В тесной гримёрке три лицедея молча врастая в грим,
На целых два акта судьбу предвкушая, вживались в Древний Рим.
И мысленно выпив, то что налил им личный душевный врач,
На сцену пошли три слуги Принципата: король, его шут и палач.
Король ликовал, правил миром и счастьем,
И жизнь кому надо дарил.
И в такт ему шут, лишь для вида перечил,
Юродствовал и боготворил.
Палач своё дело делал исправно
То чаще, то реже порой,
И пятясь назад каждый раз после казни
Со сцены тянуло долой.
А после спектакля в тесной гримёрке, напротив своих зеркал,
Один - громко пел, второй - смеялся, а третий всё время молчал,
Все разошлись, кто к себе, кто не очень, а кто по иным делам,
А наши герои, три верных коллеги, домой к своим сыновьям.
Папа, скажи же, скажи же мне папа, кого ты сегодня играл?
Я был королём самым главным на свете, народом своим управлял.
И первый сынишка немного подумав, с уверенностью сказал:
"Пап, я очень хочу быть артистом, пусть хлопает мне весь зал!"
Второй сынишка: "Скажи же мне папа, кем ты сегодня был?
Весёлым шутом, балагуром речистым иль просто народ смешил.
Второй сынишка в весёлом восторге с огнём в глазах изрёк:
"Папа, папуля я буду артистом, быстрей бы настал этот срок!"
И третий бросаясь к папе в обнимку, задал тот же самый вопрос.
"Да, так в основном играл в массовке, сидел не высовывал нос".
" Да нет же, нет же, мне мама сказала, что ты играл палача.
Ну расскажи же как это было, расскажи же скорей!"
"Да ладно, сынулька, не мучай меня ты в той роли мало речей".
Вечер пронзало лишь тиканье стрелок,
сынуля уроки учил,
А папа маячил тенью по стенам
и на балконе курил.
Только когда все уснули открыл он
школьную сына тетрадь,
И в полумраке невольно вгрызся
в неровную, детскую гладь.
Только одну лишь строчку увидел не смыкая очей:
"Я очень, очень хочу, чтоб на свете не было палачей".