Звуки за занавесом.
Низко и глухо охнул фагот,
Нервно и резко вскрикнул гобой
Чей-то смычок попробовал струны,
Три ноты натужно уронила валторна,
Кто-то, как будто, задел колокольчики,
И тут же зажал, останавливая звон их,
Потом же, опять, смычком кто-то дёрнул,
Коротко, резко струны виолы,
Потом чьи-то пальцы стали струны щипать,
Тихие звуки посыпались стройно,
Что-то, вдруг начал кларнет бормотать,
Потом, как-то, внезапно не досказано бросил.
Звук его прервался сильным звоном тарелки.
Там за занавесом просыпался оркестр, как ребенок,
Иль жить начинал, голос пробуя робко…
Прелюдия
Там за этим занавесом звуки ронялись,
Пока беспорядочно, как им придется,
Но вот, вот уж скоро мысли придут к нам,
Их принесут к нам симфонии образы,
Текущие, бегущие, еле ползущие
В тех колесницах, что звуками строены.
Звуки как тихий источник желаний,
Гармонии ряд их, как воспоминания,
И какофоний вскрики отчаяния.
Темы восторга иль тихой печали,
Неудовлетворенных бурных желаний,
Каждой следующей нотой, негромко звучащей,
Так ожидаемой, так нам знакомой,
Будет построено мыслей течение…
Все эти ноты, звуки, намеки, иль утверждение,
Эти все темы во времени строены,
Мыслями автора, тщательно скроены.
Это ноты, как буквы - средство рассказа,
Или как краски средство показа.
Там полотно, здесь же, лишь время,
Звуков течения, их строя основа.
Романы, рассказы, поэмы, новеллы,
Тоже из звуков кажется строены,
Но эти звуки приносят нам буквы,
Тоже живущих во времени остове.
Время нам дарит симфонии жизни,
В каждой из них детства прелюдии,
И медленных, тягучих анданте взросления,
И рондо и скерцо юности искры свечения,
Сонаты, элегии и менуэты там в середине,
И граве финала этот тяжелый период старения…
Рождение и детство, большой, начало симфонии,
В концертном мы зале вселенной, где будет ее исполнение,
Вот ребенок, там в чем-то, своем копошится,
Мы смотрим, и слушаем – что же с ним будет, не дай Бог, что-то случится?
Но жизнь его будет сыграна инструментами времени,
Победами, радостью, слезами трагедий и тихих и важных умиротворений.
Пока он малыш, его жизни симфония закрыта от нас занавесом времени,
Поднимется занавес и будет исполнена его уникальной судьбы симфония…
Часть 1. Восточный базар
Как-то в Кашгаре,
я был на базаре,
то был нечаянный,
по случаю странному,
мой, на базар, торопливый визит.
Лопнул замок
на моём чемодане,
к тому же, очень старом,
до самолёта остались часы.
Самым простым,
было решение,
долго не думая,
быстро сходить,
и новый купить, на базаре вблизи.
Вот я вошёл,
ровно в час пополудни,
в ворота узорчатые,
в мир полный запахов,
расплёсканных красок,
шумов беспрестанных и суеты.
В лике Востока
есть одна чёрточка,
чёрточка яркая,
и многоликая.
это базара Востока шумы.
Это и смех его
и гвалт беспрестанный,
лязг жестянщиков,
стуки чеканщиков,
звуки монет,
на прилавок бросаемых,
звон их серебряный, тон чистоты.
Вдруг, среди гвалта,
услышал я отчаянный
крик нескончаемый,
крик полный боли,
мольбы, нетерпения,
это был мальчишка, лет десяти.
Торговец местных фруктов,
тянул его ухо,
рукой волосатой,
другой же старался
гранат отобрать,
а мальчик орал
во всё своё горло,
рвался из плена, молил отпустить.
Я понял всё сразу,
и высоко,
подбросив большую монету,
и кинул её
прямо в торговца,
и тот свои пальцы невольно разжал.
Тут же нащупав,
даже не глянув,
крикнул, что мало,
я бросил вторую,
следом и третью.
пока мы играли,
в этот странный и ловкий
монет перепал, мальчишка сбежал…
И я пошёл дальше,
только краешком глаза
увидел, что мальчик,
плод свой желанный,
прижимая к груди,
уже из базара стремглав выбегает.
А я, пройдя через площадь,
там, за ней прямо,
где улочки узкой
было начало,
несмело ступил в царство маленьких лавок.
Часть 2. Лавка древностей
Там, на улочке, за площадью большого базара,
Куда я вошёл, было маленьких лавок тихое царство.
Здесь тишиной оградилась торговля,
Тихо шептали что-то торговцы, взгляды покупателей сопровождая.
