Каждый в себе искал ответ,
Зачем стоим мы насмерть,не кончаясь,
Здесь правды и в помине нет,
Войной не просто жить ,Душой не каясь.
Так думали не все кто правил бал,
Так постигалась истина отчитки,
В которой Души проживают смерти яростный накал,
Не умоляя нас ,простить за веры пережитки.
Душа откроется и совесть правдой напоит ,
Тогда ,когда им вместе истина Божественной Любви пророчит,
Кто завтра подвиг Веры совершит,
А кто погибнуть за страну захочет.
И каждый сам планировал исход,
Не опираясь в сослуживцах на Души затменье,
В окопе затаившись и поймав тот мысленный полёт,
Который считывал от Бога из Эфира Откровеньем.
Не угасает никогда ,творящая любовь Душа,
Она ради других возьмёт в себя Елей Для Славы,
Она всегда в бою Горящая Свеча,
Неопалимым пламенем ведёт на бой кровавый.
И первый , кто вставал во весь свой Вечный Рост,
Вошёл тогда в Канон Святой Одигитрии,
Навеки занимая Вечный Рода Пост,
Хранить Границы Вечности в России.
Так день Знамением вошёл и созывая имена,
В Святые Списки ,восходящие в величие упрямо,
Нам знаком Бога дал запомнить ,что война,
Творит Огня Любви Извечное Начало.
Здесь ,в сердце, находя Судьбы и Рода Солнечный Восход,
Благотворя и веря в вечное по жизни покаянье,
За тех ,кто смог поднять в атаку первый взвод
И кто не смог, принять от Рода Миг Признанья.
За чистоту Души ,пославшую разбить смертельного врага,
За честь ,дарованную Свыше,
Стать Сутью Бога Рода На Века
И для народа ,оставаться лишь мальчишкой.
Берёгшим офицеров,шедших вместе в бой,
Отцами,подходивших к новым ротам
И словом : « Ну сынки не подведите, ведь сегодня сразу в бой» ,
Зовущих сердцем ,вновь идти на пулемёты.
Они в нас и сейчас творят любви почин,
Спасая замерзающих в метели на дорогах,
Они в Роду взялись за свой исток причин,
Поверить в службу и идти другим в подмогу.
9 сентября-
Память преподобного Пимена Великого (ок. 450)
Память священномученика Михаила Воскресенского, пресвитера и с ним 28-ми мучеников (1918)
Память священномученика Стефана Немкова, пресвитера и с ним 18-ти мучеников (1918)
Память священномучеников Иоанна Лебедева, Иоанна Смирнова, пресвитеров и преподобномученика Мефодия (Иванова), игумена (1937)
Память священномученика Александра Цицерова, пресвитера (1939)
Память священномученика Владимира Соколова, пресвитера (1940)
Память священноисповедника Димитрия Крючкова, пресвитера (1952)
Память преподобных священномученика Кукши и Пимена постника, Печерских, в ближних пещерах (после 1114)
Память святителя Осии исповедника, епископа Кордувийского (359)
Память святителя Ливерия исповедника, папы Римского (366)
Память преподобного Пимена Палестинского (ок. 602)
Память мученицы Анфисы (Анфусы) Новой
Память преподобного Саввы Венефальского
День Анфисы. Рябинник. Первый поклон рябиннику.
Птицы первыми лакомятся ягодами рябины.
Милостива будет зима к крестьянину, если ягод на рябине останется много.
Рябины уродилось много — к мокрой осени и суровой зиме.
«Большой урожай рябины — к морозу».
«В лесу много рябины — осень дождливая, малосухая»
Борьба на флангах
Тучи над нашими головами сгущались. Сведения, которыми мы располагали, свидетельствовали о том, что гитлеровское командование к началу сентября 1941 года нацелило против Юго-Западного фронта не только те войска, которые до этого наступали на киевском направлении, но и крупные силы с московского стратегического направления и с южного крыла группы армий "Юг". Как выяснилось впоследствии, в ударе против северного крыла наших войск участвовало свыше 8 пехотных, 3 танковых и 3 моторизованных дивизий, а против южного крыла в районе Кременчуга противник сосредоточил 12 пехотных, 4 танковые и 3 моторизованные дивизии. Кроме того, в полосе от Окуниново до Кременчуга враг имел, не считая оперативных резервов, 20 пехотных, 1 танковую и 3 охранные дивизии.
