И откуда он только взялся? – Мария Семёновна пожала плечами, не замечая, что разговаривает сама с собой, и забыв о двух тяжеленных сумках, оттягивавших её руки. Только что она шла с оптового рынка, раздражённая на весь белый свет: и на палящее солнце, и на эти опостылевшие сумки, и на свой возраст, одаривший её вместе с житейским опытом высоким давлением и больными ногами.
По этому самому возрасту она давно могла бы не работать, жить на скромную пенсию и мирно посиживать на лавочке у подъезда, обсуждая с соседками новости от мирового до дворового масштаба. Но Мария Семёновна была человеком долга. А материнский долг, пренебрегая её солидным возрастом и пошатнувшимся здоровьем, призывал Марию Семёновну опекать семейство её единственной и невезучей дочери.
Чадо Марии Семёновны в своё время не захотело учиться и, несмотря на протесты матери, бросив школу после девятого класса, пошло торговать в палатку. И вот доченька кочевала с одного лотка на другой, и как-то всегда получалось, что заработанных денег ей почти не платили.
Зятёк тоже был не подарок. Работал периодически, зато пил регулярно. Вообще-то он был сантехником и, при желании, мог бы обеспечить своему семейству – жене и двум детям безбедное существование, ибо в трезвом состоянии и характер, и руки имел золотые.
Но как только зятю Марии Семёновны попадали деньги в руки, он появлялся домой около полуночи, без копейки, но проспиртованный, как двуглавый младенец в кунсткамере. В отличие от вечно молчащего экспоната кунсткамеры, сантехник не успокаивался, пока не высказывал разбуженной семье всего, что он думает про свою работу, семью, людей и жизнь, как таковую. И только после этого он тяжко падал на диван и отключался. А его жена ещё долго успокаивала испуганных детей.
Поначалу Мария Семёновна пыталась вразумить зятя, затем стала убеждать дочь разойтись с этим непутёвым сантехником. Но дочка и тут не слушалась мать, поэтому ситуация с годами только усугублялась.
В настоящее время Мария Семёновна уже уяснила себе, что изменить что-либо в окружающем её мире она не в состоянии, поэтому она изменила своё отношение к этим обстоятельствам. Она несла свой крест. Не то, чтобы совсем безропотно, нет – иногда она роптала, высказывая наболевшее дочери или соседке. Это приносило кратковременное облегчение, но ничего не меняло. Дни Марии Семёновны пролетали, однообразные и безрадостные, как вагоны бесконечного товарного состава.
Вот и сейчас, идя с оптового рынка, она вспомнила, что забыла купить стиральный порошок, и расстроилась, хотя каждый дополнительный грамм в её сегодняшних сумках мог стать той соломинкой, что переломила хребет верблюда.
Внезапно невесёлые мысли Марии Семёновны были прерваны пронзительными, неуверенными и такими беззащитными звуками свирели, что женщина решила – это балуется ребёнок. Слегка скосив глаза по направлению этих, таких неуместных здесь, звуков, Мария Семёновна увидела человека неопределённых лет в оранжево-жёлтой рубашке с длинными рукавами и брюках цвета зелёной аквариумной воды. У него были ослепительно седые, слегка вьющиеся, недавно подстриженные волосы и чуть тронутое загаром, довольно моложавое лицо. Этот человек сидел на корточках возле чёрной металлической ограды сквера, на земле перед ним лежала пустая кепка, а в руках он держал чёрную свирель. Музыкальный этот инструмент был похож на пластмассовые дудки, которыми все забавлялись в детстве. И звуки, издаваемые свирелью, были оттуда же, из детства.
Видимо, поэтому они сразу же нарушили привычный ход мыслей Марии Семёновны и привлекли её внимание. Бросив беглый взгляд на человека со свирелью, женщина отметила его экзотический, но аккуратный вид, машинально подумала, что он ещё не старый – мог бы ещё поработать, а не просить милостыню, руки-ноги целы. И неспешным своим шагом с тяжёлыми сумками Мария Семёновна уже почти прошла мимо этого человека.
Но вдруг мелодия свирели оборвалась и прозвучал негромкий, убеждённый голос – «Господь вас вознаградит!» Эти слова, прозвучавшие как обещание, были обращены к женщине, бросившей монетку в лежащую на земле кепку. При этом человек со свирелью, прежде смотревший вдаль, поднял глаза, которые оказались яркими, как майское голубое небо, и выражали бесконечную доброту.
Под этот взгляд попала не только женщина, давшая подаяние, но и непроизвольно оглянувшаяся Мария Семёновна. И у неё было такое ощущение, что эти слова человека со свирелью и его все понимающий и все прощающий взгляд относятся к ней в той же степени, что и к той, другой женщине.
Немного опешившая, Мария Семёновна по инерции ещё продолжала идти. Но что-то в душе её перевернулось. Ей давно никто не говорил добрых слов. И такого взгляда она ни у кого не видела. Рука Марии Семёновны непроизвольно стала шарить по кармашкам сумок в поисках кошелька. Но почти сразу женщина вспомнила, что, сделав необходимые покупки, она положила кошелёк, для пущей сохранности, на самое дно огромной сумки под майонез, сахар, печенье и другие продукты. Достать кошелёк тут, посреди дороги, в толпе, было невозможно. Мария Семёновна вздохнула и поплелась к троллейбусной остановке.
Там она присела на скамейку в крошечном павильоне. Рука её всё рылась на дне злополучной сумки, пока не извлекла оттуда потёртый кошелёк. Непонятная сила подняла Марию Семёновну с её тяжёлыми сумками и снова вывела на жару. Ноги сами несли её к тому месту, где сидел человек со свирелью. В ладони усталой женщины, зажатая вместе с ручками сумки, лежала приготовленная двухрублёвая монета.
Вот и забор у сквера, то самое место. Но тут уже никого не было. Расстроенная Мария Семёновна вытерла носовым платком вспотевшее лицо и подошла к стоявшим неподалёку торговцам пейзажами. Те никого не видели и ничего не знали. Потоптавшись около этого места, измученная женщина опять поковыляла к троллейбусной остановке. А память её вдруг услужливо вытащила из детских лет рассказ бабушки о том, что иногда Ангелы и Сама Божья Матушка приходят на Землю к людям под видом нищих или странников, чтобы испытать сердца человеческие.
Мария Семёновна шла и плакала. Ей было обидно, что она опоздала со своим подаянием, что не смогла достать кошелёк сразу, и вообще за всю свою нескладную, нелёгкую жизнь. Слёзы, как дождевые капли, стекали по её лицу. Она их не вытирала. Да если бы и захотела вытереть – всё равно руки у неё были заняты.
Мария Семёновна не догадывалась что Тот, Кому она не успела подать милостыню, видел её слёзы, видел монету, зажатую в её руке, слышал её горькие мысли и знал всю её жизнь.
Не знала Мария Семёновна, что жертва её уже была принята, и принята Тем, Кто воздаёт сторицей. Она только чувствовала, как с каждым мгновением становилось легче у неё на душе, и даже её неподъёмные сумки ей как будто помогали нести невидимые сильные и добрые руки.