Доклад "Проблематика составления словаря церковнославянского языка глазами активного пользователя", прочитанный на Международных Рождественских образовательных чтениях.
МОЛИТВА
Якоже крепцыи двери
ВнИти в дом татем смущают,
Якоже в мрачней пещере
СвЕтло свеща освещает,
Тако молитва, вошедши
В сердце, угль скорби утушит,
Мглу расточит и утешит
Смыслом скорбящую душу.
* * *
Неугасимою свещею,
Искапающи слезы теплыя
На землю пред Царем Небесным,
Гориши, Богомати светлая.
И темже даруй Твоего мне
Тепла и света несказаннаго
На дерзостное мое сердце,
Молитвенница безустанная.
* * *
Не рыдай мене горестно, Мати,
Зряще мертва во сумрачнем гробе,
Безсеменно безгрешнаго Сына
ЗачалА же есИ во утробе:
Ибо чуждь злыя смерти возстану
И прославлюся, яко Бог Сущий,
И во славе Своей вознесу их –
Тя любовию, верою чтущих.
По роду своих занятий мне постоянно приходится работать со словом, и обращаться к многочисленным словарям.
Могу сказать, что у меня, как постоянного пользователя, нередко возникают проблемы с церковнославянским языком. Когда читаешь Библию на церковнославянском, акафисты, каноны, Псалтирь, особенно не вдаёшься в разночтения, например, – читаешь Псалтирь несколько лет, исчитаешь её до ветхого состояния, начинаешь читать по другому изданию, а там уже где-то другие ударения, где-то другое написание. Исчитаешь это издание – читаешь другое, потом – третье, потом... – седьмое. Начало как в сказке: семь посохов чугунных источил, семь пар башмаков железных износил, семь хлебов каменных изглодал, а на седьмой год пришёл в дивный сад (т.е. вкусил красоту языка) и увидел волшебный куст слОва, имеющего различные цветущие побеги написания.
И так как мне приходится писать стихи на церковнославянском, то для меня уже является важным этот вопрос, перерастающий в вопрос другой: отсутствие орфографического церковнославянского словаря, который мог бы помочь и редакторам, и составителям акафистов, канонов, богослужебных текстов. Знаю, что когда-то он выходил, но, к сожалению, тут же разошёлся. Может, нужно его более тиражное переиздание? Ведь встречаешь в текстах такое большое количество ошибок: когда путают родительный падеж с винительным, когда неправильно расставляют ударения, когда подстраиваются под современную орфографию, утрачивая глубину смысла и опрощая, омирщвляя сам смысл.
У меня нередко бывают сомнения: могут ли быть, как в русском языке, двойные, плавающие ударения или в церковнославянском всё намного строже и возможно только одно каноническое ударение? Например, везде ударение в слове "изыдИте" на И, а изредка в текстах встречается и на Ы.
Например:
изЫдите виногрАда дЕлателие - Седальны воскресны, глас 6.
И – изыдИте, оглашеннии, изыдИте.
(Отмечаю, что я имею возможность пользоваться только электронными версиями богослужебных книг, акафистов, канонов, скачанными из интернета, за исключением Библии, выпущенной к 1000-летию Крещения Руси, очевидно наиболее выверенной, но вот и там встретил небольшую опечатку: «избавляяй нища из рУки крепльших его» [Пс. 34.10]. Немало ошибок и опечаток также в старых изданиях, помещённых в интернете в формате PDF).
Со своей поэтической точки зрения я могу объяснить эти ударения, а вот в церковнославянском не знаю – возможны ли такие допущения? Ведь тут можно сравнить слова «лик» и «лыко»: в одном И, в другом Ы – и увидеть в чём разница этих звуков. Лично моё языковое сознание воспринимает это так:
И – обозначает качество соединения внутреннее;
Ы – качество соединения наружное.
Поэтому если говорить «изЫдите», то это значит – выйти внешне, а если «изыдИте», то отойти внутренне, духовно.
В русском языке возможны какие-то особенности при различных склонениях и спряжениях, в церковнославянском тоже встречаются вариативные формы, и в учебниках они в основном писаны. Бывает, как и в русском, встречаются, разные варианты слова в одном падеже, как, например, слово "дом": В предложном падеже пишется и "в доме" (Отмщу на доме его) и "в домУ" (въ домУ Отца моего обители многи суть). В последнем написании – остаток древнего местного падежа.
