Свет включили.
Собаки загавкали.
Цепь гремит, будто ее розгами бьют.
Путник идет,
и бабье за прилавками
предлагает мужчине уют.
Первая баба шепчет,
вторая в пору орет,
чтобы бедный не падал в чужую постель.
Но он неприклонен.
Путник идет.
В путнике всё: злоба и хмель.
Третья баба ропчет,
а четвертая колдоством
к юбке своей тащит блаженного гонца.
Самое дикое:
он ощутил родство
с каждой, что торчит из оконца.
Пятая грезит.
А шестая плачет,
чтобы он смел к ним на огонь заглянуть.
Путник сдается.
А как же иначе:
речи их ядовитей, чем ртуть.
Наконец и седьмая
в обнимку с восьмой
черные палаты свои настежь открыла.
Путник сдается.
Вместе с душой
падает ослабшее неопрятное рыло.
Падает тело.
Путник становится слабым.
Путник упал навсегда и притих.
Все верно.
Ведь это не бабы,
это не бабы, а божьи грехи.