Счастливая - рассказ

               
Муж Надежды Филипкиной был сверхумником и изобретателем. Чем он только не занимался... – и электроникой, и механикой, и космогонией, и даже влиянием магнитных полей на составляющие крови, для чего проводил исследования на стае крупных пираний…
Филипкин считал, что все наиболее значимые открытия возможны лишь на стыке наук, а в пределах лишь одной можно десятилетиями мыкаться впустую.  В общем,  нужен полиглот, которым Николай Филипкин и являлся. Казалось, не было ни одной книги, которую бы он не прочёл, абсолютно из всех областей знаний. Если ему требовались какие-то данные, а справочника под рукой не было, он просто представлял себе давно прочитанный том и мысленно листал его…
Когда исследования завершались, причём всегда успешно, избавляться от отработанного материала полагалось жене. За это она получала от мужа небольшие премиальные и быстренько разносила по магазинам и рынкам подопытных крыс, рыбок, птичек, насекомых, а иногда и сами изобретения, теперь уже за гроши…
И всё начиналось опять – идея, затраты, бессонные ночи… Научных трудов по поводу изобретений Николай принципиально не писал, даже черновиков не оставлял. Мол, рановато человечеству… Не доросло. И только посмеивался, почитывая соответствующие свежие журналы:
– Ну вот, подбираются ребятки к моей частоте… Да только дело-то отнюдь не в ней. Думайте, дурашки, думайте!

Надежде было интересно с мужем, иногда они ночи напролёт разговаривали, вернее – говорил он, она только слушала. Дружбы мужа ей вполне хватало, а вот любви… Даже самые близкие отношения меж Филипкиными сводились лишь к проверке выводов господина Фрейда, прав или не прав? Конечно же, Надежде не хотелось вписываться в эти, может, и гениальные, но с её точки зрения явно женоненавистнические рамки!
Вот она и не вписывалась… Правда, несколько по-своему. Эй, уважаемый Фрейд, какая б ещё терпела подобное, да ещё безропотно? То-то же!
Ведь даже ревновать ей приходилось лишь к жирному коту Ваське, которого муж постоянно оглаживал, раскладывая у себя на животе. Иногда, стоя у кухонного окна, Надежда и сама с завистью поглядывала на какую-нибудь бродячую кошку, сладко потягивающуюся на солнцепёке:
– Счастливая… Ни мужа у тебя, изобретателя, ни работы, ни долгов…
А уж если к этой кошке ещё и проявлял интерес местный котяра, то бедной Надежде приходилось лишь вздыхать и понуро отправляться на свой кухонный диванчик, единственное выделенное ей место.

По утрам она отводила дочь в садик, сына в школу и, уцепившись за последнего, висящего в дверях троллейбуса, утрамбовывалась, и ехала на работу. Следом, где-то через пол часа, на своём жигулёнке, отправлялся и муж: засиживаясь до утра, он иногда трудно вставал.
– Как ты с ним живёшь? – возмущались подруги, уж они-то многое подмечали…
        Например, когда Надежда звала мужа обедать, тот какое-то время растерянно топтался у стола и вдруг уходил. Оказывается, возле его прибора не положили вилку. Надежда тут же исправляла свою оплошность, и только тогда муж подходил и начинал есть.
На работе было ещё смешнее, а служили они в одном КБ. Если в столовке давали птицу, муж поглощал только прилагаемый к ней гарнир, не требующий лишних физических и мозговых усилий. Надежде приходилось самой разбирать для него цыплячьи тушки.
– Ведь голодным останется!
А когда ей, правда, очень редко, удавалось привлечь мужа к закупке продуктов, он вдруг ни с того ни с сего бросив ей в ноги тяжёлые сумки, по аистиному вышагивая и что-то бормоча себе под нос, молниеносно удалялся в неизвестном направлении, и окликать его уже не было смысла.
Весь семейный бюджет Филипкиных, естественно, уходил на всяческие ингредиенты, реактивы и прочее. Концы с концами не сводились, и Надежда частенько уговаривала мужа:
– Ну, напечатай хоть что-нибудь, хоть какие-то деньги будут!
Напечатал – безобидную рыболовную книжку, но и в ней, объясняя конструкцию своего эхолота, умудрился привести фрагмент последнего, ещё не испытанного им металлоискателя. Тут же наехали «ребятки», копающие золото в Спитаке. Пришлось отдать им полную схему, иначе грозили поджечь квартиру. Больше Надежда уже ни о чём мужа не просила, замолчала, как говорят, навеки.
Отдыхал Филипкин тоже с размахом: зимние и летние рыбалки, разведение всех видов пальм, аквариумных рыбок и даже земляных мексиканских белок – и всё с помощью лично изобретённых приманок и катализаторов на основе золотого уса и вытяжек из каких-то там желёз…

И вот – новое увлечение… Охота! На отпускные куплено ружьё. На премиальные – охотничья собака, спаниелька Джесси. В доме появилось собрание сочинений Сабанеева и стопка глянцевых охотничьих же журналов, в основном дорогих…
И уже через месяц – первый выезд, на вальдшнепа, в середине апреля…

– Весна… – радовалась Надежда, – уже подснежники продают. Медуница зацвела…
Когда их старенький жигулёнок остановили два гаишника, и Николай слегка запаниковал, Надя наоборот с явным удовольствием наблюдала, с какой завистью один из стражей закона разглядывал их дорогое ружьё и породистую собаку, а другой – её саму, ведь она была довольно привлекательной, только сказать ей об этом было некому. 
– Счастливой дороги! – наконец, пожелал ей тот, с голубыми, словно подтаявшими, глазами. И Надежде на минутку подумалось:
– А ведь, и правда, я счастливая… Еду в собственной машине, со своим мужем, да ещё и на охоту… Позавидовать можно!

