Выкупив в соседнем городке обратный билет, Катя решила немного погулять. За две недели надоели и пляж, и снятая у чёрта на куличках комнатушка. Хотелось цивилизации, и она пошла на «Лебединое озеро». Билеты оказались дешёвыми, и правда, кто ж у моря в театр ходит?.. Удовольствие было ещё то: сцена маленькая, «лебеди» пуантами друг другу в нос тычут и чуть не падают. У примы белые колготки чёрной ниткой заштопаны, и пот с «лебедей» – просто ручьями…
В антракте Катя вышла, чтобы вдохнуть свежего воздуха, купила мороженое и решила не возвращаться. Едва присела на скамью, как к ней подкатила женщина с коляской:
– Не посмотрите за Машенькой, я буквально – на секунду, за-гляну в детский отдел, и назад. В магазине душно! Я и так её заморила…
– Конечно, – улыбнулась малышке Катя, – ты ведь не будешь плакать? А сама подумала, я бы своего ребёнка посторонней не доверила. Малышка тут же потянулась за мороженым.
– Фу, это – бяка! – смутилась Катя и выбросила стаканчик в урну.
Не прошло и пяти минут, как Машенька кое-куда захотела…
Катя нацепила сумку на спинку скамьи, чтоб не мешала, и по-несла девочку за ближайший куст. Когда они вернулись, мама уже стояла у коляски:
– Спасибо! Очень выручили. А теперь мы поехали, папа уже заждался…
Катерина проводила их взглядом и потянулась за сумкой.
Но её на месте уже не было. Обойдя скамейку и соседние кусты, Катя плюхнулась на скамью и растерянно уставилась в пространство: ведь в сумке был не только билет домой, но и все наличные деньги. Спасибо, хоть документы в чемодане остались.
Сосчитав последнюю мелочь, она вернулась в посёлок, уже не на маршрутке, а рейсовым… Денег не осталось даже позвонить. Да и кому? Подруга тоже на море. А мама ; у сестры, в деревне. Какой там телефон? Телеграмму и то приносят через неделю.
И тут к ней заглянула квартирная хозяйка:
– Постель менять не буду, всё равно послезавтра уезжаешь.
Катя взглянула на неё и заплакала. Выслушав нехитрую историю, хозяйка аж вскинулась:
– Да как ты с такими глазами вообще живёшь? В них же крупными буквами написано, бери у этой дуры, что хошь, а что не хошь, сама добавит! Такие глаза, девонька, прятать надо, за чёрными очками, а то и до дома не дотянешь!
– Есть у меня очки… – лучше посоветуйте, что делать.
– Может, ты серьги свои сдашь, те, золотые? Много в скупке не дадут, но на обратную дорогу хватит. А лучше – к Машке, которая на пляже кукурузой торгует. У неё знакомый есть, тот больше даст.
Кукурузная Машка даже угостила её горячим початком:
– Не ной! Сейчас Митяй придёт, может, серёжки ему и глянутся.
Около трёх появился Митяй – лысый, с оттопыренными ушами, в растянутой чёрной майке. Глазки у него были, вроде и размытые, но цепкие, а под правым ещё желтел отходящий синяк. Он долго разглядывал серьги, а золотое ушко с пломбой даже прикусил:
–Надо Нилычу стнести… Посидите тут. Я скоро.
Катя обрадовалась, что появился хоть какой-то шанс. Тем более и Машка этого Митяя знает, не должен обмануть.
Прошёл час, потом ещё три… Машка собралась уходить.
– А как же Митяй? – Уже испуганно ахнула Катя.
А кто тебя просил ему серьги отдавать?
– Так вы же…
– Я что, ему родственница? Ну, сказала, что золото скупает…
Торговка ушла, а Катя осталась. Ей казалось, пока она ждёт, ещё ничего не потеряно. Ведь обещал же…
Так она досидела до темноты. Отдыхающие разбрелись на ужин. Пляж опустел. Вдоль прибрежного бульвара зажгли фонари. Из соседних забегаловок запахло жареным мясом и пряностями. Отовсюду заревела однообразная местная музыка. Чуть позже пёстрыми толпами мимо пошли сытые, обрадованные вечерней прохладой курортники. А она всё сидела на своём бетонном поребрике, уткнув локти меж колен, и неотрывно смотрела в сторону больших железных ворот, за которыми скрылся Митяй.
Всё в ней словно одеревенело, живыми были только страдальчески напряжённые глаза да подрагивающие, видимо, в ожидании чуда, скрещенные под подбородком пальцы. И чудо, как ни странно, произошло. За её спиной, как из-под земли, вдруг вынырнул Митяй:
– Вот твои деньги… Хотел не отдавать, но уж больно ты «усидчивая». Жалко стало. Глаза у тебя, как у больной лошади. Нельзя такой дурой быть. Ты всё-таки думай, хоть иногда.
– Спасибо, – пересохшими губами шепнула Катя, – я знала, что вы придёте, даже не сомневалась…
–Тьфу! Блаженная… – резко развернулся Митяй и зашагал прочь, – чума лупоглазая…
Утром Катя купила новый билет, конечно же, с рук, в кассе уже не было. После перенесённого даже купаться не хотелось. Она уселась в теньке и стала смотреть на море. Когда ещё здесь окажешься?
Ближе к обеду молодёжь разошлась, под полосатыми тентами остались только старики с внуками да несколько разомлевших пар.
Отметив углом глаза какое-то движение, Катя полуобернулась.
