Цари, поэт и пушкинист. Глава пятая

Вячеслав Орлов Рязанец
ГЛАВА     ПЯТАЯ.

                К лицу лицом с самим собою…

                1.

Он из Одессы удалился
В смятеньи редком, и в селе
Через неделю появился
С  печатью скорби на челе…
Но мог он знать, что мать родная
Его там будет привечать,
И то,  что брата обнимая,
Он слушать будет, как ворчать
Отец немедленно возьмётся?..
Как странно жизнь людей ведёт:
Ты видишь южный небосвод,
Но – гле-то что-то повернётся –
И ты на севере сидишь,
И в травы блёклые глядишь…


                2.

Конечно, Пушкин потомился,
Пока привык к судьбе иной,
Мир ссылки южной превратился
В его сознаньи в рай земной,
И он к соседке ездить взялся –
Со скуки крайней, и спасался
Там от родительских забот, –
Отец без устали пытался
Дать мыслям сына здравый ход –
В его отеческом понятьи,
А сын к приказам – не  привык,
И были – ссоры, даже – крик,
И Пушкин бросил как-то: «Хватит!»
И – губернатора в письме
Просить решился о тюрьме.


                3.

Всё утряслось само собою –
Родитель что-то осознал,
А может – Бог его с женою
Совет составить догадал,
А может – кто ещё включился –
Не знаю я, но удалился
Отец, и взял с собою мать,
И наш герой освободился!..
Теперь он мог поразмышлять,
Читать, гулять и развлекаться –
Всё, что угодно мог творить,
Но о свободе говорить
Легко, друзья мои и братцы,
А чем заняться в ноябре
На деревенском-то дворе?


                4.

Простые, кажется, вопросы:
Ну…    ну застрял ты, брат, в глуши…
Чего крутить печально носом?
Всё ж, вроде, есть – сиди, пиши,
И жди удачного расклада –
Когда-нибудь падёт преграда,
Не век ей всё-таки стоять,
И на Неву свободно взгляды
Тогда ты сможешь  направлять,
И сможешь доброю мошною
Под случай весело тряхнуть,
И сможешь  банк тогда метнуть –
Книгоиздатели с героем
Уже  серьёзно речь вели,
Поскольку в нём товар нашли.


                5.

Но есть во всём свои законы,
Есть и у творчества они –
Смешон писец неугомонный!
Спаси! Спаси, и сохрани
Ты нас, Господь, от этой доли –
Иметь всегда к писанью волю,
И – не лениться в тишине,
Не размышлять о ветре в поле,
И верить в гений свой вполне,
Упрямо верить, без сомненья…
Мне скажут: гений верой жив,
Что он – упрям, трудолюбив,
Что он – всегда в делах творенья,
Но я отвечу: братцы! Нет!
И тут есть гения секрет.



                6.

Не буду спорить с тем, что гений
Без веры в собственный талант
Падёт под тяжестью сомнений –
Да, вера есть его атлант,
Но он идеям знает цену,
Он знает то, как прикровенно
Течёт к ветвям из корня сок,
Что пред  очами не мгновенно,
Не вдруг раскроется цветок,
И знает он о пустоцвете,
Что непременно опадёт,
И знает он, как плод растёт,
И знает он, как любят дети
Прел сладким тешиться плодом,
Когда его приносят в дом.

               
 
                7.

А он в ту осень и ленился,
И дурака в гостях валял,
И на коне в полях носился,
И просто так пешком гулял,
Когда погода позволяла,
И сочинить успел немало –
Главу «Онегина»,  «Цыган»!..
А слышал кто-то, чтоб держала
Рука его  святой Коран?
Но он Корану в подражанье
Чудные строки сочинил…
Кто их прочёл – тот ощутил
Пустынь могучее дыханье
И страсть, которою живёт
Аллахом избранный народ.


                8.

Но тут о творчестве не буду
Я с вами долго говорить –
В который раз придётся нудный
Мне тезис прежний повторить:
Об этом я уж отписался.
Когда для ваших глаз старался
Годочка два тому назад –
Теперь другой мне хлеб остался,
И я ему сердечно рад:
Поэт – и Бог, поэт – и вера,
Его духовные пути…
А в жизни всё, как ни крути,
Энергетическую меру
Иметь всегда обречено,
И знать об этом не грешно.



                9.

