В двадцатых числах я уехал из города.
В блочной общаге вторая комната пустовала.
Я никогда не искал себе лавра и золота,
но, однако, всего всегда мне было мало.
Лёжа на подоконнике, лениво листаю конспекты:
Александр первый, второй, Cтолыпинская реформа;
Наши беседы похожи на стенографию секты,
Интеллектуальный голод давится подножным кормом.
Вечером ужин и поздник, шоколад элитный, спижженый из ашана,
караоке в холле на этаже, лепс дурным голосом.
Сердце и разум бунтуют, семнадцатый как открытая рана,
С девушками знакомлюсь, мягкие светлые русые волосы.
Снова ужин и поздник, и второй день гораздо спокойней.
На этаже играют в мафию, а мы учим
исторические портреты и мнения разных покойных,
может, в башке ничего не останется, так даже лучше.
Утром с вещами на выход, пробки, пробки, собачий холод,
здравствуйте, дети, история, до свидания;
если ты знаешь прошлое, ты уже не молод,
ты уже строишь русло потока сознания.
Разбор заданий? Нет, я не останусь, погнали;
поехали — снова пробки, трясёт и тошнит с мороза;
крики можга-глазов-чайка на автовокзале,
в автобусе под холи байбл во сне вижу прозак.
В городе не был два дня и отвык совершенно. Куда направляться?
Нет, ничего не менялось, но мы не узнали друг друга.
Жаль, не смогу разорвать я внешнего круга
и переиграть двадцатого и свой семнадцатый