По самым минимальным расчетам, гитлеровское командование на киевском стратегическом направлении создало более чем двойное превосходство над силами Юго-Западного фронта. А если учесть все выгоды оперативного расположения вражеских войск и их абсолютное превосходство в танках и авиации, то станет ясным, в каких неимоверно тяжелых условиях мы оказались.
К тому времени все более рельефно стал вырисовываться замысел гитлеровского командования — ударами сильных группировок по внешним флангам выйти в глубокий тыл основных сил нашего фронта с целью их окружения. Наиболее тревожно, как уже знает читатель, обстановка складывалась на севере. В то время как армии южного крыла Брянского фронта пытались уничтожить оставленный Гудерианом мощный заслон, на нашу небольшую по своему составу, только что сформированную 40-ю армию обрушились главные силы его танковой армии. Наши войска прилагали героические усилия, чтобы задержать танковую армаду в междуречье Сейма и Десны, к северу от Конотопа и Бахмача. Командование фронта направляло сюда все свои резервы, но остановить врага не удавалось. 40-я армия с тяжелыми боями медленно отходила на юг.
Наше командование, естественно, основное внимание уделяло событиям на этом крыле фронта. И хотя имелись [308] признаки, что гитлеровцы что-то затевают и на юге, мы за свой левый фланг тревожились меньше. Считали, что здесь нашим войскам будет легче отбить противника — все-таки линия обороны пролегает по Днепру, вдоль широкой водной преграды, которую фашистам не так-то просто преодолеть. К тому же мы рассчитывали, что если удастся задержать танки Гудериана на севере, то не достигнет цели и вражеское наступление на юге. К югу от Киева оборону продолжали держать растянутые на широком фронте дивизии 26-й и 38-й армий. В августе они сумели пресечь все попытки противника форсировать Днепр, и командование имело основание полагаться на их стойкость.
Даже когда генерал-майор Н. В. Фекленко, только что сменивший генерал-лейтенанта Д. И. Рябышева на посту командующего 38-й армией, доложил, что юго-восточнее Кременчуга, в районе Дериевки, войска 17-й немецкой армии переправились на левый берег и захватили небольшой плацдарм, командующий и штаб фронта отнеслись к этому относительно спокойно. Приказав командарму решительными действиями ликвидировать плацдарм и пообещав помочь резервами, Кирпонос по-прежнему всю энергию отдавал руководству действиями войск северного крыла фронта. А там дела шли все хуже. Опасность нависала не только над 40-й армией, но и над войсками 5-й армии. Ее далеко выдвинутые на северо-запад 15-й и 31-й стрелковые корпуса, подковообразный фронт которых проходил севернее Чернигова, у Любечи упирался в Днепр и далее по его берегу тянулся до Сорокошичи, оказались под угрозой окружения. Первые признаки этого появились еще в начале сентября, когда войска 2-й немецкой армии форсировали Десну юго-восточнее Чернигова и захватили плацдарм в районе Вибли. Одновременно дивизии 6-й немецкой армии усилили нажим с злополучного окуниновского плацдарма. К 5 сентября они прорвались в район села Максим, где имелась переправа через Десну. Если бы фашистам тогда удалось здесь форсировать реку, они получили бы возможность соединиться со своими частями, обошедшими Чернигов с востока, и уже тогда главные силы нашей 5-й армии оказались бы отрезанными от остальных войск фронта. Ценой огромных усилий бойцы и командиры 228-й стрелковой дивизии, которой командовал полковник [309] Виктор Георгиевич Чернов, сорвали попытки врага переправиться через реку. К сожалению, это не ликвидировало угрозу. У фашистов оставалась возможность продвигаться к Чернигову по западному берегу Десны, перехватывая пути отхода дивизиям 31-го стрелкового корпуса.
Противник удерживал плацдарм в районе Вибли. Немецкие части успели здесь крепко зарыться в землю. А сил, чтобы их выкурить, у нас не хватало. Неоднократные контратаки стянутых сюда двух батальонов 62-й стрелковой дивизии и подразделений 204-й воздушнодесантной бригады не дали результатов. Вражеская авиация висела над полем боя и не давала нашим бойцам поднять головы. Генерал Потапов приказал командиру 15-го стрелкового корпуса любой ценой отбросить врага за Десну. Полковник М. И. Бланк лично возглавил атаку. Подразделения понесли большие потери, Бланк погиб, а плацдарм так и не был очищен.
