I
Декабрь без декабря. Кто-то рассыпал сны.
На подёрнутых стоном лужах блестит океанская грязь.
В тесной близости Нового года устремленья людей честны
И просты, словно в тюбике белом дешёвая старая мазь.
И позёмка бросается под ноги, но позёмка – один обман.
Снеговик как идея поборот безметельем. Повсюду плюс ноль.
Ввечеру сладко дышится в парке. И бродячих собак атаман
От людей утекает, сжимая в зубах свою боль.
Примитивные рифмы и фразы щедро ссыпаны на полу.
Эта комната вечером нереальна, хотя давно обжита.
Лишь единственный значимый репер – чёрный тощий паук в углу
Невесомой своей паутиной чертит круг. И за ним пустота.
А в окне чёрный шёлк полунеба. И другие полнеба внутри.
Вот и утро бессонное. Здравствуй, помоги увязать мешок.
Заступлю дедморозовской вахтой на свой пост. Ну-ка, ёлка, гори!
Всё пока хорошо.
II
Шоколад был в труде упорен на плантациях дона Педро.
Шоколад был вполне доволен, что не все попадают в ад.
По ночам он вторгался бодро своей плотью в чёрные недра,
Он и сам был отменно чёрен. Так и звали его – Шоколад.
Так тяжёл тропический сахар, тяжелы какао-бобы.
Под упорно палящим солнцем лямку прежнюю волоча,
Шоколад до поры был уверен: справедливо, что есть рабы.
Вот дожить бы до смерти только, поворот услышать ключа
В потаённой двери. Не спеша отомкнёт седовласый старик
Дверцу света, и ангел на банджо что-то лёгкое запоёт.
И душа встрепенётся пичугой: нет ни чёрных плотских вериг,
Ни движенья по кругу страданий. Ну, встречай, небесный народ!
И случилась пора Шоколаду помирать одному налегке
От укуса змеи. Встрепенулась, полетела душа к небесам.
И отомкнута ключиком дверца. В нарисованном котелке
Что-то варится вкусное… «Подожди, папа Карло, я сам!»