Стучали каблуки. Не думать чтобы,
Шаги считала: двадцать первый, сотый…
Судьба дышала самой высшей пробой –
Метрессой - где-то там за поворотом...
Лицом к лицу на узенькой площадке,
Обобранная взглядом, оглянулась.
Прищуром глаз запавших, беспощадных
Мне подарил себя. Я прикоснулась
К истории лица: разделу жёсткой
Усмешки губ; зрачок свинцом залитый;
Межбровие выводит на подмостки
Лба - грубо слепленные монолиты.
Отдельная глава – край подбородка,
Изогнутый струною арбалета.
Нос перебит. Параграф подворотни?
Мужские игры, что на кромке Леты?
Когда монетою - орёл ли, решка? -
Решается судьба. Всегда по краю
Такие. Нарочитые неспешно,
И смертоносные во всём. Я знаю
Ночь глубоко запавших глаз. Сурова.
Лиловые сосуды век тяжёлых,
Морская рябь лица… Я не готова,
Но безрассудство оголяет жёлоб.
До тошноты, до тяжести трясучей,
До звона колокольного в затылок
Нас сводит воедино странный случай:
Глаза в глаза – мы армии без тыла.
Мы оба примиряем выраженье,
И нужное натягиваем зыбко…
Два зеркала, два точных отраженья,
Двух красных червяков ползёт улыбка.
Он слушал молча, не перебивая.
Не говорил нелепых слов натужных.
И гулкое молчание катая
На языке, с бесстрастием наружным
Вдруг дрогнул уголками губ – неслышно.
От слабости, почти неразличимой.
Пращою голос просвистел… Одышкой.
И в кракелюры - треснула личина.