И эти особенности тоже должны отразиться в словаре. Но если бы существовал словарь словоформ, подобный "Полной акцентуированной парадигме по Зализняку", тогда это было бы большим подспорьем для редакторов, составителей молитвословов и других активных пользователей церковнославянского языка (хотя у Зализняка очень много допустимых форм слова не прописаны, плавающие ударения представлены слабо). А эта работа огромная: когда нужно иметь большое количество источников, выверять их, сравнивать, анализировать. Доступные мне церковно-славянские словари – это всё толковые. Приходится только пользоваться «Словарём древнерусского языка», задуманного как десятитомник, но уже превысившего свой лимит, дойдя только до буквы «С». Словарь задуман хорошо, но хотелось бы лучшего: нет церковнославянской орфографии слова, ладно, в какой-то мере выручает «Старославянский словарь», и нет ударений, хотя при таком разночтении документов и частом отсутствии ударений в них, составителям словаря было, наверное, трудно установить правильность – нужен дополнительный огромный труд; пользуюсь также словарём «Лексика и фразеология Даниила Заточника», всё остальное – это этимологические словари, словари иностранных слов, которых несколько десятков.
На основе доступных электронных текстов Библии, акафистов, канонов, богослужебных текстов, тропарей, кондаков, молитв, при помощи компьютерных программ, я составил свой словарь церковнославянского языка, но в итоге получил немалое количество разночтений одного и того же слова (в одном и том же падеже и склонении), в основном это касается ударений. Пишешь стихотворение, сверяешься в своём словаре, а там – два, а то и три ударения. Приходится копаться, перерывать кучу литературы, бывает, что и слово оставишь, не выяснив, какое ударение более правильное.
Про грамматические ошибки в текстах я и не говорю, когда, допустим, в «Каноне Евфросинии Полоцкой» и других текстах печатают «В келии тесной», вместо «тесней». Часто печатают -ого вместо -аго, хотя такое написание употреблялось и в XI веке (например, Синайская псалтырь), но современная церковно-славянская грамматика требует написания -аго.
Приведу несколько примеров из разных ударений и написаний моего словаря:
беззакОнная - беззАконная;
БожествА – БожЕства;
БожествУ - БОжеству;
воплОщся – воплОщься (с Ерем после Ща);
вперИв - впЕрив;
глагОли - глаголИ;
водрузИ - водрУзи.
А вот целых три ударения, где более правильно?:
БОжественным - БожЕственным - БожествЕнным.
А вот четыре варианта одного глагола:
отЫми - отымИ, отьимИ (с ерем) – отъимИ (с ером).
Допустимы ли в церковнославянском словаре древнеславянские слова с такой формой слова, как «кАмы» (существительное именительного падежа ед.ч.), или только утвердившаяся у нас форма винительного падежа – камень, по примеру любЫ? Хотя почему-то в церковнославянском в именительном падеже пишется как любЫ, так и любовь (форма слова, которая по написанию должна отображать винительный падеж)?
Не говорю уж о таком разнописании как безконЕчный - бесконЕчный. Не буду много говорить о том, что если писать приставку бес- через с, а не з, то там, мол, будет сидеть бес. Филологи, исследователи этого вопроса, говорят, что приставка бес- имеет другое написание в отличие от духа «бесъ» (с ятью и ером): одно является частью слова, другое – частью речи, и имеют разное происхождение и разное значение. Приставка «без-» – это отсутствие чего-либо, а «бес-» – отделённость от чего-либо, т.е. качество отделения\приближения. Историко-этимологический словарь П.Я.Черныха говорит, что слово "бесъ" (дух) происходит от корня *bhoi-: *bhi- (что значит «бояться» и этимологически родственно с ним) и обозначает «вызывающий боязнь». В моём видении, бесъ с «ять» (охватывание) и суффиксом «-с-» даёт понимание того, что объект имеет способность охватывать что-либо своей сущностью. А приставка бес- с «Есть» отражает взаимоотношение полноты и части. Беру за пример слово «бесславный»: через «С» будет означать как – имевший, но отделённый от славы, утративший славу. Через «З» это будет как – не имевший и не имеющий к славе никакого отношения. Здесь вопрос в другом: нарушение морфологического принципа, который требует возврата единообразия приставки и предлога, несмотря на различие в их произношении, поскольку возвращает смысл написанному: без славы – безславный; без образа – безобразный; без силы – безсильный. И это важно по причине того, что слово складывается из морфем (то есть приставок, корней, суффиксов и окончаний), как дом из отдельных кирпичиков, и в каждой из таких частей заложена определенная информация о его значении и грамматических свойствах.
