Реальность рушится, расползается, - словно срединно-продольный распил неизвестного в морге.
Слышишь скрежет, предчувствуешь неминуемость лезвий?
Серенький волчок из колыбельной пришел за тобой, спустя годы,
Но сейчас время сказок для взрослых в виде проблем, самокопания, бессилия, одиночества,-
Огромный могильный камень.
Пришел по твою душу, влез в твою шкуру и на кухне готовит гарнир,
К твоим мыслям, словам, а ты думал что всё дозволено.
Припевает: " эту душу – в утиль, это тело – в сырую землю".
Выходишь ему навстречу,но ты тут один.
Страх умножается на двое и растет в прогрессии,
Жрет твою веру и твою самость, что от тебя осталось?
Чем ты был раньше? Что получится?
Попросить его /себя самого/ перед расплатой влить себе ртути в кофе.
Лишь бы опять ничего не чувствовать, никогда ничего не чувствовать.
И не слышать правды, разъедающей хуже любой кислоты.
Последний раз пуская тебе по вене,или вливая бутылку крепкого в рот,
Он спросит чем ты гордишься по-настоящему, что такого ты сделал,
У тебя в руках только бесконечные серые дни, иллюзия причинности
И сопричастности взращенные самолюбием.
Все разлетается на осколки от частоты твоего внутреннего голоса,
Стеклянные витражи, с радостными картинками, обращаются в острую кашу под сапогом карателя.
Помнишь ли свою первую давящую вину?
Со временем масса ошибок обретает ощутимую форму на подсознательном уровне.
Вот, это твой верный пес, ты всегда мечтал о собаке.
Ты прекрасный хозяин - Цербер уже разожрался и не вмещается в будке памяти, цепи скрипят, целится в глотку.
Можешь молча терпеть эту пытку, можешь громко стонать,
Но никто твоим стонам не внемлет, а от себя никуда не деться.
Игра на вылет, задание на сегодня – выворачиваться наизнанку, выламывать пальцы от невозможности что-либо исправить.
Кричать и роняться на плиточный пол, кровавый узор, вот твой некролог - просто грязный развод.
Когда ты успел так пасть? Я упустил момент.
Я становлюсь насильно вырванным кадром из фильма, с рвущим душу субтитром,
Растащенным по сохраненным, дневничкам, и постам с грустными песнями,
Но какое мне дело до этого, ведь самого главного еще не сказал,
И мои критерии - слишком жесткий отбор, слишком высокая планка.
У меня вместо сердца сквозная рана от ремиссий и реминисценций,
Попыток отвлечься от главного - взлелеять что-то человечье.
Но мне этого мало и я хочу еще.
Никогда не будет достаточно для творца, скульптора текста.
Впрочем, что я, наблюдателя разных жизненных драм.
Я глотаю ножи, я глотаю огонь, блуждающий в темноте факир, вечный жид,
Ни дома, ни тепла чужих рук, и какая разница как меня назовут.
Снова стоять на коленях и смотреть в окно, наблюдая ночное небо.
Почему этот цвет так напоминает тебя, то кем ты был когда-то или не был, а мне показалось.
Какие-то детские ассоциации накрывают уже дважды.
Бледно розовый флер твоего обаяния мешает здравости, обретает цвет бордо.
Черный паук тоски сплетет мне петлю из того, что я так люблю.
Залезет мохнатой лапой поглубже в душу, а я жду когда солнце взойдет,
И заберет мой миллионный ночной кошмар, но сама жизнь давно уже ад.
А он ее продолжение, мой удел - выцарапывать раз за разом, связку образов, даря им словесную плоть.
Пока моя собственная постепенно становится все прозрачней.
Я становлюсь декорацией к разрушению и распаду.
Пока не атомов, но целого мира, как будто этого мало.
Дышать становится всё тяжелей.
Все, что мне в тебе так нравилось просачивается сквозь пальцы,
Ты слишком тонкий, нежность, что нам доступна умещается в взаимно заскриненных сообщениях,
Я боюсь тебя повредить, своей истинно человеческой близостью,
Сидеть рядом и наблюдать за движением твоих ресниц,
Представляю каждую из них птицей, вот они опадают, такие длинные и красивые, загадай желание.
Под твоими ресницами - сбой кодировок, палитра из черно-белых экранов.
Птицы падают, птицы падают, а я мечтаю стать героем фильма Хичкока,
Чтобы быть заклеванным стаей воронов, вырви мое горе.
И мои больные глаза, в которых калейдоскоп из того что пытался забыть, но не смог.
Мозаика достойная украшать только фамильные склепы,
Ментально целовать твои треснувшие губы, кровь на вкус как сталь,
Мне еще никогда не было так паршиво, и неприкаянно, я твой Каин и Авель в одном лице.
Склоняю голову на холодные плиты, ты бесшумно, приближается сзади,
Только ты в роли жертвы, и почти всегда, раскаяния снова не выйдет, - не ударишь.
Мои руки прибиты гвоздями крест на крест,
Объятий не будет, возьми хоть немного пепла моей обугленной сути, она ещё и горчит,
Положишь в склянку, вот тебе волшебный эликсир, открывающий вход в реальность.
Отдай мое сердце разрезанное надвое, так давно из тела изъятое,
Что я забыл как это по-настоящему чувствовать что-то более одного дня, -
Волку и он отстанет, и все встанет на место.
Послушай, я не церковь - тебя не нае/бу.
Сам иду писать заявление о пропаже, попутно спрашивая у прохожих :
Вы мой ху/й не видели, второй день не могу найти.
Одна пожилая женщина говорит, милый, посмотрите получше на своем будущем, социализации, отношениях,
От там крепко забит, благодарить не нужно.
Ну да, точно, а то я уже и забыл.
Что с нами стало, уже не могу смеяться, невероятно бытовая способность загонять себя в угол.
Но не плакать же, финито ля комедия,
И все же мы так однородны, иди ко мне,
Или во мне, давай меняться местами, слюной и кожей, и попробуем с начала.
В моей крови так мало эритроцитов, что она похожа на ржавую воду.
И уже она будет образовывать подтеки на стенах,
Перед тем, как принимать душ и заглядывать в слив.
И перед тем, как стоять под буроватыми струями,
Вслух матерясь на все лады, на бездействие коммунальных служб,
Которым на все насрать, кроме денег заплаченных вовремя,
Перед тем, как начнешь любоваться своим телом, впервые, -
Вспоминай меня, ты знаешь - у нас получилось.
Я уже повсюду, протяни руку, и даже внутри тебя, в том самом звере,
Который желает тебя разорвать.