно, будто боясь спугнуть еще не наступившую удачу.
- Экая каналья! – повторил старик, не сводя маленьких уже не улыбающихся глаз, с соседки по крыльцу. – Ты посмотри на себя, кляча! Угораздило тебя так промокнуть…
Собака снова подняла морду. Овальные бурые брови ее чуть приподнялись, она наклонила мокрую голову направо и прислушалась.
- Ой, черт тебя дери! Смотришь так, словно баба, на жалость давишь! Что с тобой делать я буду, собака? – воспитательным тоном спросил старик. – Жрать, поди, хочешь?
Рыжая продрогшая каналья одобрительно завиляла хвостом и облизнула шершавым языком соленый влажный нос. В уставших безнадежных глазах ее появился блеск и заиграла собачья радость. Старик задумался. Ему показалось, что и его глаза совсем недавно были наполнены такой же радостью, только человеческой. Он закурил.
- Положим, приведу я тебя в квартиру, да и не в квартиру даже, а в квартирку свою в 35 квадратов, где я тебя размещу? Я геолог бывший… Видела бы ты, каналья, чем у меня квартира заставлена.
Собака внимательно слушала. Недавние дрожь и судороги ее сошли на нет. Шерсть все еще была мокрая, но каналью это почти не беспокоило. Она уже сидела, иногда в нетерпении вскакивала, но тут же степенно, как по команде, садилась на место, передние лапы ее изредка переминали невидимую подушку, а хвост все оживленнее, словно маятник, двигался из стороны в сторону. Да и все это промокшее несчастное существо постепенно оживало. Старик рассказывал собаке, как год назад похоронил свою любимую Алевтину Федоровну, с которой они вместе прожили 42 года, и какая она была смиренная, тихая, без злобы сносившая его редкие недовольства, которые все-таки случались в силу его противного, как он смел выразиться, характера. Он поведал, что все эти годы не было и дня, кроме тех, когда он был в командировках, чтобы она ласково не провела ладошкой по его щеке и не справилась о его здоровье, делах, настроении. Всегда участливая и сочувствующая, преданно заглядывала она в его глаза до последнего своего дня…
- Чертова каналья! – выругался старик. – Ну что ты теперь заглядываешь мне в глаза, как и она? Не трави мне душу, собака! Мне жизни без нее нет…
Собака замялась на месте. Она встала на все четыре лапы, отряхнулась, заискивающе и преданно заскулила, потом торопливо, будто боясь забыть что-то сделать, принялась то садиться, то снова подниматься, то вставать на задние лапы и вытягивать неуклюже и горько мокрые худые передние лапы, выпрашивая еду, выпрашивая теплого угла и человеческой ласки.
- А если я помру вдруг, что ты делать-то будешь? – поинтересовался старик? – Со мной рядом ляжешь?
Собака залаяла. Она поставила передние лапы на одну ступеньку ниже, и всем своим видом показала, что уже готова идти за хозяином. «Гав!» подала бодрый призывный голос рыжая каналья.
- Гав, гав… - повторил старик, - а есть-то ты что будешь? Кашу гречневую будешь с бульоном и хлебом? Я сегодня на завтрак ел – ничего так, съедобно, - улыбнулся старик.
- Гав! – одобрительно отозвалась собака.
Она снова заскочила на крыльцо, потом снова спустилась на ступеньку ниже и так несколько раз. Ее призыв был вполне понятен старику.
- Идем, каналья, вдвоем веселее время коротать. Главное, ты слушать умеешь и почти молчишь, как моя…
Старик замолчал. Он ткнул себе в глаза оказавшийся под рукой застиранный носовой платок и громко всхлипнул.
- Я такая же одинокая собака теперь, как и ты.
Больше он не сказал ни слова. Параллельно спустились они с рыжей канальей с крылечек магазинчиков и побрели неспешно домой. Старик шел впереди, поглядывая периодически на кварцевые портьеры, не обращая внимания на дождь, который немного уже поутих, и мысленно спрашивал у неба: «А душа человека может переселиться в собаку? А что если в этой каналье душа Алевтины Федоровны моей?» Потом он оборачивался назад, боясь, что собака отстанет от него, успокаивался, видя, что она покорно плетется следом, и тихой радостью наполнялись его маленькие выцветшие глаза...
25.01.2015 г. Краснодар