Вдоль лежаков, вглядываясь в лица отдыхающих, медленно шла женщина с заплаканными красными глазами.
–Ищет кого-то? Или что-то потеряла… – забеспокоилась Катя.
Заметив её сочувствующий взгляд, женщина тут же подошла и сбивчиво затараторила:
– Господи, как хорошо, что я вас встретила! Только вы меня и поймёте. У мамы инфаркт, и я срочно уезжаю. А назавтра у меня – путёвка в Воронцовские пещеры. Деньги-то пропадут. А ведь они так нужны – лекарства там и всё прочее… Может, возьмёте?
– Вы знаете, – почему-то стала оправдываться Катя, – меня уже приглашали в эти пещеры, но автобус – на шесть утра, а я живу далеко. Почти час идти… Да ещё и темно будет. К тому же у меня и будильника нет. Кто меня разбудит? Девушка-соседка уехала, а хозяйка с нами не живёт, она из города раз в неделю наведывается.
– Женщина, дорогая, ну проснётесь как-нибудь. Днём поспите, а ночью книжку почитаете. Мне эти деньги – вот так нужны! – чиркнула женщина ладонью по горлу, – сами знаете, как после отпуска.
– Ну, хорошо… – со вздохом согласилась Катя, – давайте вашу путёвку.
Вышла она в пять. Горы укрывали ущелье от солнца, и в нём ещё царила полнейшая темнота. Шаги гулко отдавались по асфальту, и Кате всё казалось, что следом кто-то крадётся… Даже сердце останавливалось. Она пугалась каждой тени, каждого неожиданного звука и всё убыстряла шаг.
Минут через двадцать пришлось спрятаться за стволом тревожно шелестевшего под утренним ветром платана. Впереди, переговариваясь, курили двое местных. Вид их показался подозрительным, и Катя долго ждала, пока они разойдутся. Наконец, путь был свободен, но тут… ноги у неё подкосились окончательно. Из ближайшей калитки высунула голову огромная кавказская овчарка, подошла и, ткнув мокрым носом Кате в бедро, словно скомандовала – ну что же ты, идём! И Катерина пошла… Собака, прижавшись к правой ноге горе-путешественницы, довела её до прибрежной автострады, кивнула на прощанье, и отправилась восвояси.
– Спасибо, – шепнула ей вслед уже оттаявшая Катя.
В назначенном месте её уже дожидался свежевымытый экскурсионный автобус. Пробравшись к своему месту, она повесила на крючок шляпу и облегчённо вздохнула:
– А хорошо всё-таки, что я купила эту путёвку. Новые впечатления, ведь это – продление жизни. А в ней так мало радости. Учишь этих лодырей музыке, всю душу вкладываешь… А результат?..
Сиденье рядом занял плотный седоватый мужчина, видимо, бывший военный:
– Какое приятное соседство… – просиял он, – теперь и ехать веселей!
– Вот так… всегда, – отметила про себя Катя, – две недели никого, а как уезжать…
И тут к ней, расталкивая экскурсантов, протиснулась сопровождающая:
– Женщина, покажите путёвку! На ваше место уже есть пассажир. Ну, конечно…– единичку перед тройкой подставили! Путёвка была на третье, а не на тринадцатое! Бывают же такие аферистки!
Катя почему-то мгновенно устала. Не было даже стыдно. Она безропотно вышла из автобуса и отправилась на пляж, не тащиться же по темноте назад? Глупо улыбаясь, уселась на лежак и снова уставилась на море. И почему со мной всегда – так? Зла никому не делаю, одно добро. А меня… Кстати, она достала из сумки обратный билет и придирчиво осмотрела, этот-то хоть не поддельный?..
Но к вечеру она благополучно сидела в купе Адлерского поезда на Москву. С верхних полок свешивались коротко стриженые голо-вы двух студенток, а нижнюю, напротив, занял подвыпивший мужичок с поллитрой под мышкой. Сначала он никому не мешал, потому, что допивал. А, допив, тут же решил оттянуться.
– Мордашки… – стал хватать он студенток за пятки, – кто из вас пустит погреться?.. Те, конечно, – визжать. Катерина попыталась его урезонить, и тут же получила локтем в грудь.
– Ах, так… Тогда я милицию зову! – кинулась она из купе.
– Зови, зови… – сразу присмирел тот.
– Эй, мужик, будешь хулиганить, высажу! Мало не покажется! – подоспела и проводница, – не хочешь, до самой Москвы – пёхом?!
– Бабоньки… Ну что вы такие злые? Я же к вам со всей душой!
– А она у тебя есть? – хмыкнула студентка справа.
– У меня-то есть. А вот ты – злыдня малолетняя! Что я тебе сделал?..
– Не хватало, чтоб ещё сделал…– пнула его ногой другая.
– И ты – злыдня! Ещё и дерёшься… Состаришься, никто приставать не будет. Вот тогда взвоешь!
– Взвоешь у меня сейчас ты! – зло прищурилась проводница. – Ещё одно слово…
– Ну, всё! Всё…– наконец угомонился он, улёгся и потащил на голову одеяло, – все мозги проверещали, злыдни.
– Да не трогайте вы его… – вдруг вступилась Катерина, – вроде, утихомирился. Проспится, шёлковым будет. У меня отец такой, как наберётся, хоть из дому беги, а протрезвеет, добрей его ; и нету.
Мужик тут же приподнял угол одеяла, долго всматривался Кате в лицо и, наконец, икнув, выдал:
– А ты… А ты, святая простота, – хуже всех! Всё-то норовишь – и вашим, и нашим…