В гастрономе время застыло в семидесятых,
Загустевшим сливовым вареньем,
Спертым запахом пыли.
Вещь оставляет еле видный рубец на ладони:
Пол-литровая пепси, жетоны метро,
Страница в клетку.
Зачем же я столько кричу,
Когда прошу слышать мое молчание?
И мне думается:
Да-да, я точно придумаю что-нибудь новое,
Разорву круг и искусство примет другие формы,
Но пока – четверг, февральские облака
Перебирают тяжелыми лапами.
Просто позволь мне петь мою тихую колыбельную,
В тысячный раз допеть ее.
Моросящий дождь,
Деревянные стулья с узкими спинками.
Если сказать о чем-нибудь вечном,
Все тут же рассыплется.
Знаешь, как говорят друг с другом
Черные окна старых-престарых домов?
Как говорят колонки на бензозаправке?
Рекламные доски:
Вакансии на заводе,
Лекарства от кашля,
Астральные книги.
За тысячу гривен тебе соберут
Букет из ранункулюсов.
Почему во мне все принимает странные формы?
Протягиваешь ладонь в глубину пространства,
Достаешь со дна маленького сома,
А он задает вопрос:
«Существуют непроходимые черные дыры,
В которых частица
Может передвигаться сквозь время
Во всех направлениях.
Куда бы ты двинулась?»
И как только я застываю с испуганным взглядом,
Маленький мальчик вдруг складывает мирок
Пополам семь раз
И прячет в красивый черный конверт.
Теперь, когда любопытных глаз больше нет,
Он напишет – кому.