Назревала необходимость отвести 5-ю армию за Десну и за счет сокращения фронта и высвобождения резервов улучшить ее оперативное положение. Но генералу Потапову разрешили лишь несколько выпрямить линию обороны 31-го стрелкового корпуса. Эта мера существенно не меняла положение армии.
Правильно оценив обстановку, главнокомандующий войсками Юго-Западного направления 4 сентября доложил Ставке, что противник создал, на флангах Юго-Западного фронта охватывающее положение и угрожает прорывом в глубокий тыл его войскам. В связи с этим С. М. Буденный просил выделить фронту необходимые резервы, а если Ставка не располагает ими, разрешить вывести по две дивизии из Киевского укрепрайона и 26-й армии. Начальник Генерального штаба в тот же день сообщил, что Верховный Главнокомандующий не возражает против такой перегруппировки сил внутри фронта.
Мы в штабе фронта понимали, что этих мер далеко не достаточно. Сражение, приобретавшее все более широкий размах, сразу же, как губка влагу, поглощало наши небольшие резервы, создаваемые за счет ослабления сил на пока неатакованных участках. А ведь по наиболее ослабленным местам нашей обороны враг в любой момент мог нанести удары. [310] Верховное командование делало все, чтобы помочь нам. К числу принятых им решительных мер следует, как я уже говорил, отнести объединение Центрального и Брянского фронтов в руках генерала Еременко, передачу ему резервов Ставки с единственной задачей разгромить войска Гудериана. С этой же целью была спешно создана 40-я армия, которая должна была выправить положение на стыке фронтов. Однако и у Ставки возможности были ограниченны.
Главком направления, внимательно следивший за событиями на нашем фронте, своевременно разглядел опасность, которую таил вражеский плацдарм юго-восточнее Кременчуга. 4 сентября С. М. Буденный связался с Кирпоносом.
— Промедление с ликвидацией плацдарма у Дериевки смерти подобно, — сказал маршал и категорически потребовал сбросить гитлеровцев с левого берега Днепра. Для оказания помощи командарму Фекленко он рекомендовал направить ответственных представителей фронта.
Кирпонос приказал мне вызвать к нему начальника артиллерии М. А. Парсегова, начальника Автобронетанкового управления В. Т. Вольского и заместителя начальника штаба ВВС В. М. Лозового-Шевченко.
— Поедут к Фекленко, — пояснил он. — Вы тоже готовьтесь отправиться вместе с ними.
К счастью, все оказались на месте. Мы собрались в кабинете командующего. Здесь уже были Кирпонос, Бурмистенко, Рыков и Тупиков. Кирпонос сказал, что Военный совет поручает нам помочь, командованию 38-й армии ликвидировать кременчугский плацдарм противника.
— Мы просто не в состоянии отсюда, из Прилук, уделить должное внимание этой очень важной операции. Разберитесь на месте и сделайте все, чтобы задача была выполнена. Регулярно докладывайте о ходе событий не только в штаб фронта, но и непосредственно главкому.
— Прошу вас, товарищи, — добавил М. А. Бурмистенко, — позаботиться о том, чтобы все бойцы, командиры и политработники армии глубоко осознали важность стоящей перед ними задачи. Ведь если противник сможет оттуда прорваться навстречу войскам Гудериана, весь наш фронт окажется под угрозой катастрофы. [311] Прощаясь, командующий фронтом сказал мне:
— Вы, товарищ Баграмян, отвечаете за организацию работы, а также за своевременную информацию. Первый ваш доклад ждем завтра к исходу дня.
Выезжали мы в разное время. От штаба фронта до Козельшины, где располагался командный пункт 38-й армии, было около 180 километров. Однако добирался я на машине почти весь день. Ехать пришлось большей частью по грунтовым дорогам, раскисшим после длительных дождей. КП армии разыскал с большим трудом: мы старались как можно лучше маскировать расположение своих штабов, чтобы уберечь их от ударов с воздуха.
