Храм Петры, каньон Сик - в Иордании.
Энлиль – один из верховных богов Вавилона.
Пролог
Я ехал прочь с каньона Сик.
От скальных гротов древней Петры.
Всё стихло вдруг, померкло вмиг.
Подуло резко сильным ветром.
Пришёл торнадо до небес.
Машину скинуло с бетонки.
Раздался грохот, сильный треск
и мой «Ниссан» попал в воронку.
Меня, с обломком от скалы,
взметнуло ввысь, в пасть океана.
И там в оправе мутной мглы
увидел я глаз урагана.
Страшнее взгляда не встречал.
В нём смерть и жизнь окоченели.
Мой мозг на крик не отвечал.
На пальцах ногти почернели.
Часть 1
Очнулся. Тишь. Трава. Цветы.
Кузнечик радостно стрекочет.
Меня с лазурной высоты
лучами солнышко щекочет.
В пяти шагах стена в зубцах.
Проходы сквозь резные двери.
Стена вся в синих изразцах.
На них – причудливые звери.
Украв с повозки чей-то плащ
иду с толпой, в желудке холод.
Под крик ослов и детский плач
вхожу в прекрасный, дивный город.
Вдоль улиц – плюща бахрома.
Лежат товары на витринах.
Вокруг кирпичные дома
и все в мозаичных картинах.
Фонтаны брызгами искрят.
Скамейки в ковриках богатых.
Повсюду статуи стоят
мужчин кудряво-бородатых.
Вдали, как столп, как храм чудес
стояла башня без вершины.
И восемь ярусов небес
касались каменной пружиной.
Бреду измотанный вконец
торнадо, голодом, годами.
И тут увидел я дворец,
крутой, с висячими садами.
Оттуда стражники бегут.
Берут меня за плащ мой пыльный
и прямо к замку волокут,
толкая в шею, но не сильно.
Часть 2
Бывал, конечно, и не раз
в любимом мною Эрмитаже.
Но то, что видел я сейчас
во сне не свиделось бы даже.
Пурпурной яшмой выстлан пол.
Цветные лестницы из шпата.
Отделан кварцем светлый холл.
Колонны с пёстрого агата.
Небесной свод из бирюзы.
Балконы с чёрного гранита.
Лампадки в образе слезы
горят на тумбах из нефрита.
И терпкий запах миндаля!
Растут лимоны и гранаты.
В свинцовых ящиках земля
в цветах и бабочках мохнатых.
Купальня нежным озерком.
Да вся из синего сапфира.
Рабы встречали, пав ничком,
как будто знатного эмира.
Девицы вышли воду лить
ковшами с яхонтовой вазы.
И стали мыть меня и брить.
Кремами всюду нежно мазать.
С ногтей убрали черноту -
они вновь розовыми стали, -
промыли всё в ушах, во рту,
особо - в зоне гениталий.
Массаж спины. Лежу, торчу.
Потом в сандалии обули.
И в златотканную парчу
мой торс и плечи обернули.
Пришёл визирь. Прервал балдёж
и вдруг шепнул мне прямо в ухо:
"Сейчас к царице ты войдёшь.
К Шаммурамат, жене Мардуха".
Часть 3
Роскошный зал был злата полн.
От блеска аж в глазах искрится.
А в центре - платиновый трон.
На нём - изящная царица.
Качнув в приветственном кивке
головкой с шёлковой накидкой,
на чисто русском языке
она сказала мне с улыбкой:
«Я знаю всё. Ты – часть игры.
Энлилем сломана преграда.
Сквозь параллельные миры
тебя сюда принёс торнадо.
Мой муж Мардух мне повелел
родить дитя от чужестранца.
Из тысяч лиц, мозгов и тел
тебя я выбрала, засранца.
Сейчас мы будем есть и пить
под арфы сладостные звуки.
Меня ты должен полюбить,
пока не прОбил час разлуки».
На стол легла еды гора:
закуски, фрукты, сласти, вина.
Посуда вся из серебра.
Все стопки – с зёрнами рубина.
Вот так всю жизнь бы пировал!
Вино вливалось в нас рекою.
Её я вскоре Шурой звал
и трогал талию рукою.
Потом был сон из васильков
и чудо-зелье из графина.
И в этом сне стоял альков,
а в нём кровать под балдахином.
Эпилог
«Ниссан» в песке среди камней.
Я тру глаза. Беру мобильный.
Врубаюсь, что тринадцать дней
уже сижу в глуши могильной.
Приехал вскоре вездеход.
Тащил с пустыни. Удивлялся.
Я был игрив, как лунный кот:
то пел, то плакал, то смеялся.
В отеле месяц пролежал
под очень строгим карантином.
И весь тот месяц я держал
у сердца стопочку в рубинах.
Сейчас, отбросив прежний страх,
смотрю на звёзды, как ребёнок.
И знаю там, в иных мирах,
растёт и мой вавилонёнок.