Не дожить тебе, хороший мой, до старости,
Но прославиться, поверь мне, на века.
Ведь поэты - глубоко в свинцовой памяти -
Умирают, не дожив до сорока.
Мои сёстры, изумительно отлитые,
Будут ждать, когда настанет их черёд,
Чтобы с песней поминальной и молитвою
Устремиться в свой единственный полёт.
Вы загадочные и непостижимые -
Перед смертью не почувствуете страх -
Беспокойные, болезненно-ранимые
И похожие для нас на певчих птах.
Не спасёт тебя любимое оружие
И взметнётся пулей в синеву небес.
Светлый,
солнечный,
святой!
Ты слышишь, нужно так:
Чтоб не Пушкин был убийцей, а Дантес.
Не писать бы никогда стихов отчаянных,
Не пылать тебе, не плакать болью слов...
Но увидеть, как с улыбкою печальною
Принял пулю сердцем белый Гумилёв.
И не ведать бы тебе о чёрной подлости,
И не видеть страшных лиц своих врагов...
По-тальковски быть с народом сердцем,
голосом,
Не дойдя до сцены несколько шагов.
Ты поверь, мой славный, сколько сокровенного
Вековые пули бережно хранят:
Так распяты все поэты убиенные,
Как Христос когда-то тоже был распят.
И когда я прилечу к тебе из вечности,
Улыбнёшься, что земной закончен срок.
Об одном молю: расплавь меня сердечностью
Своих самых жарких,
ярких,
горьких строк!