Далее. Вот из Псалтири: «Бог возглагОла во святем Своем: возрадуюся и разделю СикИму, и юдоль жилищ размерю» (Пс. 59,8) и дальше – «Бог возглагола во святем Своем: вознесуся и разделю Сикиму, и удоль селений размерю» (Пс. 107.8). В словаре у слов удоль и юдоль одно и то же значение – «долина, низменность», текст почти один и тот же, а написание разное. Мне понимается, что тут и смысл разный. И в моём вИдении, «юдоль» – это то, что ограниченно в распространении, т.е. распространено, насколько позволено; а «удоль» – это насколько распространишь – столько охватишь. Сравнивая слова юдоль и удоль в тексте Библии, вижу полное соответствие вышесказанному, а именно: когда ограниченность пространства внешними объектами – юдоль, когда пространство, расширяемое кем-то, чем-то – удоль. И тут видно, что благодаря разным написаниям этой, вроде бы одинаковой, «долины», слово «размерю» имеет уже разные значения: в первом случае – утвержу, а во втором – ограничу. Поэтому и понятие «юдоль земная» мной уже понимается шире, а именно: земное существование, ограниченное внешними обстояниями, связанными с нашим ограниченным сознанием, с его желанием расширить, улучшить своё бытие в мире горизонтально-плоскостном, в отличие от вертикально-возвышенного устремления к Творцу.
Но меня, как пиита, больше волнуют ударения. Знаки ударения в церковнославянской письменности начинают появляться с середины XIV века (древней рукописью с проставленными знаками ударения является чудовский Новый Завет, новый перевод с греческого на славянский, выполненный, по преданию, святителем Алексием).
Вообще же, ударение послереформенное начинает отличаться от ударения дореформенного, где оно часто было энклитическое (энклитики от en «в» и klino букв. «вклиниваюсь») – на предлогах, например: пО мосту, сейчас же оно проклитическое (от pro «впереди» и klino «наклоняю») – на последующем слове: по мостУ. Старообрядцы до сих пор к ударениям – «просОдиям» – относятся трепетно, утверждая, что в результате этого во многих случаях возникает омонимИя (схожесть звучания при различии значений). Например: у старообрядцев – поИмали, а мы читаем – поимАли (взяли); у них нА род, мы произносим – на рОд, что созвучно со словом нарОд.
С недавних пор я стал пользоваться «Национальным корпусом русского языка», и всякий раз прихожу в восхищение от объёма собранного материала (а также заглядывая в другую специальную литературу), так как там представлены тексты с древнейшего времени. И там же можно проследить, что начиная где-то с XIII века, разнописаний становится всё больше и больше. И один и тот же текст может писаться с разной орфографией и ударениями. В частности, и приставка «бес-» проскальзывает там, где ей не положено быть, уже века с XV.
Мне лично, по моему поэтическому чувству, понятно, как место в ударении может менять значение слова, как каждый звук слова влияет на его характеристику, для меня нет полных синонимов. То, что представляется словарями как синонимы, для меня – слова с заметно разными значениями. Допустим, вроде бы синонимические слова тьма, мрак, мгла имеют разные значения: тьму этимологические словари связывают с туманом, тем, что заполняет, собой пространство, закрывает, ограничивает видение. Мгла – этимологически связана с межой, и обозначает то, что разделяет, отделяет от окружающего мира. Мрак – скрывание, утаивание в себе чего-то, имеет этимологическую связь с английским «morning», т.е. во мраке скрывается свет.
