К Юлии (отрывок.)
Непостижимая Юлия! Ты – чудо, сотворённое небом!
Благодаря какому искусству, известному только тебе и чарам твоих уст,
ты соединила в своём сердце столько несовместимых чувств?
Моё сердце, опьянённое любовью и негой, объято грустью – я страдаю,
от тоски на лоне несказанного блаженства – я изнываю,
за избыток счастья, как за преступление – себя упрекаю.
Боже, что за страшная пытка – не сметь всецело отдаться чувству,
беспрестанно побеждать одно чувство с помощью другого, что за напасть –
вечно отравлять горечью радость!
Во сто крат лучше быть просто несчастным! Без какого-либо участья.
Увы! Чем обернулось для меня счастье?
Теперь я страдаю не от своих,
а от твоих страданий; и это ещё мучительнее моих.
Напрасно ты пытаешься утаить от меня свои огорчения – я читаю о них, не случайных, –
против твоей воли, в твоих глазах, томных и печальных.
Этим глазам, трогающим душу, не скрыть свою тайну от взора любви!
Не верю твоему напускному спокойствию вдали, –
вижу, вижу, как удручают тебя затаённые горести,
и, прячась под нежной улыбкой, твоя печаль тем сильнее надрывает мне сердце, не подавая доброй вести...
Будь же справедливей к себе, родная моя Юлия!
Взгляни не так предубежденно на священные узы – создание твоего сердца.
Разве ты не следовала самому непорочному из всех законов природы до конца?
Разве священнейший из союзов ты заключила не по своей воле?
Ужели то, что ты сделала, не могут, не должны одобрить и божеские законы, и законы человеческие, тем более?
Чего же недостает нашему союзу? Лишь одного: надо оповестить о нём.
Умоляю тебя, стань моею, и ты не будешь виновна ни в чём.
Жена моя, достойная и целомудренная спутница жизни! Радость моя, счастье моё!
Не в том преступление, что свершила твоя любовь, – преступно твоё желание посягнуть на права её;
только тогда ты оскорбишь чувство чести, которым мы дорожим,
если согласишься на брак с другим.
Будь вечно верна другу сердца и ты будешь непорочна, как солнечные сияния.
Союз наш законен и лишь неверность, посмевшая его нарушить, достойна порицания.
Отныне только наша любовь
должна быть залогом добродетели – вновь и вновь.
Ответь же, моя сдержанная, скрытная возлюбленная,
да разве ты не обкрадываешь нашу любовь, если душа твоя не желает чем-либо делиться при этом?
Да разве не должно быть всё у нас общим? Или ты уже забыла, что сама говорила об этом?
Ах, если б ты могла любить, как люблю я,
тебя бы утешило моё счастье так же, как я огорчаюсь твоими горестями,
и, как я печалюсь твоею печалью, ты радовалась бы моими радостями.
Но я вижу, ты презираешь меня как безумца, ибо разум мой помутился на лоне наслаждений.
Тебя страшит моё страстное исступление, мои восторги вызывают у тебя жалость, множество сомнений,
да тебе и не понять, что безграничное счастье выше человеческих сил, оно сродни совершенству.
Или, по-твоему, чувствительная душа не должна безудержно отдаваться невыразимому блаженству?
Как же ты хочешь, чтобы она не утратила равновесия, лучшее отторгнув,
испытав сразу столько упоительных восторгов!
Разве ты не понимаешь, что порой наступает предел силам человеческим и рассудок уже не может устоять –
тогда никому в мире не сохранить здравый смысл и каждый начинает в чувствах таять.
Сжалься над моим безумием, в которое ты же ввергла меня,
не относись с презрением к ошибкам, свершённым из-за тебя.
Да, я более не принадлежу себе – моя душа уже не принадлежит мне, она вселилась в тебя.
Мне стали более понятны твои горести и я стал более достоин того, чтобы разделить их, любя.
О, Юлия, не таись же от самой себя!
–––––––––
Жан-Жак Руссо. Юлия, или Новая Элоиза. Письмо XXXI.
К Юлии.
Непостижимая Юлия! Ты – чудо, сотворенное небом!
Благодаря какому искусству, известному только тебе, ты соединила в своем сердце столько несовместимых чувств?
Мое сердце, опьяненное любовью и негой, объято грустью, — я страдаю, я изнываю от тоски на лоне несказанного блаженства, упрекаю себя за избыток счастья как за преступление. Боже, что за страшная пытка — не сметь всецело отдаться чувству, беспрестанно побеждать одно чувство с помощью другого и вечно отравлять горечью радость! Во сто крат лучше быть просто несчастным!
Увы! Чем обернулось для меня счастье? Теперь я страдаю не от своих, а от твоих страданий, и это еще мучительнее. Напрасно ты пытаешься утаить от меня свои огорчения, — я читаю о них, против твоей воли, в твоих глазах, томных и печальных. Этим глазам, трогающим душу, не скрыть свою тайну от взора любви! Не верю твоему напускному спокойствию, — вижу, вижу, как удручают тебя затаенные горести, и, прячась под нежной улыбкой, твоя печаль тем сильнее надрывает мне сердце…
Будь же справедливей к себе, родная моя Юлия! Взгляни не так предубежденно на священные узы — создание твоего сердца. Разве ты не следовала самому непорочному из всех законов природы? Разве священнейший из союзов ты заключила не по своей воле? Ужели то, что ты сделала, не могут, не должны одобрить и божеские законы, и законы человеческие? Чего же недостает нашему союзу? Лишь одного: надо оповестить о нем. Умоляю тебя, стань моею, и ты ни в чем не будешь виновна. Жена моя, достойная и целомудренная спутница жизни! Радость моя, счастье мое! Не в том преступление, что свершила твоя любовь, — преступно твое желание посягнуть на ее права; только тогда ты оскорбишь чувство чести, если согласишься на брак с другим. Будь вечно верна другу сердца, и ты будешь непорочна. Союз наш законен, и лишь неверность, посмевшая его нарушить, достойна порицания. Отныне только наша любовь должна быть залогом добродетели.
Ответь же, моя сдержанная, скрытная возлюбленная, да разве ты не обкрадываешь нашу любовь, если душа твоя не желает чем-либо делиться с идей? Да разве не должно быть все у нас общим? Или ты уже забыла, что сама говорила об этом? Ах, если б ты могла любить, как люблю я, тебя бы утешило мое счастье так же, как меня огорчают твои горести, и ты радовалась бы моими радостями, как я печалюсь твоею печалью.
Но я вижу, ты презираешь меня как безумца, ибо разум мой помутился на лоне наслаждений. Тебя страшит мое страстное исступление, мои восторги вызывают у тебя жалость, да тебе и не понять, что безграничное счастье выше человеческих сил. Или, по-твоему, чувствительная душа не должна безудержно отдаваться невыразимому блаженству? Как же ты хочешь, чтобы она не утратила равновесия, испытав сразу столько упоительных восторгов! Разве ты не понимаешь, что порой наступает предел силам человеческим и рассудок уже не может устоять — тогда никому в мире не сохранить здравый смысл.
Сжалься над моим безумием, в которое ты же ввергла меня, не относись с презрением к ошибкам, свершенным из-за тебя. Да, я более не принадлежу себе — моя душа уже не принадлежит мне, она вселилась в тебя. Мне стали более понятны твои горести, и я стал более достоин того, чтобы разделить их. О Юлия, не таись же от самой себя!