(Из Юрия Крижанича)
Переулки пахнут снегом и березой,
Из узорчатых окошек льются звуки,
И взлетают балалаечные слезы
Выше мудрости, и радости, и муки.
Тяжело на службе царской? Бог с тобою.
Не хочу перед боярами гнуть шею.
Приезжай ко мне за Камень, — и с тобою
Мы покатим по кварталам Мангазеи.
Как ты слышал, — что творится за Варшавой?
Кто шумит? Как ерепенится посольство?
Ты живешь в грехе с плохою девкой — славой.
Самодержец не похвалит самовольство.
Самодержцем своей жизни быть мудрее —
Сам себе готовишь, стелешь и стираешь,
Самому себе и гнешь, и мылишь шею,
Для себя поешь, живешь и умираешь.
Здесь, в Сибири, снег горяч, как сумасшедший.
Звезды те же, но крупней, ядреней, слаще.
…Как окинешь строгим взглядом век прошедший —
И увидишь, что он весь ненастоящий.
Чем мы жили? И за что рубили бошки?
Это глупость, преступленье иль измена?
…Помолчим. В моем дому молчат и кошки:
Помогают, но подслушивают стены.
Скоро стану я, наверно, фарисеем,
Буду проповеди петь о Божьем страхе
На потеху щегольку из Мангазеи
В кумачовой разукрашенной рубахе.
Все, что ярко, словно золото, — померкнет
В безразличии серебряной державы.
Пересечь ее, постичь, снять с неба мерку
Я бессилен. А туземцы, знаешь, — правы.
На земле они живут, как после смерти.
Просвещенье для них тесно, как Европа.
Все дозволено на снежном белом свете
Для царя и для сбежавшего холопа.
Что поделать, но «аминь» слабей «авося».
Упоение победой — тоже пьянство.
…До чего здесь расточительная осень —
На плоды, и на цветы, и на пространство!
Вязига, и белорыбица, и птица —
Здесь для чрева есть приятного немало…
Здесь ворюга нанимает кровопийцу,
Чтоб Убийство послужило Капиталу.
Вечный брак труда и денег! Мысля туго,
Не поймешь — у них одни и те же лица,
И за каждым кровопийцей есть ворюга,
И на каждого ворюгу — кровопийца.
…В тишине звучит протяжный стук лопаты.
Он прекрасней, чем звон колокола медный.
Только выбеленные пустые скаты
За узорчатым окошком мне заметны.
Звезды гаснут. Что не так-то уж и плохо.
День грядущий нам сулит и смех, и слезы.
И звучит тяжелый заступ, как эпоха,
Разгребающая снежные заносы.
Ты в почете. Я в опале. Только, право,
Все бы отдал ты, чтоб слышать голос века
В безразмерности серебряной державы,
В безразличии серебряного снега.