Кажется, шла у них беседа какая-то,
О драгоценностях, жемчугах и алмазах,
О золоте, чётках, ожерельях, и тонких браслетах,
Висевших снопами на стенке, за спиной у торговца,
Лежащих на тесных витринах прилавка.
Кажется, таинство они совершали, эти предметы перебирая.
А тесный, неровный ряд маленьких лавок,
Стискивал узкую улицу дружным каскадом,
Но и она, как будто сопротивляясь, вся извивалась и изгибалась.
И полумрак здесь царил, какой-то, странный,
То ли от тентов натянутых, через улицу, меж лавок,
То ли само солнце заглядывать, сюда, стеснялось.
Что-то тянуло меня вглубь этой улочки, что-то манило,
Каким-то, ожиданием будущего мягко и властно тянуло
Я медленно шёл по улице, вслушиваясь в вечность,
Всматриваясь в дальний конец, как в бесконечность.
Я какого-то голоса ждал, или что-то встретить,
И я обязательно встречу, сейчас я был уверен…
Вот тесный ряд лавок деревянных и частью стеклянных,
Внезапно прервался, и я уже стоял перед домиком странным.
Маленький портик был какой-то старый, замшелый,
Плющ увивался по левой, уже серой, колоне,
По правой поползи в грязном мраморе, трещины.
Три ступени у входа сильно потёртые временем,
По краям заросли древнего мха сероватой зеленью,
А в средине они уже разрушались,
А домик каменный и этим от других он отличался.
Крыша плоская, а на ней порванная балюстрада,
Из фигурок точёных, когда-то, белоснежно мраморных.
Я подумал, домик какой-то – не нашего времени, древний,
И вошёл в него настороженно и медленно.
Часть 3. Времени вешки
Здесь в маленьком зале полумрак был густой,
Весь домик, казалось, состоял из него.
Слева и справа высокие, тёмные полки,
Пред ними ступенчатые, разновысокие горки,
Всё было заставлено тесно, небрежно.
Десятки и обычных и странных предметов
Расставлены вразброд, как бы, не предполагая продать,
Казалось, это всё не витрина, а склад.
Там в глубине, у окна, стоял маленький столик,
В контр свете не видно, но там, за столиком, согнувшись сидел кто-то.
- «Добро пожаловать в лавку древностей» - услышал я голос.
- «Но и я не думал покупать антикварные вещи,
хотя очень древние, мне всегда интересны» -
Ответил я сдержанно.
- «А Вы посмотрите,
может быть и захотите.
А нет, так нет,
никто, никогда не держит, здесь за это ответ».
Он вышел в центр зала, одет как-то странно,
Старая, длинная туника покрыта просторным халатом,
На голове, хотя серый от времени, но аккуратный тюрбан,
Ясно понятный, даже в полумраке, пристальный взгляд.
- «Не беспокойтесь, на выходе, вы купите свой чемодан,
а пока посмотрите, здесь кое-что есть и для Вас» -
Сказал он негромко, медленным жестом указывая на темные полки.
Я огляделся, на полках кувшины – и глина и бронза,
И что-то яркое как будто чеканное - на вид, кажется золото,
И блюда, украшенные глазурью с кропотливым узором,
Яркими пятнами, голубыми и жёлтыми, притягивали взор мой.
А книги неровными стопками, в кожаных переплетах,
Неровно на ниши делили эти полки странные,
Как времени вехи веков, итогом отделяя предметы разные.
Вот и арфы двурогие сменялись треугольными, стройными
Ребабы чередовались с фиделями, с грифами короткими,
Переходя в длинные, изящные, стройные скрипки,
Все легче и тоньше, на вид, становились винные кубки.
А вот и мушкеты, постепенно меняясь,
В грозные снайперские ружья, двадцатого века,в конце, превращались.
И как-то неясно, но властно, мне понятен, вдруг, стал,
Через эти предметы, неутомимый, времени шаг.
Часть 4. Четки
Он подошёл к полкам, к тем, что справа
Рукой как-то странно разрезал пространство,
Одна из полок, вдруг выпукла стала,
На уровне глаз, эта полка, выступила ясно.
На ней я увидел большое собрание четок,
Из разных камней, зерен, костей и косточек.
Вот кое-где нефрит, казалось, светился,
Гранат, поглощая все лучики света,
Красным наливом глазу ответил.
Аметист переливаясь в комнатном свете
Цвета фиолета и блеклой сирени
Перебирал, пропуская их в неясных сомнениях.
А бирюза спокойно и стойко,
Голубой отражала, без глубины, но доверительно просто.
Кораллы, нанизанные, каплями алой крови,
В полумраке, были причиной неясной тревоги.
С ними спорила прозрачных рубинов чреда,
Стараясь сказать, что кровь, как источник жизни, жива.