Генерал Николай Владимирович Фекленко встретил меня радушно. Мы старые знакомые. Еще в тридцатых годах вместе служили в 5-й кавалерийской дивизии: я — начальником штаба дивизии, он — командиром механизированного полка. Николай Владимирович уже тогда пользовался авторитетом за деловитость, прямоту, решительность. За отличную подготовку полка он был награжден орденом Ленина. В 1940 году Фекленко назначили командиром танковой дивизии, а в начале 1941 года — командиром формировавшегося 19-го механизированного корпуса. Николай Владимирович отличился в боях уже в первые недели войны и был удостоен ордена Красного Знамени. За неделю до нашей встречи по рекомендации генерала Кирпоноса его назначили командующим 38-й армией.
Человек правдивый и открытый, Фекленко сразу же признался, что на этот раз противник перехитрил его. Незадолго до захвата плацдарма на восточном берегу Днепра в междуречье Псела и Ворсклы немцы высадили крупный десант на острове Кролевиц вблизи Черкасс и сумели создать впечатление, что именно здесь они готовятся форсировать Днепр, используя остров как трамплин для броска. Поэтому значительная часть сил армии (три дивизии из семи) была стянута в этот район. Остальные соединения занимали оборону на широком фронте. А в последние дни Фекленко перебросил под Черкассы свою единственную резервную дивизию. Враг и воспользовался этим. Он выбрал для удара самое слабое место — днепровский берег между реками Псел и Ворскла, где оборону на фронте в 54 километра держала одна стрелковая дивизия. На участке форсирования [312] оказался с нашей стороны всего один стрелковый полк. А противник только в первом эшелоне бросил до двух пехотных дивизий. У генерала Фекленко поблизости не оказалось никаких резервов. В первые два дня сопротивление переправившемуся через Днепр противнику смогли оказать лишь располагавшиеся здесь части 300-й стрелковой и подоспевшие подразделения 34-й кавалерийской дивизии полковника А. А. Гречко, переданной в состав армии из резерва главкома Юго-Западного направления. Командир стрелковой дивизии полковник П. И. Кузнецов попытался маневрировать силами, перебросить кое-что с других участков. Но сделать это в условиях, когда ему приходилось оборонять очень широкий фронт, было почти невозможно. Пользуясь своим многократным численным превосходством и господством в авиации и артиллерии, противник оттеснил наши подразделения от берега. Когда сюда подошли направленные из резерва части 5-го кавкорпуса и 304-я стрелковая дивизия, переправившиеся войска противника успели основательно закрепиться на захваченном плацдарме. К нашему прибытию на левом берегу Днепра было уже около пяти вражеских дивизий. Им противостояли наши две стрелковые дивизии и кавалерийский корпус, который еще в пути понес значительные потери от фашистской авиации. Было ясно, что этими силами не ликвидировать вражеский плацдарм. Нужно было подтянуть новые войска, танки, артиллерию с достаточным запасом снарядов. О первых своих впечатлениях я немедленно доложил по телефону генералу Тупикову и просил его ускорить усиление 38-й армии необходимыми подкреплениями, обещанными главкомом направления.
Вечером вся наша группа была в сборе. Я коротко ознакомил товарищей с обстановкой, рассказал о разговоре с Тупиковым и предложил выехать в войска. На мою долю выпала 304-я стрелковая дивизия. Сопровождавший меня офицер оперативного отдела армии, видимо, хорошо знал дорогу, вел уверенно, не заглядывая в карту. По пути на нас несколько раз пикировали вражеские истребители. К счастью, все обошлось благополучно. Проводник показал нам на курган, возвышавшийся над местностью: там размещен наблюдательный пункт командира дивизии. Когда мы были еще довольно далеко от него, ударила фашистская артиллерия. Курган [313] скрылся в дыму. Казалось, на нем ничего не осталось. Пользуясь тем, что местность скрывала нас от глаз противника, мы на машине подъехали вплотную к кургану. Бойцы несли на носилках тяжелораненого полковника. Это был начальник артиллерии дивизии.
Бойцы, исправлявшие поврежденные линии, показали, куда идти. Вскоре я спустился в глубокую траншею. Здесь было несколько офицеров и вместе с ними рослый представительный генерал. Назвав себя, я в ответ услышал:
— Командир дивизии генерал-майор Пухов.
Кто мог предположить тогда, что этот тихий, медлительный человек окажется настоящим героем, что 13-я армия, которой он будет командовать, прославится своей доблестью в Курской битве...
