Это был, кажется, первый обморок, который я видел, и на минуту я растерялся, всё забыл,
хотел кричать, звать на помощь, но тотчас вспомнил,
что делают в таких случаях благовоспитанные герои романов, знакомых мне, –
разорвал пояс её юбки, кофточку, тесёмки красивого лифа на передней его стороне.
Когда я увидел груди её, точно две маленькие чаши из серебра у неё,
полные сгущённого света Луны и опрокинутые в сердце её, –
мне жадно, до огненного удара в голову, захотелось поцеловать её.
Но, сломив это желание, я стремглав бросился за водою к реке,
ибо – по писанию – герои всегда, в подобных случаях, убегали за водой невдалеке,
если только на месте катастрофы не было заранее приготовленного догадливым автором романа ручья.
Так поступил с водой и я.
А когда я вернулся, прыгая по лугу, точно бешеный конь, со шляпой, воды полной,
больная стояла, прислонясь к стогу, в полном порядке, красивая собой,
исправив все разрушения туалета, совершённые мной...
Я не часто встречал её, но, после этого случая, встречи наши стали ещё реже даже при хорошей погоде –
вскоре она и совсем исчезла из города, а уже спустя года четыре я увидел её на пароходе.
Она ехала из приволжской деревни, где жила на даче, в город к мужу,
была беременна, хорошо и удобно одета,
на шее у неё длинная золотая цепь часов и большая брошь, точно орден, сияющий от света.
Вот, – сказала она, когда мы дружески разговорились, вспоминая прошлое, – вот я и замужем, и всё. И не жду от вас ответа.
Был вечер, на реке блестело отражение зари;
пенный след парохода уплывал в синюю даль севера широкой полосою красного кружева, словно это были фонари.
А сказать вам? – спросила она, ласково улыбаясь тёмными глазами, –
Если б тогда, у стога, помните? Если вы были сами...
смелее... ну – поцеловали меня...
была бы вашей женой я...
Ведь я нравилась вам? А вы…
чудак, помчался за водой... Эх, вы!
Я рассказал ей, что вёл себя, как показано в книгах, что читал я,
и что по писанию, священному в ту пору для меня,
нужно сначала угостить девицу в обмороке водою,
а целовать её можно только после того, когда она, открыв глаза, воскликнет: Ах, – где я?
Она немножко посмеялась, а потом задумчиво сказала:
Вот в том-то и беда наша, что мы всё хотим жить по писанию...
Жизнь шире, умнее книг, сударь мой – всегда...
жизнь вовсе не похожа на книги... Да...
–––¬
Горький Максим. Счастье. (Отрывок.)
...Это был, кажется, первый обморок, который я видел, и на минуту я растерялся, хотел кричать, звать на помощь, но тотчас вспомнил, что делают в таких случаях благовоспитанные герои романов, знакомых мне, — разорвал пояс её юбки, кофточку, тесёмки лифа.
Когда я увидел груди её, точно две маленькие чаши из серебра, полные сгущённого света луны и опрокинутые в сердце её, — мне жадно, до огненного удара в голову, захотелось поцеловать её. Но, сломив это желание, я стремглав бросился к реке за водою, ибо — по писанию — герои всегда, в подобных случаях, убегали за водой, если только на месте катастрофы не было ручья, заранее приготовленного догадливым автором романа.
А когда я вернулся, прыгая по лугу, точно бешеный конь, со шляпой, полной воды, — больная стояла прислонясь к стогу, в полном порядке, исправив все разрушения туалета, совершённые мною...
Я не часто встречал её, но, после этого случая, встречи наши стали ещё реже, — вскоре она и совсем исчезла из города, а уже спустя года четыре я увидел её на пароходе.
Она ехала из приволжской деревни, где жила на даче, в город к мужу, была беременна, хорошо и удобно одета, — на шее у неё длинная золотая цепь часов и большая брошь, точно орден…
— Вот, — сказала она, когда мы дружески разговорились, вспоминая прошлое, — вот я и замужем, и всё...
Был вечер, на реке блестело отражение зари; пенный след парохода уплывал в синюю даль севера широкой полосою красного кружева.
— У меня уже есть двое ребят, жду третьего, — говорила она гордым тоном мастера, который любит своё дело.
— А — сказать вам? — спросила она, ласково улыбаясь тёмными глазами. — Если б тогда, у стога, — помните, — вы были... смелее... ну — поцеловали бы меня... была бы я вашей женой... Ведь я — нравилась вам? Чудак, помчался за водой... Эх вы!
Я рассказал ей, что вёл себя, как показано в книгах, и что — по писанию, священному для меня в ту пору, — нужно сначала угостить девицу в обмороке водою, а целовать её можно только после того, когда она, открыв глаза, воскликнет:
— Ах, — где я?
Она немножко посмеялась, а потом задумчиво сказала:
— Вот в том-то и беда наша, что мы всё хотим жить по писанию... Жизнь — шире, умнее книг, сударь мой... жизнь вовсе не похожа на книги... Да...