Жить радостно мы можем, дам я слово,
Хотя взыскательный заметит взгляд:
Не свяжет наших рук закон суровый,
Не освятит обряд.
Могу смотреть на плечи я, на руки,
Белейшие, берущие в полон,
И очи целовать своей подруге,
Оливкам тёмным в тон.
Коль захочу, могу ощупать утром,
Хоть на тебе, пусть робок я в душе,
Сорочки шёлк, британской, с перламутром,
С отделкой из крошé.
И чувствовать тебя воспламенённой,
И близкой, и готовой изнемочь,
Румяной, точно крошка Сандрильона,
Когда спустилась ночь.
Я даже смог бы пышные пирушки
С тобою сочинять на зависть всем;
Украсить пудинг, сделав завитушки,
И сбить молочный крем.
Могу я дать тебе, что сам имею:
И жизнь свою, и пыл, и коньяки,
Петь гимны о любви, дарить камеи,
Из саржи башмаки.
И с видом короля могу открыто
Дарить тебе билеты без числа,
Той лотереи славной, знаменитой -
Испанской, что прошла.
Ну, вот, ты видишь, мы могли бы вместе
Безбедно жить в районе щегольском,
Есть ветчину, пирог, сосиски в тесте,
Смеясь над бедняком.
Вот так устроили б мы судьбы наши,
И на закате каждый был бы рад,
Что пьём мы из одной китайской чаши
Горячий шоколад.
И даже ночью льнущие друг к дружке,
Закрыв глаза под мерный шум листвы,
Могли бы на одной лежать подушке,
Две наших головы.
Могу с тобою в узах Купидона
Прожить, не уставая от услуг,
Но судьбы наши слить навек законно
Я не смогу, мой друг!
Мы связаны, как молнии и громы,
Как Данте я люблю, ты не шути!
Но в храм с тобой любовию ведомый
Я не могу пойти!