Вы сидели когда-нибудь на длинной, как зимняя ночь, корундовой лошади?
Спишь, а она все скачет и скачет, ты ж на месте стоишь и стоишь.
Ее круп в переулке еще, а передние ноги и морда на площади,
И тебе огрызается, сука, пусть ты вовсе не с ней говоришь.
Мне сказать тебе нечего, лошадь. Мне, ей-богу, сейчас не до тонкостей.
И пожалуйста, лошадь, не сердись, что с тобою так резок и груб.
Высекай себе искры. Бей копытами. Мчи на пределе возможностей.
Пену наземь роняй, жуй безжалостный трензель мягким бархатом губ.
Мимо банков и банков летим, а после опять мимо банков и банков,
Мимо звезд и кремлевских сектантов, мимо моргов, аптек и аптек.
За спиной оставляя реформы, могилы, руины, толпы мигрантов,
Перехватим, догоним не совпавшие с нами тысячелетье и век.
Мимо отчих останков – за потерянным временем, канувшим в небыли,
Гонят звуки рожка и волынки поперек всех широт и долгот
Заблудившихся и разминувшихся – тех, кто скачет по суше ли, в небе ли,
Ищет русский Грааль среди черных от торфа саксонских болот.
Вдруг на полном скаку лошадь стала и, хрипло дыша, мне негромко сказала:
Ну куда ты, чудак, сломя голову мчишься, химеру надеясь поймать?
Глянь на солнце – неужто тепла его, света и места под ним тебе мало?
Лучше слезь, чтобы ящериц прыснувших след изумрудный в траве отыскать.
Я смутился. Я спрыгнул на землю. Погладил корундовой лошади холку.
Посмотрел на восток и на запад. В мокрый выпуклый глаз заглянул.
И подумал: зачем догонять, догонять и надеяться – что в этом толку?
Повод бросил. Заплакал. И в травы упал. И снова уснул.
1.2.2016