Весенний лес был живым, дышащим, влажно-тревожным… Всё в нём: и запах обнажившегося, ещё осеннего, тления, и свежесть пробудившихся после бесконечно долгой зимы ростков и почек – пьянили Надежду, пробуждая в ней досель не востребованные чувства. Да ещё и бледная, но уже просто огромная – луна, прямо над головой!
Заметив её, спаниелька даже села от удивления, задрав кверху восхищённую мордаху.
– В первый раз, наверное, увидела… Щенок ведь, – улыбнулся муж.
Они поставили машину возле небольшого булькающего родника, экипировались, и потом долго и напряжённо кружили по уже ночному тёмному лесу.
– Квик, квик, квик… – Слышалось с высоты.
– Хорх, хорх… – уже совсем близко.
– Это вальдшнепы летят к своей самке… А охотники, гады, в них стреляют – возмущалась про себя Надежда, – разве можно убивать саму любовь, да ещё весной?!
– Бух… Бух! – неистовствовали стосковавшиеся по весенней тяге охотники.
– Всё по правилам, – объяснял муж, – отстреливаем лишних самцов, чтобы молодое потомство не объедали.
Но легче Надежде не становилось:
– Небось, тоже какой-нибудь птичий Фрейд расстарался….Только ведь не ему решать, кто в этой жизни лишний, а кто нет!
Ноги у неё давно отсырели, начало ломить простуженное колено, захотелось присесть. Но куда?

И вот, наконец, убит первый вальдшнеп. Он упал в небольшой камышовый затон и в агонии ещё долго трепыхался на чёрной, словно масляной, воде.
Николай велел Джесси достать трофей. Та потрогала воду лапой, убедилась, что холодная, и стала кивать хозяину, мол – ну, что же ты? Давай!
И хозяин полез сам, проваливаясь по пояс в хлипкую чавкающую жижу, правда, в резиновых сапогах-штанах. Он дотянулся до вальдшнепа сачком, подцепил его и бросил собаке.  Та с радостью повозила птицу по первой, ещё чахлой, но уже пронзительно пахнущей травке и, наконец, отдала.
– Молодчина! – похвалил её Николай, – некоторые сразу не отдают, приучать надо. Хорошая собака. Породистая…
– Да ещё и не дура, – ухмыльнулась Надежда, соскребая с боков мужа грязь и прелые водоросли.
Наконец, они вернулись к машине. Но ехать домой было ещё рановато, и Филипкин  придумал жене занятие:
– Ты пока машину помой, чтоб не скучать. Погрейся. Отдохни. А я ещё немного похожу… Потом вместе перекусим, и домой.
– Ладно… – нехотя согласилась она.

Мыть эту чёртову машину, да ещё ночью, не хотелось. Надежда вымокла до нитки: с мокрой тряпки натекло и на живот, и на ноги. А потом оказалось, что ещё и жигулёнок закрыт! То ли Николай его запер, то ли сама Надежда нечаянно захлопнула.
Ещё пару часов она, насупившись, просидела на корточках, прислонясь к высокому замшелому пню. Так было теплее. Кричать, звать мужа в ночном лесу было неразумно. Мало ли кого накличешь?.. И она решила поискать его молчком, хоть поблизости. Но, отойдя шагов на тридцать, вдруг резко отпрянула за невысокую разлапистую ель.

Там, впереди, поблескивали две легковушки. Томно выпевала зурна. Горел костёр. Жарилось мясо с пахучими приправами. А вокруг сидело несколько мужчин, переговаривавшихся с восточным акцентом. Средь них была и одна девица, полноватая, с белыми крашеными волосами. Повиснув у самого молодого на шее, она нарочито громко смеялась.
– Скорее всего, наша, – решила Надежда. Даже издалека ей удалось разглядеть красноватое расплывшееся лицо блондинки с прищуренными, будто свиными, глазками.
Покачиваясь на расставленных ногах, мужчина слегка мотал свою объёмистую ношу из стороны в сторону, отчего та, довольно повизгивая, ещё крепче вцеплялась ему в шею.

