Пара старых башмаков была выставлена на всеобщее обозрение. Сказать, что им было неуютно, – ничего не сказать. Потёртые, потерявшие первоначальный цвет, с подошвами, начавшими отрываться, они представляли собой жалкое зрелище. Если бы они могли, то спрятались бы обратно в чулан, откуда их достал хозяин, но они не могли, они боялись пошевелить шнурками.
Они не знали, что их хозяин имел привычку разговаривать сам с собой, он разговаривал с курткой или со своим картузом, но чаще с бутылкой. Сейчас он молчал. Это пугало. Если бы они знали про его привычку разговаривать с вещами, то испугались бы ещё больше. Они знали, что стары и поношены. И знали, куда отправляются ненужные вещи, – на помойку. Или к старьевщику. Неизвестно, кстати, что лучше.
Молчание продолжалось. От нечего делать башмаки задремали…
###
Весёлый Мартин плюнул очередным гвоздиком в подметку и ловко загнал его одним ударом по самую шляпку. Вопреки расхожему мнению, он не пил вообще. Даже на своей собственной свадьбе. За рождение сына он пригубил всего лишь пива. И еще он любил свою работу. Поэтому обувь, которую делали его ловкие руки, все покупали с удовольствием: она была всегда по ноге, не натирала пятки и носилась очень долго. Сам процесс работы завораживал его. Ему было радостно и печально расставаться с очередным своим детищем. Все покупали у него обувь, хвалили его, но никто никогда не рассказывал, где были его башмаки и что они пережили вместе со своими хозяевами. А Мартину было бы интересно это узнать!
Он загнал последний гвоздик, осмотрел новенькую пару башмаков. Они были безупречны. Мартин прошелся по ним ваксой, дал подсохнуть и отполировал бархоткой. Свиная кожа мягко засветилась, округлый мысок словно улыбался. Мартин подмигнул башмаками и поставил их на полку. Вечером за ними придут, а пока он может полюбоваться ими. Он ещё раз подмигнул и взялся за новую заготовку.
Альберт торжественно шёл в лавку к Весёлому Мартину. Конечно, в сабо торжественно идти трудно, но он заранее тренировался. Мальчишка от сапожника прибежал с сообщением, что его заказ готов. Альберт улыбался в усы, которые считал роскошными. Мартин не подвёл: великолепная пара башмаков стояла на полке. Как раз к завтрашней свадьбе Альберта и Мари. Он степенно поговорил с сапожником, обстоятельно примерил обувь: шагнул по лавке туда-сюда – снял новенькую пару. Бойкий подмастерье мигом завернул башмаки в бумагу, перевязал свёрток бечёвкой, и Альберт понёс обновку домой.
Башмаки с интересом подглядывали в дырочку. Милый тихий городок, брусчатка, чистота и горшки на окнах. Тут зашелестела бумага, и их торжественно извлекли наружу, водрузив на стол. Это был первый и последний раз, когда они тут стояли. Альберт ещё раз полюбовался башмаками, подмигнул им совсем как Мартин и погасил свет. Вскоре ночную тишину нарушало лишь его мерное дыхание.
Утро было сумасшедшим. Как только в башмаки засунулись ноги, спокойная жизнь закончилась. Альберт метался по комнате, надевая пиджак, повязывая галстук, вдевая в петлицу цветок флердоранжа, воздрузил шляпу на голову и выскочил на улицу. Тут его ждал экипаж. Но ноги не были спокойны – он отбивал ими какой-то ритм. Башмаки с гордостью чувствовали, что ногам Альберта в них очень удобно, и каблуки не шатаются. Да, Мартин – король сапожников!