Кстати, встречается написание то тма (в старых изданиях), то – в современных – тьма, а то и оба, хотя я вижу различие смысла в этих двух формах: тма – то, что закрывает, ограничивает, т.е. – невозможность видеть, а тьма – то состояние, во что погружаются без ограничения. Прочитаем текст Библии и поймём, в чём будет отличие вроде бы незначительного разнописания:
«Земля же бе невидима и неустроена, и тма верху бездны, и Дух Божий ношашеся верху воды.
И рече Бог: да будет свет. И бысть свет.
И виде Бог свет, яко добро, и разлучи Бог между светом и между тмою».
Если писать тму с ЕРЕМ, как тьма, то получается такой смысл: бездна уходит во тьму всё дальше и дальше до бесконечности, и отделил Бог свет от погружения во тьму, т.е. тьма выступает как субъект, противоположный свету (как в буддизме Инь и Ян). Тма же подразумевает то, что состояние над бездной закрыто тмой – невозможностью видеть, прозревать, и Бог отделил свет от состояния отсутствия света, т.е. тьмы как таковой нет, а есть причины не дающие видеть свет – внутренняя слепота.
В церковно-славянском языке значения слов намного объёмней, поэтичней, возвышенней, духовней, что невозможно выразить русским языком, тем более, в силу своей сакральности, церковнославянский заставляет быть более дотошным к слову, к букве, к их смысловым значениям.
Значение ударения можно проследить и по союзу ИЛИ. Есть у меня стихотворение со словами «Тут кийждо бо от дел своих илИ прославится в велицем Господнем Сонме во святых, илИ, отвержен, постыдится». В обоих случаях под ударениями стоят звуки «и». В русском языке ударение на первый слог – Или. Ударение на первом слоге я воспринимаю как указание на связь существующую реально: внешнюю. Т.е. каждый прославится или постыдится от своих дел: что делал, в чём навЫк, то и получил. В церковнославянском – илИ, т.е. ударение на втором слоге, – и оно показывает связь, прилагаемую к внутреннему состоянию, т.е. связь внутреннюю. И вижу, как значение смысла меняется – прославится или осудится не за дела, а за внутреннее состояние души. Разбойник всю жизнь, вроде бы, навыкал в убийствах, насилиях, но на смертном кресте раскаялся и был помилован.
Если бы существовал Церковнославянский словарь всех форм одного и того же слова, по примеру "Полной акцентуированной парадигме по Зализняку", или хотя бы в виде таблиц, как в грамматическом словаре-справочнике «Русский глагол» Лидии Пироговой – с грамматической прописью букв, то, думаю, что уровень церковнославянской грамотности у нас повысился бы. И если слово "парадигма", кроме лингвистического понятия, также имеет значение как «пример из истории, взятый для доказательства, сравнения», то примером может быть Израиль, возродивший мёртвый язык иврит, как государственный. Наша же задача возродить церковнославянский язык не для общения меж собой, а как язык державный, на котором наши предки общались с Богом, на котором молитвенно строилась Святая Русь, на котором и нам завещано молиться за нашу Русь Святую и славить Творца.
* * *
Молитву пролию ко Господу,
И возвещу Тому печали,
Яко исполнися душа забот
И зол, и скорбь ми сердце жалит.
И аду мой живот приближися,
И аз молюся, злом теснимый,
Иона яко в персех кИтовых:
От тли, о Боже, возведи мя.
А это моё прочтение Азбуки – постижение сакрального смысла Её учения, завещанного нам великими святыми учителями Кириллом и Мефодием, в которой они – от имени Азбуки – в первой части призывают к учению, а во второй части – к воплощению знаний в дело, прославляющее Творца:
АЗБУКА
Я – основа грамоты знания.
Слог (слово) – сосложённое добро есть,
вкладывайте душу усердно в него, –
с земной почвой схожим,
и, как люди, осмысляйте.
Наше (букв) он созвучие.
Произноси слово уверено.
Учение
искусное отделяет от искусственного.
Плод обучения – грамотность,
читай, складывай, осмысливай,
чтобы внять её.
Их (всё это, буквы) связав в малом (слове) –
свяжешь и в бОльшем (предложении).
Гусли души прославляющей
рокочут струнами этих Букв.