Я хочу… показать тебе главное.
Чтобы ты ощутил, пока еще можешь чувствовать.
Растяни по полам парчу... гранатовую.
Расплещи прозрачностью меня по ней. Мангустовым
Хватом прислони себя, облачи,
Завернись и слушай, как в ткани кровь сказывает:
Нас щадят божественные палачи,
Оставляют больше времени для раскрытия связи,
Чем могли бы. Ясно правдою,
Можно стенать и жаловаться без смирения – толку
От этого по нулям, жизнь ударами
Сама обсыпать умеет. Что же теперь, выть волком?
Смерть внушает ужас будто бы
Обещанием потерять себя, без всего, что полюбишь:
Как срывается с губ: «Я тобi…
Відкриваюсь»; как родился, кем был, каким будешь;
Глаз близкого излучения, сердца
Шум, бешеный стук, боли, тяги, молвы; все чувства,
Бережно хоронимые не в место
Уютное, а в руки пустот и бездны. Раз – уже не путник,
Сплошное ничто, как мыслится
Тебе в сотрясаниях, потрясениях, мириадах страхов.
И вера твоя сильна. Не числится
В рядах дум подозрение об упущении, тихой плахой
Возвышаемом в закатных красках,
Одобряемом несправедливо малым дитем инаким:
Уверенным можно быть (голос ласков),
Но истина ни единому не известна. (Мой мальчик…)
(Содрогания, нежность) Хочется
Забрать столь желчное сопротивление (дорогой…),
Разъедающей под корень тощий
Жидкостью выливаемое. Пока уровень наш с тобой
Совпадает, пожалуйста, отслои
Частично кожу, чтоб моя суть могла сквозь парчу,
Сквозь смесь кровей и кости впить
В твою пути к пониманию. Помнишь, лапа, ворчун,
Это – не битва веры. Я, по правде,
Ее не имею (как страха смерти). Дело не в условиях,
Нет, ведь каждого не минует лАдья
С Хароном, а тем более – не в обеспеченности, коя
Пуста еще более, чем слова лжецов,
В данном случае. Ответ здесь един: я так благодарен,
Так глубоко люблю, что своих отцов
Вижу детьми, ведомыми неизвестным, с окраин
Внимаю волнующим откровениям,
Принял стезю растерзания еще при жизни, распался
Слегка, но собран «ради», пение
Слышу и чувствую за версту от его издающих, танцы
В ступни по нервам к мозгу бегут,
Крики – насквозь, слезы – под водами топят, жжение
Всем собой ощущаю, спиною – прут,
Руками – чужие цепи, страдания, вздох, торможение
Жизни. О чудо мое неписаное,
Я с тобой, в «есмь» гляжу, а в смерти никто не повинен,
Ею никто не «обречен», на выселках
Были, станем – поодаль, впрочем, неясно. Но силы
На житие оставаться до позднего
Должны, лишь отчаяние губительно, разочарованны
Взгляды, ненавидящее на лозах
Громадных в гроздьях шипуче-жалостливого, конные
Эскадроны в грязи и путах,
Затмение бессмысленное исконно важного паникой,
Пеленой ощущения вида Брута,
Обнесенье плотной цепочкой жал трутней (аленькый…)
Внутреннего. Не сминай это,
В нем так много! Кто-то даже сказал бы: руками Бога
Соткан и бережно светом
Некогда заведен, и выпущен на волю ладонью трогать
Цветы и шипы. Я прошу: отдайся
Глубинному составляющему, раскройся, прими Мару,
Как есть, впоследствии, братец,
Сейчас же – будь и борись, борись в безумии, на пару
Со своим жИвым избранником.
Он шепчет, что смотрит пронзительным взглядом «в»,
Что видит тебя (сирый, маленькый…
Очаровывающий, разжигающий чувств кострище): ты
Дыхание, страстное вожделение,
Квинтэссенция, нега и чадо-Деймос, еще на перепутье
Рано губить плачевной верою
Ростки надежды и способности мыслить гибко. Гнуть я
Взялся тебя, как себя, выделяя
Среди миллиардов когда-либо живших личностей, лупу
Передам из рук в руки, наделяя
Видением твоего нутра. Мы дойдем до позволенного,
А может – и дальше: силы исходят извне кровные.
Держись и борись. Под парчой в халупе
Я полюбил тебя, глупень.
Keihne.
09.02.16