А янтарь призывал просто радоваться жизни,
Хотя в ней много тайн, говорили сапфиры.
Граненые крупные бриллианты в драгоценных четках,
Как будто нарочно, брошенные рядом,
С четками из прозрачных горных хруста’лей,
Намекали как много в жизни подделок, падений и обмана.
Среди четок из камней самоцветов, было немало
И четок длинных из косточек разных.
Вот финики ощетинились рядом тупых иголок,
Нанизанные на нить, поперек, у конца косточки, ровно.
На них походили медвежьи когти,
Уснувшие навеки в коротких, разомкнутых четках.
Много четок из разных мелких зерен,
Длинными нитями слагали труд их создателей, упорный.
А кости самых разных животных,
Отполированные, белые и блеклые, желтые
Пришли на последнюю службу, в четки, покорно.
И семена многих растений, вперемежку и соло,
Здесь пригодились, не зная, что расти им уже не придется…
Я был просто ошеломлен этим сонмом мыслей не ясных,
Что порождали во мне эти вещи, что просты и как будто понятны.
Подумалось, тут же, что не зря
У многих народов и во все времена
Четки символом чего-то сложного стали,
И часто смыслом глубоким они награждались,
Средством деления и сдерживания времени.
Что-то большее, всегда, для них, тогда они обозначали,
Эти маленькие зерна, собранные в ряд,
Для мыслей иль молитв, идущих только подряд,
Тонкой нитью сцепленные тесно, они так делили времени нить
Этим строем последним, нескончаемым пленом их,
Как вехи дороги, для ума, не спешащего,
И мерным, камешками, счетом,
В размышлениях цель достигающего.
Часть 5. Машина времени
Хозяин лавки, среди спутанных четок, как-то ловко,
Взял одну из нитей из мелких, не граненых гранатовых зерен,
Протянул ко мне и уронил ее в мои ладони,
Невольно протянутые ему навстречу лодочкой,
Тихий звук шелеста камешков –
Это последнее, что я услышал,
Как только, холодные четки рук моих коснулись,
Мир кажется разорвался и рухнул.
Хозяин лавки, искаженной , смятой картиной
Улетел далеко вперед, в бесконечность, стремительно,
Сверху и слева лучами яркими свет опустился,
И новый мир заполнил все вокруг картинами четкими.
Я увидел в зеркале мальчика лет десяти,
Он что-то моим голосом девочке, убеждая, говорил,
Стараясь заглянуть в ее большие невидящие глаза,
А там два, черных, бездонных омута вбирали в себя
Все беды мира, все потери его, горе его и отчаяние,
И отражали их большой, безмерной печалью,
Вселяя желание как-то помочь и исправить это несчастье.
Эти две бесконечные пропасти, всей своей глубиной давали понять
Как много всего, теперь уже, не может состояться, никак,
И они безысходность порождали, от чувства какой-то вины,
От сознания бессилия перед тупиком ее горькой судьбы.
А голос мой и не мой что-то страстно говорил.
И мальчик, в зеркале, вторил движениям моим,
Все сжимая ее плечи, перед зеркалом удерживая,
Он убеждал ее, плечи руками сжимая -
« Если бы ты видела,
Хапизам, как ты красива.
Я вырасту и я тебя вылечу, все будет хорошо».
А четки оставались в ладони, между рукой и плечом.
«Мне больно» -
Сказала она, протягивая руку к моей руке, держащей плечо.
- Ой, что это? - тихий вопрос.
- Это гранат, сестра, не тот который рос,
хотя на него он удивительно и похож.
- Это четки из камешков красных,
таких же по форме и цвету как вкусные ягодки,
которые прячутся в домике круглом и твердом.
Ты помнишь?
- Как мне хотелось бы сравнить их и потрогать,
эти кажутся такими холодными…
Часть 6. Это не deja vu, … не deja vu
Я побежал,
в лихорадочном мыслей кошмаре -
«Лишь бы успеть
на базар до двенадцати,
а после обеда
не будет работы,
и я не смогу ничего заработать».
«Мне нужно немного,
хотя бы гранат.
Вернуться быстрей
и сестре показать» -
я размышлял,
а ноги сами бежали.
Вот и ворота нашего, возле дома, базара.
Как забежал,
я сразу увидел,
фургон на разгрузке, стоящий
у стойки торговца
зелени и фруктов.
Я подбежал,
схватился за ящик,
торговец кивнул,
желание мое, так одобряя.
Вот и разгрузка
закончилась скоро,
я подошел
к торговцу товаром,
но не успел я и слово сказать,
как он мне сунул
в руки монету.
Я тут же вернул,
и взял с прилавка средний, по размеру, гранат.
Он закричал,
что этой монеты не хватить,
и хищно схватил меня,
сначала, сзади за шею,
а потом и за ухо,
как-то, очень больно, жестоко.