Кстати, уже в первые месяцы войны я пришел к убеждению, что подлинные качества командира раскрываются только в бою. Бой — самый строгий экзаменатор, определяющий, кто на что способен. Здесь, в огне и испытаниях, сразу выделяются отважные и талантливые командиры, способные в сложнейшей обстановке вести за собой и учить людей побеждать. Нередко среди них приходилось встречать таких, которые в мирное время в силу склада характера и других личных качеств ничем особенно не отличились и расценивались как самые заурядные офицеры, А вот на войне вдруг ярко проявились их лучшие стороны: мудрость, воинская смекалка, мужество, твердая воля. Таким был и Николай Павлович Пухов.
А ведь случалось и так, что люди, в мирные годы блиставшие эрудицией и организаторскими способностями, в острой боевой обстановке вдруг блекли, терялись, проваливали дело своей нерешительностью или нервозностью.
Безусловно, это вовсе не означает, что нельзя верить в авторитеты мирного времени. И в мирное время жизнь, как правило, выдвигает в первые ряды наиболее способных, наиболее достойных.
И все же, по-моему, если талант хирурга во всей полноте раскрывается у операционного стола, то талант военачальника может полностью раскрыться только на войне. Она определяет истинную цену полководца. Самым классическим примером тому может послужить, на мой взгляд, судьба Суворова. Как мало заметен был его военный [314] гений в мирное время и как заметны были его "чудачества"! Среди многих своих блистательных, стремительно возвышавшихся сослуживцев он выглядел просто старательным служакой. А каким ярким светом засияла его полководческая звезда, когда затрубили боевые трубы и засвистела картечь!..
...Я спросил у Пухова, как идут дела. Ответ услышал не сразу. Вытащив носовой платок и вытерев с лица пот, смешанный с пылью, генерал сказал:
— Похвастаться нечем. За три дня продвинулись на один-два километра. Сделаем бросок — противник отвечает бешеными контратаками и не успокаивается, пока снова не оттеснит нас. Уж очень давит авиация. Да и немецкая артиллерия свирепствует и, как видите, загнала нас в яму... Вот взгляните, что сейчас будет.
Генерал по ступенькам поднялся на бруствер окопа и протянул мне бинокль. С разных сторон из-за высоток ударили наши орудия. Видно было, как впереди веером разворачивалась серия разрывов. Пыль и дым закрыли горизонт. Цепь разрывов переместилась дальше. Противник не отвечал. Только со стороны Днепра на небольшой высоте показались самолеты, закружили над нашими батареями. Открыли огонь несколько зенитных орудий и счетверенных пулеметов. Словно извиняясь, командир дивизии пояснил:
— Это все, что у нас есть для борьбы с авиацией.
Несмотря на бомбежку, артиллеристы продолжали стрельбу. Но она стала заметно слабеть: видно, не обошлось без потерь.
— Смотрите, наши пошли в атаку. — Пухов показал рукой на северные скаты лежавшей впереди высотки.
Маленькие серые фигурки поднимались по склону. Грохот орудий усилился, послышался треск пулеметов и винтовок. Передняя цепь бойцов достигла гребня высоты, перевалила за него. За ней поспешила следующая. И вдруг вся высота исчезла в серо-буром облаке разрывов вражеских бомб, мин и снарядов. Вскоре десятка два танков показались на гребне и медленно поползли вниз. Бойцы, отстреливаясь, перебежками отходили под прикрытие своей артиллерии.
— А у меня ни одного танка, — сказал командир дивизии. — Вот так заканчивается почти каждая наша атака. [315]
Да, было очевидно, что без танков, сильной артиллерии и авиации здесь ничего не добиться. Наступать в таких условиях бессмысленно.
Связавшись по телефону с командармом, я упросил его разрешить командиру дивизии до подхода подкреплений воздержаться от дальнейших атак. А пока пусть закрепится на достигнутом рубеже, приведет части в порядок, организует подвоз боеприпасов. Фекленко согласился.
Бой затих. Пухов вызвал командиров полков. Спокойно и деловито, без малейшей нервозности, разговаривал генерал с подчиненными. Ставя им новые задачи, добивался от каждого командира осмысления обстановки, глубокого понимания места и роли своего полка в связи с переходом дивизии к обороне.