И тут… Надежда вспомнила совсем другую пару, ещё оттуда, из студенческих времён. Тогда одна из сокурсниц, Ленка Маринина, уговорила её съездить на пару недель в Батуми:
– Тётка у меня строгая, но добрая. Ты ей понравишься! Субтропики посмотришь, накупаемся вдоволь. Август. Море тёплое…

Ну и поехали. И в первый же день Ленка предложила:
– А давай в ночном море нагишом искупаемся?.. Я ещё ни разу не пробовала. Говорят, ощущения потрясающие, рыбиной себя чувствуешь или ещё чем-то…
– Осьминогом, что ли?
– Может, и осьминогом, или медузой… – смешно растопырила та пальцы.
– А как же пограничники? – удивилась Надежда, – ночью ведь никого не пускают…
– А мы – в лазейку, меж скалами… Я такую знаю.

Лазейка оказалась довольно узкой, с острыми краями, но девчонки, подсмеиваясь друг над другом, всё-таки протиснулись через неё и, немного стесняясь, разделись. На фоне тёмных скал их нагие тела казались уж слишком белыми и беззащитными…
Стараясь не тревожить крупную скользкую гальку, Надежда осторожно ступила в воду и тут же обнаружила за выступом скалы… небольшую ярко освещённую баржу, вдоль бортов уставленную причудливыми масляными светильниками. Палуба её была устлана бордовыми коврами и уставлена позолоченными блюдами с фруктами и какой-то снедью.
Спиной к Надежде стоял рослый полноватый мужчина в атласной шёлковой рубахе почти до полу. В колеблющемся свете живого огня поблескивала и она, и небольшая лысина на его плотно сидящей голове. Из-под рубахи выглядывали такие же атласные шаровары и красные узконосые туфли с загнутыми кверху носами. Слышалась сегодняшняя восточная музыка… Но, что ещё интереснее… У этого мужчины на шее тоже висела… нет, не зрелая женщина, а совсем юная девушка, лет шестнадцати, со светлыми вьющимися волосами ниже пояса… Красоты она была необыкновенной, просто ангельской… Хрупкая, с белым точёным личиком и детскими припухлыми губами.
Мужчина деловито расхаживал по коврам, давая указания услужливо согбенным пред ним тёмным суетливым фигурам, старающимся двигаться как можно незаметнее. Баржа явно готовилась к отплытию.
– А как же пограничники? – удивилась и тогда Надежда.
– Для таких – никаких запретов нет… – опасливо спряталась за её спину  Маринина.
Выбираясь из воды девчонки ещё раз оглянулись, чтобы получше разглядеть юную красавицу, безвольные ступни которой мотались чуть ниже колен её хозяина. Лицо девушки, полулежащее у него на плече, выражало просто неимоверное блаженство…
Надежда, тогда ещё ничего не знавшая о наркотиках, приписала это, конечно же, истинному, всепоглощающему чувству, чему же ещё?.. 
– Висит… как замок любви! Не отстегнуть. Не оторвать…

Потом она ещё долго, по наивности, конечно, мечтала:
– Вот бы и мне так… Раз, и навсегда! И её тело тут же становилось томно горячим, а губы сами приоткрывались в ожидании хоть чего-нибудь…

Вдруг неподалёку треснула отслаивающаяся кора. Леденящий предутренний ветерок привёл Надежду в чувство, и она, зябко поёжившись, несколько раз переступила с ноги на ногу.
– Куда всё-таки этот Николай запропастился? Если бы что-нибудь случилось, Джесси б давно прибежала. Небось, опять задумался…

Блондинка уже сползла с одной шеи и перебралась на другую. Мужчины стали по очереди водить её в соседние кусты. Сначала Надежде было гадливо и страшно… Потом интересно. Такого, в живую, она ещё не видела… Её удивляло, что мужчины не грубили своей непристойной блондинке, а относились к ней с толикой своеобразного уважения. Один пытался согреть, укутав своей курткой. Другой кормил её с рук шашлыком…

Мясо пахло просто одуряюще! С утра, за сборами, Надежда так и не перекусила, и теперь не переставала сглатывать слюну.  Желудок её, как вполне самостоятельное живое существо, то вдруг вспучивался, то, безнадёжно пискнув, прилипал к позвоночнику.
Её продрогшее измученное тело всё явственнее потряхивало от предрассветного знобящего холода, а главное – от обиды! От вопиющей несправедливости! И сейчас, и вообще…
И вдруг Надежде нестерпимо захотелось туда… К теплу, к людям, какими бы они не были… Ведь – люди же!

Мозг ужаснулся, а тело уже искало себе хоть какие-то оправдания:
– Вдруг, не тронут? Объясню им, что мужа жду, что он вот-вот придёт… Ведь уже посветлело. Вокруг охотники с ружьями…
И в самом деле, рассвет уже обозначил золотистой окантовкой верхушки самых высоких елей. Засвиристели видимо уже утренние птахи…
Надежда с трудом выдернула сапоги из ещё не растаявшего под елью сугроба и сделала первый шажок в направлении костра, потом другой, уже увереннее…
Но тут мелко затрепетал орешник, и на неё, чуть не сбив с ног, запрыгнула мокрая, ликующая Джесси. Следом показался и муж:
– Прости, дорогая, я тут немного заблудился…