4.
ВОЗВРАЩЕНИЕ МЕНШИКОВА ИЗ ПЕТЕРГОФА.
Стелилась ночь по паркам Петергофа,
Ещё светились окна кое-где,
Но завершалась пьяная Голгофа
И мысли были в завтрашнем труде.
И гости постепенно разъезжались –
Кто смог, уже до ночи укатил,
Или уплыл. Но многие валялись
Пластами там, где Бахус уложил.
Данилыч чуть ли не одним из первых
Уехал, только наступила тьма.
Потрёпанные, взвинченные нервы
Сейчас ему мешали и весьма.
Вчера любимец – ноне же мздоимец…
И снова Ягужинский удружил:
«Правдоискатель! Правдами своими
Меня вновь под дубинку уложил.
Что перевесит? Будто на качелях.
А Пал Иваныч с пеною у рта
Разоблачал – в своекорыстных целях
Я действую, ворую… неспроста!
А сам-то что? У-у, пьяница сугубый…
Ну, ничего, Светлана всё решит.
Хорош и Пётр: «Раскатал ты губы!».
И это обо мне он говорит!
Но не могу же я уже иначе –
Как говорится: деньги-то к деньгам!
В халупе жить я не смогу тем паче.
Нет, не смогу! Моё всё! Не отдам!».
Тряслись в карете со Светлейшим мысли,
Запутываясь в пьяной голове:
«Меня, Данилыча, к врагам причислить?
Поверить расходившейся молве?».
Скакал Светлейший – выдавал коленца –
В карете, что домой его везла.
Светлана в это время сном младенца,
Отдавшись вся спокойствию, спала.
Вот двери приоткрылись тихо в спальню,
И светится в щели лица овал.
Глаза кровать в углу находят дальнем.
Вот кто-то уже в спальню заползал.
На цыпочках, тихонько, раздеваясь,
И вещи опускаются на пол,
Дорожкою от двери оставаясь…
Данилыч тихо к Свете подошёл.
Вот тень волос, лежащих на подушке,
Как ореол прекрасной головы –
Обычно так на солнце для просушки
Раскладываете на речке вы.
Вот тень руки, что сверху одеяла,
Под лунным светом бледно-холодна.
Стоит Данилыч пьяный и усталый,
Но похоть всё равно в глазах видна.
Стоит уже раздетый совершенно,
Но, почему-то, не решаясь лечь.
Светлана спит,.. как спит самозабвенно.
Так хочется к своей груди привлечь,
И, как ребёнка, ласково баюкать,
Вдыхая этот аромат волос.
Стоит он, пьяно начиная хлюпать,
Рукой спонтанно вытирая нос.
Откуда ты пришла, сентиментальность?
Зачем сюда пришёл? И что со мной?
За лунным светом спряталась реальность.
Но я не мальчик! Я уже большой!
Рука схватила нервно одеяло…
Светлана тут открыла вдруг глаза.
Светлейшему не по себе вдруг стало,
Но не держали больше тормоза:
И одеяло улетает на пол,
И тело князя приняла кровать.
Двумя руками, как игрушку сцапал –
От губ её его не оторвать.
Из глаз Светланы два луча струятся,
Зелёным светом вспыхнул балдахин.
А князь никак не может оторваться –
Сегодня я, Светлана, господин!
И он разжать пытается колени,
И руки хочет разложить крестом.
А рядом пляшут призрачные тени
В зелёном свете в нежно-голубом.
Не видит князь – глаза его закрыты.
Светлана изнутри уже горит.
Когда бы был вот просто счастьем сыт ты,
Не так бы проявлял свой аппетит.
Вдруг чувствует Данилыч эту душу,
Как меж телами их она скользит,
И губы с каждым мигом суше, суше –
И вот уже «бревно» под ним лежит.
А где-то там, вверху, под балдахином
В тумане лунном собралась душа.
Под ним Светлана с равнодушной миной,
С потухшими глазами, не дыша.
Лежит. Лежит, вдруг не сопротивляясь.
Она жива? Шевелится – жива!
Слегка над телом князь, приподнимаясь,
Готов уже произнести слова.
Но что-то вдруг касается затылка,
Какая-то волшебная волна,
И кто-то в уши что-то шепчет пылко –
Но видит же: недвижима она!
Тепло его охватывает тело,
И кто-то за него находит зев.
И князь со стоном приступает к делу,
В одну секунду сразу протрезвев.
Лицо Светланы восковою маской,
И груди вдруг пожухли под рукой.
Она ему не отвечает лаской –
Лежит вообще как будто неживой.
Но сверху кто-то ему спину гладит –
Какую нежность чувствует спина.
Но что его так растравляет сзади?
И за волною катится волна.
Уже доходит до изнеможенья –
И страсти князя наступает пик.
Упали вниз остатки вожделенья,
И князь к Светлане головой приник.
А та лежит, никак не отвечает,
Бесчувственное тело холодит.
Князь, наконец, от Светы отступает –
Глаза прикрыв, он рядышком лежит.
Со всех сторон в открытые глазницы
В Светлану заползал зелёный свет –
И вот уже чуть дрогнули ресницы,
Обычный тело принимает цвет.
И груди на глазах вдруг набухают
Двумя холмами девичьей красы,
И капли пота губы увлажняют…
ЛЕГЛИ ЛЮБОВЬ И ПОХОТЬ НА ВЕСЫ!
Светлейший князь тревожным сном забылся.
И вспомнит ли потом он эту ночь?
Над ним забвенья пОлог опустился –
И скачет князь уже куда-то прочь.
Светлана по-турецки восседает:
«Да, князю был преподнесён урок.
Любовь от похоти теперь он отличает.
Хотя едва и справиться он смог.
Года! Последствия разгульной жизни…
Да, что нам князь? Очередной этап.
О нём мы вспомним, как об атавизме…
Ну, вот теперь ещё и этот храп!».
А лунный свет накрыл её фигуру –
И светится всё тело серебром.
Она сидит, как образец скульптуры,
Шедевром, что ещё нам не знаком:
«Конечно же! Работа для Винсента.
Ещё один шедевр создадим…
От князя не дождёшься комплимента.
А, может быть, меня… и рядом с ним?
С Винсентом обсужу я перспективы…».
По князю пробежал Светланы взгляд:
«Остались ли у нас ещё активы?
Хотя, конечно, нет пути назад».
Сидит Светлана, руки на коленях –
Похожа на китайского божка –
Прошла от вожделения до лени,
Взлетев душой и, рухнув свысока.
И бегают блуждающие искры
Под шёлком кожи, светятся глаза.
Сидит Светлана, что-то шепчет быстро,
Ей вторят чьи-то сверху голоса.
Всё больше искр, светится вся кожа.
Подняв лицо и руки к потолку,
Она сейчас так на себя похожа:
«Я всё сумею, всё уже смогу!».
Сама не знает сколько просидела –
Луна ушла и зарится рассвет
На женское божественное тело…
Проглотит это место наш сюжет:
Светлана князя утром разбудила –
Ему вдруг стало тяжело дышать –
Она ему себя сама дарила,
Решила похотливой самкой стать…
И было утро. Князь был измочален –
Была их не обуздана любовь.
Ты Ева? Этот грех первоначален?
«Лежи, мой господин, не прекословь!».
Любви ли было больше или злости?..
Оставим их немного отдохнуть.
Уже сегодня, скоро, будут гости.
И мы продолжим нашей сказки путь.
******