Вскоре я возвратился на командный пункт армии. Посоветовался с другими представителями фронтового командования, уже успевшими побывать на многих участках. Они были такого же мнения, как и я. Мы рекомендовали генералу Фекленко приостановить атаки по всему рубежу, а сами обо всем доложили С. М. Буденному и М. П. Кирпоносу.
Осознав бесполезность дальнейших атак столь малыми силами, главнокомандующий приказал прекратить их и тем временем подготовить новый контрудар с привлечением не только сил армии, но и всех поступающих в ее распоряжение резервов. Начало контрудара было назначено на утро 8 сентября. Иа войск 38-й армии в нем должны были участвовать 5-й кавалерийский корпус с 34-й кавдивизией и четыре стрелковые дивизии. Главком из своего резерва выделял только что сформированные три танковые бригады и несколько авиационных полков.
Задача была не из легких. И не только потому, что противник имел больше сил, чем смогло сосредоточить командование нашего фронта. Времени на подготовку контрудара отводилось немногим больше суток. А танковые бригады и зенитные артиллерийские части еще только начали прибывать в район Полтавы. При этом все планирование подготовки контрудара легло на плечи малочисленной группы офицеров оперативного отдела штаба армии во главе с полковником М. И. Потаповым. [316] Поздно вечером 6 сентября войскам были отданы боевые распоряжения. Командарм решил нанести два удара по сходящимся направлениям. Один — силами четырех стрелковых дивизий вдоль левого берега реки Псел на Колеберду. Другой — на левом фланге армии, на фронте Пурубай, Озеры — во фланг и тыл закрепившемуся на плацдарме противнику, с одновременным выходом на его переправы. Эта задача возлагалась на 5-й кавалерийский корпус, усиленный 3-й и 142-й танковыми бригадами и 47-й танковой дивизией, имевшей всего около 30 боевых машин.
Принимая такое решение, командарм исходил из того, что на подготовку контрудара отводилось очень мало времени, его не хватило бы на значительные перегруппировки войск. Избранные Фекленко направления ударов требовали минимального передвижения частей, что очень важно при острой нехватке времени. Это соображение было резонным, и мы согласились с решением командующего.
Однако оказалось, что даже без серьезной перегруппировки войск армия не смогла к назначенному сроку закончить подготовку к атаке. Несмотря на форсированные марши, вновь прибывавшие в армию соединения и части не успевали выйти в исходные районы. Командующему фронтом пришлось перенести время наступления.
Пока мы готовили контрудар на левом фланге армии, противник форсировал Днепр южнее Кременчуга. Переправившуюся немецкую пехотную дивизию поддержали части с ранее захваченного плацдарма. А у нас Кременчуг оборонял всего один полк 297-й стрелковой дивизии. Силы были слишком неравными. Город оказался в руках врага. Переправив сюда еще одну пехотную дивизию, враг попытался развивать наступление на север. Настойчивыми контратаками частей 297-й стрелковой дивизии полковника Г. А. Афанасьева он был остановлен севернее Кременчуга.
Получив 9 сентября донесение о том, что дальнейшее продвижение противника в этом районе надежно остановлено, Фекленко снова переключил все внимание на подготовку контрудара на левом фланге своей армии. Не ожидало серьезной опасности со стороны Кременчуга и командование фронта. Получив от разведки сведения о том, что в районе дериевского плацдарма выявлен разведывательный [317] батальон 9-й танковой дивизии, оно предположило, что именно сюда придут и главные силы танковой группы генерала Клейста. Здесь-то и даст им бой ударная группировка нашей 38-й армии. Но у врага, как мы потом увидим, были совсем другие планы...
Окунувшись с головой в подготовку контрудара 38-й армии, мы с неослабевающим вниманием продолжали следить за развитием событий и на северном крыле нашего фронта. Каждый из нас понимал, что именно там сейчас решается исход сражения на киевском направлении. Удастся ли войскам 40-й армии выстоять перед танковой лавиной Гудериана?
Находясь в штабе Фекленко, мы, конечно, не могли представить себе всех подробностей боев в том районе. Эти подробности я узнал впоследствии из рассказов начальника штаба фронта генерала Тупикова и моего заместителя полковника Захватаева, с которыми мне довелось беседовать после возвращения в штаб фронта. Многие детали помогли мне восстановить и сохранившиеся документы.
