Самоходная баржа скользит по реке, над которой засыли вертикали серых скал. Прилепившиеся к скалам корнями сосны нависают над Енисеем. Река несётся к северным широтам, к Ледовитому океану.
На палубе - молодая. Ветер треплет её светлые, коротко стриженые, волосы и подол синего ситцевого платья, рябящего белыми горошинами. Девушка склоняется над ведром, стоящим у её ног, достаёт оттуда выстиранное бельё и развешивает его на верёвке, протянутой над палубой.
- Эх! - вздыхает Женька Есипов, уставившись на баржу. - Живём здесь как в золотой клетке. - Я мысленно с ним согласился.
Внешне Есипов похож на пана Владека из "Кабачка 13 стульев"; он почему-то злится, когда ему об этом говорят. Женька поднимается за мной по узкой тропинке, протоптанной между невысоких рябинок. Тропинка ведёт нас к железной двери пятиэтажного металлического сооружения, обращённого решетчатым фасадом к Енисею. Через прорези решёток всасывается воздух, который с огромной скоростью несётся по тоннелю в наш комбинат. Мы поднимаемся на верхний этаж. Я вспоминаю Беляевского "Продавца воздуха". Мы заходим в небольшое помещение, Подходим к стенду с контрольно-измерительными приборами. Я открываю крышки приборов, вынимаю бумажные рулоны, исчерченные самописцами, и вставляю новые рулоны разлинованной бумаги. На вынутых рулонах чернеют неровные линии, похожие на электрокардиограммы сердец. Есипов заправляет спиртовыми чернилами самописцы. Нам остаётся сложить бумагу в сумку и поскорее скрыться от ветра.