в душу врываются заморозки. пламя сердца – стремительно тухнет.
он угрюмо просматривает наши старые фотографии
и равнодушно бросает в камин. запас чистой боли больше не нужен,
он выбирает жить дальше. но у меня –
не получается.
«берлинский снег в этом году заметет все чёрные-чёрные травы,
каждый всполох надежды, все ростки ненужной любви,
лишь примятые её безоговорочно жесткими сапогами» –
решает он, собрав чемодан. и это последнее
kapitulieren.
я шлю ему весточки из совсем иной зазеркальной жизни,
интересуюсь делами, в конце всегда добавляю «прости»,
он – не отвечает и не прощает.
и это молчание
по-немецки безукоризненно.
по-русски – впору с ума сойти.
я разбиваю костяшки пальцев о глухие бетонные стены,
смотрю в зеркала в последней надежде найти себя,
но вижу безумие. и в глазах будто рефреном:
«эта любовь невыносима. эта любовь не-вы-но-си-ма».
душа покрывается льдом. сердце – насквозь продрогло.
сжав зубы, он пробегает глазами витиеватый почерк
и бессильно бросает письма в камин. слова дерут горло:
«не пиши, не пиши, не пиши мне больше ни буквы,
ни строчки».
эта зима обещает быть безоговорочно долгой.
я кутаюсь в чёрное-чёрное пальто, выписывая «ich liebe dich».
бумага стала единственным предметом пустого дома.
моих посланий хватит на тысячу зим, а любви –
на нас двоих.
..и это безумие
по-русски безукоризненно.
по-немецки – он не отвечает.
он всё так же молчит.