В моем доме стойкий запах валерьянки,
Перемешанный с парами корвалола…
К счастью нет в нем нынче подвигов засранки.
Даже врач сказал, что я вполне здорова.
Написала две депеши на английском…
Пять юристов, три посольства, ужин с водкой…
Хоть и, может, лучше б было, если б с виски?
На манер американской идиотки.
Что же ты со мною сделала, родная?
Для чего тебе бравада эта вправе?
У меня нет мин ответных в арсенале,
У меня одни очки в твоей оправе
За семь тыщ… Внутри осталась беззащитность
И любовь, тобой загаженная в доску…
Розоватый цвет в глазах закроет нишу…
Да не в рифму, но потянет на полоску
От судьбы, любви, сумы, ночей, разлуки…
На какие-то аккорды, что в финале.
Кто ж из нас в конце остался близоруким?
И на что ж мы разменялись? Ведь в начале
Было все совсем… совсем… совсем иначе…
Я зализывала раны ненароком,
Что тебе, увы, достались при раздаче
Твоей жизни, почему то кривобокой.
Это странно – принимать большую подлость
Из гнезда, что было свито как-то вместе.
Ты ж меня еще прости опять за робость…
Я тебе в ответ поклон один отвешу…
И опять по уху врежется неточность.
Ненавижу эти рифмы, что не в строчку…
Завтра вновь в лице проявится отечность…
Да я плакала опять… Но завтра кочку
Проскочу. Как конь из огненной клоаки.
Как скопление ветров на стыке судеб.
Как от всех закрытый мозг большой собаки.
Как строка, что в память въелась – не забуду.
А я рада то, что ты не знаешь боли
От того что снова кто-то тебя предал,
Что всегда везде стоит у изголовья
У тебя твой Ангел… Да… И нет предела
Ничему… И никому… И так созвучно
Это самое нелепое - что сможем
Жить во мне и отражаться не научно
Посредине постулата – «невозможен».