Короче, у мальчишки был старый добрый Мишка –
Обтрёпанные уши, обшарпанный бочок.
Больные были почки у кукольного Мишки,
А, может, у мальчишки? Никто сказать не мог.
По почкам били Мишку – заметим мы с изыском –
Скорее, по привычке, а вовсе не со зла:
Ну, под руку попался, ну, где-то оказался,
Куда не нужно Мишкам соваться, бла-бла-бла...
И некоторым утром, когда в желудке пусто,
Когда конец искусствам, а за окном печаль,
Пришёл к мальчишке Мишка и к шее потянулся,
И с самым нежным чувством сказал: «Мне будет жаль
Тебя, интеллигента, на данном постаменте,
Ведь с этого момента меняется мой взгляд
На многие предметы и даже на запреты
В гостях не материться, особенно на б...»
И властно и мохнато обнял меня мой Мишка
И вопросил: «Доколе?!? намерен ты бросать
Меня на амбразуры? По-мойму, это слишком,
Как думаешь, мальчишка? Изволь-ка рассказать,
Каким таким приёмом, с особенным поклоном,
Я, мягкая игрушка, могла бы объяснить
Уверенно-богатым, красивеньким ребятам,
Порою неподкупным и, вероятно, крупно-
И само-утвержденным, и очень убежденным,
О шаге нам навстречу, ну, пусть на миллиметр?
Чтоб от такой подвижки получше стало Мишке
– Ёбсматху........коромысло....ёббс.......зна....чит –
Матерюсь.
И солнце станет солнцем,
И пусть никто не плачет, и мячик пусть не скачет,
А я ещё вернусь!»
Вот так грозил мальчишке тот мягкий добрый Мишка...
По-мойму, это слишком...
А что сказать? – ну, зверь! А зверю ты, мальчишка,
Как в умных пишут книжках, нисколечко, ни капельки и никогда не верь!