Капитан бывал в Лиссабоне раз двадцать, столько же ставил фрегат у причала в Крыму.
Он знал каждую снасть на бушприте, каждый метр на палубе уже много и много лет.
Ураганные штормы не однажды швыряли кипящие волны через вздыбленную корму
и в его сердце каленым железом выжгли к смерти стойкий иммунитет.
~
Капитан отправлялся с рассветом в море со словом «свобода» на обветренных солью губах,
а отнюдь не с именем милых сердцу и взору дев.
Возвращался как будто бы через века,
рыжей щетиной обросши и чудовищно похудев,
все так же бодро штурвал сжимая в сильных своих руках.
Капитан любил гладить кудри Кариатиды,
искусно вытесанной на носу верного корабля,
и верил, что девы резной изгибы,
художником, будто богом, вылепленные из древесины цвета темного янтаря,
избавят от бурь и дадут обойти смертоносные острые рифы.
~
Но одной беспросветной ночью под ржавеющий грохот железных скоб,
под вой ветра и злобное клацанье стонущих слезно волн
галеонная дева вздохнула, открыла глаза и наморщила гладкий лоб,
обратив струям ливня испуганное лицо.
Он хорошим был капитаном хорошего, крепкого судна.
Он подал деве руку и вывел ее на корму.
Море сочащимся кулаком стучало остервенело, оскалив зубы.
И отныне наш Капитан выбрал в пасмурном небе свою звезду.
Капитан полюбил Кариатиду сильнее, чем шум прибоя.
Он водил ее по базарам в кипящем людьми Стамбуле и пахнущей личи Джакарте.
Дева застенчиво прятала темные очи, в которых плескалось море,
никем не отмеченное ни на единой карте.
~
Но так длилось недолго. Недолго попутный ветер
дул Капитану в спину и деву трепал за плечи.
Однажды в прохладный соленый вечер
вдруг загрустила нежная Кариатида,
роняя тоскливые слезы из глубоких, как море, глаз.
Холодные, острые ветры задули фрегату навстречу,
завыли протяжно мачты, будто сломанный контрабас.
Но он был хорошим капитаном хорошего, крепкого судна
и молча твердо держал штурвал, не сбивая курса с проложенных морских трасс.
И мир раскололся на тысячу мелких всплесков, взлохматив гриву,
и в воздухе замер застывший протяжный вскрик,
и дева уверенно прошептала: «Поздно». А он замер под шквалом ливня,
не в силах вдруг выпрямить гордую спину под грузом промокших снастей - как будто стальных вериг.
Ветер и волны его потушили трубку.
Топсель отчаянно рвался в небо и яростно гнул бизань.
Дева вступила в соленую пену, окинула взглядом руль, Капитана, рубку
и исчезла навеки – в объятьях морского змея его золотая дань.
Он был хорошим капитаном чертовски плохого судна с пробитым, как сердце, дном.
Он брел, спотыкаясь, по вырванным палубным доскам,
чтоб пламя внутри тушить, заливая себя вином,
чтоб краски ее лица выцарапать из глазниц тяжелым, безумным сном
и яростной пьяной гульбой матросской.
~
Капитан бывал часто в Марселе, не менее часто в Бретани
и сделался вскоре лишь сказкой, печальной сказкой с плохим концом.
Во всем бесконечном и старом седеющем океане
он в каждой волне видел только ее лицо.