***
Лето оземь ударилось яблоком,
и оно сразу вдребезги — хрясь!
Обернулось нахохленным зябликом,
лица листьев затоптаны в грязь.
То, что с облака сыпалось золотом,
пропадает теперь ни за грош.
Веет холодом, холодом, холодом,
пробирает нездешняя дрожь.
Я живу, не теряя отчаянья,
мои пальцы с твоими слиты.
В мире хаоса, мглы, одичания
мне не выжить без их теплоты.
В неизбежное верить не хочется —
заклинаю: пожалуйста, будь!
Всё плохое когда-нибудь кончится,
уступая хорошему путь.
Если ж край — то тогда — не ругай меня -
я сожгу своей жизни шагрень,
чтоб согреться у этого пламени,
чтобы ужин тебе разогреть.
И когда дед Мороз из-за облачка
спросит - как тебе? — в злую пургу, -
не замёрзла? - отвечу: нисколечко!
И при этом ничуть не солгу.
***
Затишье комнат... Ему не верьте.
Чем тише омут — тем злее черти.
Окно откроешь проветрить душу -
и бездна рот распахнёт радушно.
О не теперь, не ещё, попозже,
от скрипа двери — по коже дрожью.
Мелькают тени, в ночи пугая,
и даже стены не помогают.
Ходить в пол-шага, дышать в пол-силы,
чтоб не спугнуть неземные силы,
не захлебнуться тоской острожной -
думать и вспоминать осторожно.
***
И не верила, и не просила,
не боялась... но что-то никто
не пришёл и не дал, как гласила
поговорка. Ну что ж, а зато -
всё! Цветаевские посулы
оправдались всему вопреки.
И мерцанье огня из сосуда
мне дороже дающей руки.
Но всегда, до скончания лет -
чёрный список и волчий билет.
***
Простите, сорняки и лопухи,
трава моя, душа моя живая.
Из вас могли бы вырасти стихи,
а я вас беспощадно вырываю.
Как с поля вон дурной травы пучок -
из сердца вон, раз глаз уже не видит.
Пуста земля и на душе — молчок.
Зато никто уж больше не обидит.
***
Остановись, мгновенье. Хоть не так
прекрасно ты, как из стихов казалось.
Сойди из сна, с холста или листа,
побудь со мной ещё хотя бы малость.
Прошу тетрадь, одежду и кровать
вернуть на миг, что помнится и плачет -
поцеловать и перелицевать,
любить, убить, забыть, переиначить!
Вернись, мгновенье, чтобы стать иным.
Большое видится на расстояньи.
О сколько вас ко мне приходит в сны,
на краткий ужас обернувшись явью...
***
Как собрать себя в кучку, размытой слезами,
разнесённой на части любовью и злом,
с отказавшими разом в тебе тормозами,
измочаленной болью-тоской о былом?
И поклясться берёзами, птицами, сквером -
как бы я ни качалась на самом краю,
как бы ни было пусто, беззвёздно и скверно -
я ни тело, ни душу свои не убью.
Как сказать себе: хватит! Довольно! Не надо!
Посмотри на ликующий праздник земной...
Но встают анфилады душевного ада,
и бессильны все заповеди передо мной.
***
я всего лишь пассажир
незапамятного рейса
жизнь отчаянно бежит
по кривым разбитым рельсам
колея ведёт в овраг
кто ты есть в кого не верю
мой вожатый, враг иль враль
господа вы звери звери
мой трамвай идёт в депо -
все сошли, кто ехал рядом
а ведёт его слепой
с мутным брейгелевским взглядом
жизнь короткая как май
засветилось и погасло
Заблудился мой трамвай
Аннушка спешит за маслом.
Танец
Ночь приставит ко мне стетоскоп,
к моим снам, обернувшимся явью,
и заметит, что стало узко
мне земной скорлупы одеянье.
Ночь и осень, а пуще — зима -
это всё репетиция смерти.
Разучи этот танец сама
под канцоны Вивальди и Верди.
Развевается белый хитон,
легкокрылые руки трепещут.
Рукоплещет партер и балкон,
совершается промысел вещий.
Просто танец, чарующий бред...
В боль и хрипы не верьте, не верьте.
Наша жизнь — это лишь пируэт,
умирающий лебедь бессмертья.
***
Как поразительно слово «конец».
Запечатлелся в нём «конь» и «гонец»,
облако пыли, ужасная весть,
что не хватает духу прочесть.
Но всё гоню в своём сердце гонца,
скачет и скачет мой конь без конца,
чтобы приблизились дали,
чтобы сказали: ну вот, наконец!
Только тебя мы и ждали, гонец.
Только тебя мы и ждали.
***
Финита комедия, хоть не смешна.
И дальше как водится лишь тишина.
Сценарий в помарках, исписан мелок.
Но можно ремарку ещё в эпилог?
Я знаю, в сценарии этого нет,
слова запоздали на множество лет,
но сквозь расстояния в тысячи миль
быть может она-то и вытянет фильм!
Пусть был оператор порою бухой,
снимал неумело на плёнке плохой,
вдруг луковка слова потянет весы,
и мой Режиссёр улыбнётся в усы?
Когда же всплывёт на экране «Конец»,
откликнется ль в ком-нибудь мой бубенец,
и вспыхнут ли в памяти титры огнём,
рассказывать будут ли детям о нём?
Не важно, что ночь занавесит окно,
что жизнь положила тебя под сукно,
и мучит душа многолетней виной...
Но слово последнее будет за мной!