И тут, я все понял,
увидев себя, рядом со всем.
Я шел торопливо,
в том теле большом,
заменить чемодан,
тот что треснул совсем.
Как можно истошней,
я теперь закричал,
и я знал, наверное,
что будет потом.
И не я и не он,
но полеты монет,
действительно стали,
мучительной боли желанным концом.
Я побежал
стремглав из базара,
гранат свой желанный,
к груди прижимая.
Вот я и дома.
Сестренка моя,
бывших
гранатовых четок,
красные камни,
нежными пальцами перебирает…
Я взял острый нож,
разрезал им плод.
Разломил торопливо, одну половину,
и выскреб из корки
целую горсть,
ягодок красных,
и молча их сунул ей в руку…
Странно, но она взяла и смешала,
прямо на столе,
почти одинаковые
по величине,
зерна и камни.
Тут я заметил,
что четки порваны
и гранатовые камни
тоже стали горсточкой красной.
Потом она стала, две кучки сбирать
из разных гранатов,
различая их и отбирая
на ощупь, только руками.
«Проверь,
все правильно?» -
она повернулась,
«Те что ягоды,
все же, они теплее и мягче»
Не было ни одной ошибки, там,
лицо сестренки
сияло,
и я видел –
уверена, очень она.
Потом, это было странно,
она взяла нитку
и продевать стала,
каждый камень,
друг за другом,
новые четки, так, создавая…
«Ты же видишь!» - я закричал.
«Да я вижу,
А что? Я вижу?» -
Она поднесла
свои пальцы к рукам,
потом подняла на меня большие глаза.
и я увидел, осмысленный взгляд,
полный радости и торжества...
Она собирала
новые четки,
камень за камешком,
вот и нитка полней и полней,
а мир,
вокруг становился не резким,
за каждым камешком, мутней и мутней.
Последнее, что я услышал
это радостный смех обоих детей.
Они обнимались,
и я уже видел их
со стороны, как бы, извне,
а мир погружался,
вокруг, в сумерек лавки.
Вот уж хозяин ее стоит предо мной.
И вот я вернулся в новое время, как будто, домой…
Часть 7. Финал
Хозяин древней лавки стоит предо мной,
Как будто, такой же, и с седой бородой,
На лице, лишь глазами, безмолвный вопрос,
Как будто он хочет спросить – «Ну как удалось?»
Неужели он знал, что возврат лишь на час,
И так круто изменится чья-то судьба.
Как же мощен времени ток, коль одного лишь часа петля,
Смогла поменять что-то, так навсегда.
Я вижу в руках у него четки, опять.
Вот он говорит - «Не только для Вас,эта петля,
эта девочка должна будет художницей стать
известной, великой на все времена,
Спасибо за то, что Вы ей помогли…»
«Не я, ведь, а Вы или четки Ваши …или мои…» -
Прервал я его
«Но важно и то,
что верите Вы - можно все поменять,
коль времени петли как-то создать.
Не в четках тут дело, не только же в них,
именно Вы это сделать смогли.
А четки лишь Ваш, только Ваш инструмент,
я знаю, Вы много, очень много ночей,
времени суть искали во всем,
что есть в этом мире в пространстве времен.
И вы обратили внимание на то,
что четки, это именно то,
что как бы делит, текущего времени бесконечную нить,
его для владельца, если нужно и тормозить,
и быстро, эскизом по вешкам бежать,
начальные фразы, лишь вспоминать…» -
При этом он четки мне уронил.
Я глянул на руки.
Опять я услышал тихий камешков шелест.
Там аметист переливался в тусклом времени свете
Цвета фиолета и блеклой сирени
Перебирал, пропуская их, в неясных сомнениях…
В шелесте звуков слышен шорох мыслей,
Шёпот, какой-то, мы, кажется, слышим.
Вслушайтесь, слышите времени шелест?
Кто-то нам, кажется, что-то там шепчет.
Струйки времени журчат, как жизни потоки,
Их продолжения во всех многоточиях.
Буквы и звуки будят желания,
Тихим и гулким эхом воспоминаний.
И в предложениях, кажется строгих,
Буйные страсти прошлого кроются.
Жизнь не начинается с единственной буквы,
Как в алфавите, было бы просто, даже у куклы.
Число сочетаний из букв почти бесконечно,
Слова порождают догадки о вечности,
Здесь в восклицаниях столько мечтаний,
В них отражаются все заклинания,
Те заклинания, с помощью которых,
Контуры будущего хотели построить.
Но алфавит каждой буквой своей,
Неумолимо ведёт нас в конец,
И жизнь не кончается на букве последней,
Здесь продолжением станет наследие…
© Все права: А. Мамиров, 2016 г.