Он был потомком вавилонской смуты
И в мир глядел сознанием юнца,
Непримиримый, смелый, не согнутый,
И вовсе непохожий на отца.
Он был рабом, разбойником в дороге,
Воспитанный, как и его рисковый дед.
И он стоял у дома на пороге,
Не ведая, где свой оставит след.
Ему высот уже не предрекали,
Никто не знал его дальнейший путь,
И в этом, вопреки людской морали
Хотел он всех на свете упрекнуть.
Он жить хотел, но жизни не жалея,
Жил так, как будто и не собирался жить;
И думал: никогда не постареет,
И верил: все дано ему свершить.
Вставало солнце, предвещая утро,
Но где-то на другом краю Земли,
В душе его, потерянной как-будто,
Амбиции в кромешной тьме брели.
И может быть под материнским взглядом,
Не зная и не ведая отца,
Он стать таким хотел, кто не был рядом,
И ради лишь похвального словца.
Наивный разум жить не будет лучше,
Пока не уничтожит сам себя,
Пока ребенок в нем, от истины бегущий,
Однажды не окликнет сам себя.
Пока не позовет однажды деда
Тайком из-за могильного креста,
И истины однажды не изведав,
Не примет положение отца.