Вот что происходило в тот период на нашем северном крыле. В первой декаде сентября 40-я армия продолжала оказывать упорнейшее сопротивление войскам Гудериана, которые при мощной поддержке авиации неизмеримо превосходили ее в танках и артиллерии, а также в маневренности своих сил. Две недели наши части удерживали танковые и моторизованные дивизии врага в междуречье Десны и Сейма.
После войны Гудериану стыдно было признать, что значительные силы его танковой группы в начале сентября 1941 года были скованы активными контратаками всего одной советской дивизии — 293-й стрелковой полковника П. Ф. Лагутина, поддержанной несколькими десятками танков 10-й отдельной танковой дивизии Героя Советского Союза генерала К. А. Семенченко. Одну нашу стрелковую дивизию фашистский генерал стал выдавать за четыре, а такого количества войск, как известно, не было во всей 40-й армии.
Гитлеровское командование, совсем не ожидавшее столь упорного сопротивления советских войск, забеспокоилось. Генерал-полковник Гальдер в те дни отнюдь не [318] в радужных тонах оценивал успехи Гудериана. Он записал в своем дневнике: "2-я танковая армия в ходе своего наступления через р. Десна своим левым флангом настолько вцепилась в противника, что ее наступление на юг приостановилось. Она вынуждена была даже оставить уже захваченные участки местности".
Первые успехи 40-й армии настолько обнадежили генерала Кирпоноса, что он решил одну из ее дивизий — 135-ю стрелковую генерала Ф. Н. Смехотворова — перебросить на выручку 5-й армии, положение которой все более ухудшалось из-за глубоких вклинений противника на черниговском и остерском направлениях. Враг стремился рассечь ее войска и, окружив их, выйти в тыл нашей 37-й армии, оборонявшейся непосредственно у Киева. Оторванные в то время от штаба фронта, мы никак не могли понять: почему Кирпонос медлит с отводом соединений Потапова? Позднее я узнал, что Ставка упорно не давала разрешения на это. В Москве, по-видимому, еще сохранялась надежда, что наступлением войск Брянского фронта все же удастся отбросить противника от Десны.
7 сентября командующий Юго-Западным фронтом вынужден был послать в Ставку специальное донесение, в котором доказывал, что медлить нельзя. Начальник Генерального штаба запросил мнение маршала Буденного. Тот решительно поддержал ходатайство командования фронта. Наконец 9 сентября маршал Шапошников сообщил: "Верховный Главнокомандующий санкционировал отвести 5-ю армию и правый фланг 37-й армии на реку Десна". Но к тому времени фашистские войска уже успели закрепиться на берегах Десны. Соединения Потапова оказались между двух огней: с фронта на них наседали войска 6-й немецкой армии, в тылу — части 2-й.
Баграмян И.Х. Так начиналась война.
9 сентября 1941 года. 80-й день войны
Ленинградская оборонительная операция. 9 сентября в 9.30 утра Группа армий «Север» начала новое наступление в обход Красногвардейска c запада, а Красного Села с юга и востока. Наступавшая в первом эшелоне 41-го корпуса 36-я моторизованная дивизия прорвала оборону 3-й ДНО и продвинулась к концу дня на 10 км в глубину обороны советских войск.
Киевская операция (1941). 9 сентября по просьбе командования Юго-Западного фронта Ставка разрешила отвести 5-ю армию и правый фланг 37-й армии на Десну с целью прикрытия правого крыла фронта. Противник, наступавший с севера, оттеснил 5-ю армию от Десны и продвинулся от Чернигова к Нежину.
17-я немецкая армия, форсировав Днепр юго-восточнее Кременчуга, к 9 сентября захватила крупный плацдарм. На этом плацдарме сосредоточились основные силы армии и 1-й танковой группы. Попытки командования Юго-Западного направления отбросить противника за Днепр остались безрезультатными.
Тирасполь-Мелитопольская оборонительная операция. Утром 9 сентября 11-я немецкая армия возобновила наступление, нанося главный удар с каховского плацдарма. Войска 9-й армии Южного фронта трое суток сдерживали атаки противника.
9 сентября. Иранский меджлис одобрил принятие правительством Ирана предложения правительств СССР и Великобритании об условиях ликвидации конфликта между СССР и Великобританией, с одной стороны, и Ираном — с другой.
Совинформбюро. В течение 9 сентября наши войска вели упорные бои с противником на всём фронте.
Википедия.