Я пишу вам, сударь, из этих стен:
вы, должно быть, мните – я глух и нем,
разуверю вас – я погряз в молчанье,
только чтоб распутать клубок дилемм.
Рассудите сами: вам – день, мне – ночь,
темноту умею в стихах толочь,
но пред светом вашим она бессильна,
мне его, я знаю, не превозмочь.
В вашу келью пробрался я в поздний час
и молил об одном – чтоб фонарь не гас,
чтобы воск не закапал пергамент древний,
на котором вели вы святой рассказ.
Я украл его и читал три дня,
на четвёртый понял: грешу не я!
Ведь сокрыт был в писаниях мудрых ваших
еретический отзвук, стигийский яд.
Значит, выход теперь у меня один:
не щадить ни мудрости, ни седин:
я святой инквизиции тайну выдал…
О, простите, простите мне, господин!
Только ересь осталась в груди моей,
хоть вас нет со мной, сударь, уж много дней,
я теперь просыпаюсь в поту холодном
и не верю в господство былых идей.
Всё рассыпалось! Рухнула жизнь в труху,
я дышать без ереси не могу!
Потому на себя же донёс вчера я
и отбросил гордости шелуху.
Я пишу вам, сударь, из этих стен,
где смешались намертво ночь и день,
скоро встретимся мы – только где, не знаю –
и тогда я застыну, как ваша тень.