От нескольких часов плясок башмаки окончательно устали, всё плыло. Они были нескончаемо рады, когда пара туфелек перестала то и дело задевать их (на самом деле всё было наоборот, но это мелочи). Хозяин торопился снять их, дёргал за шнурки, отбросил один башмак в сторону, и он оказался на середине комнаты. Под светом стало видно, что на новенькой паре появилась пара царапин и наметилась складочка, а сами они запылились. Свет погас, наступила тишина, ну почти…
Утром Альберт прошёлся по башмакам щёткой, и они вновь предстали во всей своей красе. Потянусь дни… Они шли на работу хозяина – на мануфактуру, потом обедали с ним, стояли вторую половину смены и шли домой, уже слегка пришваркивая каблуками. По пятницам маршрут менялся. Альберт заходил пропустить стаканчик-другой в трактир, и запахи машинного масла сменялись запахом пролитого на пол пива и раздавленных окурков. На ночь они отправлялись на своё место, и с утра всё повторялось. Иногда в воскресенье хозяин выгуливал их на службу в церковь или на пикник. Тогда они старались, чтобы шнурки не развязывались (служба же!), а вот прогулки им не нравились – дорога была каменистая. Острые края больно царапали подошву и оставляли отметины на мысках. Однажды на них села чудесной красоты бабочка и пощекотала своим длинным хоботком. Это было чудесно!
Совсем невмоготу стало, когда у хозяина появились дети. Он срывался в любую погоду и время суток за молоком, врачом и лекарством… Башмаки шлёпали по холодным осенним лужам, скользили на льду, мокли в весенней распутице. Дети выросли, теперь их щенок Черныш таскал башмаки в зубах вечерами, а хозяин смеялся и тянул башмак к себе. Так появились новые отметины.
И вот настал печальный момент. Альберт вертел старые башмаки в руках. Раздался голос жены: “Да выбрось ты их! позоришь нас перед соседями! сколько можно ходить в этом старье?” Альберт возражал: “Это же работа самого Весёлого Мартина! Таких сейчас не делают… Как в них удобно… Если погуще намазать ваксой…” Голос жены сорвался на визг: “Слышать ничего не хочу! Или башмаки…” Продолжение все знали прекрасно. Альберт вздохнул, смахнул пылинку рукавом и отнёс башмаки в чулан. Дверь закрылась. Наступила темнота…
###
Однажды глубокую дрёму башмаков прервал звонкий голос: “А где старые башмаки отца?” Они вздрогнули … и робко обрадовались. “В чулане кажись!” – донеслось в ответ. Полоса света резанула темноту, сильная рука подхватила башмаки и вытащила из забытья. “Они вполне себе ничего!” – прогрохотал тот же голос. Новые ноги всунулись в них, перевалились с пятки на носок и обратно, притопнули пару раз. “Ты смотри, как раз по мне!” – заявил Якоб, сын Альберта. Он нацепил картуз и оправился … в огород. Теперь они месили землю, чавкающую чёрным зевом, подхватили лихорадку от соломы, брезгливо поджимали подошву на мыске от навоза. Но награды не было. Вечером их в лучшем случае обдавали холодной водой и бросали в угол при входе. Про ваксу они уже и не вспоминали.
На такую жизнь сил башмаков уже не хватало. На самом деле они прослужили Якобу почти 3 сезона. Наконец и он, как его отец когда-то, повертел башмаки в руках. Кожа истёрлась, порыжела, глубокие складки избороздили их, подошва начала отходить. Якоб как мог латал их, но он не был Весёлым Мартином. Башмаки отправились в чулан во второй раз. Спустилась темнота…
###
Скрипнула дверь старого чулана. В старом доме скрипело всё: и двери, и половицы, и стулья, и сам старый хозяин. Кряхтя, он долго шарил в темноте, пока сморщенная рука не наткнулась на башмаки. Старик вынес их и поставил на середину комнаты, а сам сел на лежанку. Не спеша он закурил трубочку, и густой дым щекотал роскошные усы (седые совсем, рыжеватые от табака, но это ведь мелочи). Не было шумной Мари, которая запрещала курить трубку дома. Не только Черныш, но и его внук похоронен под забором в дальнем углу участка. Громкоголосый Якоб (весь в мать!) ушёл в казённых сапогах на фронт и не вернулся. Дочь с мужем и детьми уехала в город и навещала старика-отца два раза в год. Давно нет Весёлого Мартина...
Башмаки страшно смущались от такого пристального внимания. Им было стыдно, что их, таких старых, так внимательно разглядывают. Паре башмаков было невдомёк, что хозяин их и не видел толком. Он стал страдать глазами к старости, да и смотрел он не на башмаки. Перед ним проносилась его жизнь
Откашлявшись, Альберт выбил трубку, почесал затылок, вспоминая, осталась ли у него вакса, и… подмигнул башмакам.