А в энергетике  два цвета
Всего лишь стоит различать:
Есть белый цвет – он символ света.
И Бога может означать,
И есть другой – о нём желанья
В аспекте данного нам знанья
Мне тут не хочется писать:
Вы сами в полном состояньи
Его владыку угадать.
Замечу только «по приколу»,
Что серый цвет – всего лишь тон,
И – цветом чёрным  он рождён,
Сей факт известен всем со школы,
И подтвердит сей факт простой
Художник истинный – любой.


                10.

За серым цветом прегрешенья
Скрываем мы – и я, и вы.
Он так хорош для объясненья
Причин того, чтоб мы правы
Себе и людям показались
В делах, к которым прикасались
Мы без мытья души  и рук,
Иль осторожно оправдались,
Не подрубая речью сук –
Свою всегдашнюю опору –
Демократический подход!
Он нам воистину даёт
Возможность взять любую гору
Удобным способом, а вслед
Найти для совести ответ.


                11.

Тем серый цвет весьма приятен:
Он позволяет нам считать,
Что серый наш мундир опрятен,
Что мы смогли не запятнать
Его поступками худыми,
И сохранить сумели имя.
И – честь, как будто, сберегли…
Определеньями своими
Честь, как забором обнесли
Дворяне в гордости сословной,
А у крестьян – какая честь?
Им нужно жить, и нужно есть…
Так прячет в скудости греховной
В любом сословьи человек
За серым – чёрной страсти  бег.



                12.

Поэт в искусстве обольщенья
Тогда в Тригорском наставлял
Студента Вульфа – с восхищеньем
Студент учителю внимал:
Ещё бы! Сколько ухищрений
Умел использовать наш гений,
Когда понравиться хотел,
И плод известных отношений
При том в сознании имел!
Успехи были несомненны:
Системой нежный опыт стал,
И школу Пушкина впитал
Студент легко и вдохновенно,
И взял духовный аттестат
На первой гильдии – разврат…


                13.

Среди крестьянок он с девицей
Одной особо ласков был,
И смог любви её добиться,
И с нею ложе разделил…
Какие чувства им владели –
Не знаю я – но лиры трели
В честь девы Ольги заводной
Не раздались, не прозвенели…
Иль я не прав, читатель мой?
А ведь в столице пребывая,
Герой когда-то жаркий пыл
На русский подлый строй спустил,
Вовсю гаремы осуждая
Из дев-бедняжек крепостных
Рабынь помещиков своих…


                14.

Поэт не только об Одессе
В деревне сидя вспоминал –
В гораздо большем интересе
Он к жизни невской пребывал:
С друзьями в письмах он сносился.
И виртуально погрузился
В мир всех столичных новостей,
В ответных письмах торопился
Он одарить своих друзей
То эпиграммой разбитною,
То бойким взглядом на дела,
О коих речь повсюду шла,
А то – весёлою строкою
О бытии, смешном вполне
На деревенской стороне.


               
                15.

Всё б ничего,  но – эпиграммы!..
Возьмите их, прочтите их:
Там есть монах, монах и дама,
Есть кое-кто из лиц других,
Но я других хочу в покое
Пока оставить – их с героем
(И, грешных, нас) Господь возьмёт,
Поставит всех перед собою,
И тяжбы верно разберёт,
Но Фотий…   Фотий и Орлова…
К чему, скажите, клевета
На тех, кто так любил Христа,
Кто так хотел, чтоб Божье Слово
Везде, где можно, процвело,
И Русь Великую спасло!


                16.

На счастье нашего поэта
(А может быть – и на беду)
Он тех задел, кто с пистолетом
У секундантов на виду
С ним ни за что б не  стал стреляться:
Орлова – с пистолетом? Братцы!
Ой, не могу! Ой, я умру!
Но кто не может отстреляться,
Зато молитвы по утру,
И днём, и ночью вслух читает –
Тот будет лучше защищён,
Чем пистолетный чемпион –
Об этом в церкви всякий знает,
И лучше тех не задевать,
Кто любит крест поцеловать.
               


                17.

Ну, и ответственность за строки!
Смотрите, как она тонка!
Орловой мнимые пороки
Язвила Пушкина рука –
Две сотни лет назад язвила,..
Всех приняла давно могила –
Поэта нет, Орловой нет,
Но каждый день всё с той же силой
Клевещет пушкинский куплет
На невиновную графиню,
И клеветой архимандрит
От головы до ног облит,
И Фотий – пакостное имя
Для большинства из знатоков
Бессмертных пушкинских стихов.



                18.

И снова – тема покаянья…
Да, ты грешил, ты – клеветал,
Но – прояснилось вдруг сознанье,
Ты на колени в церкви встал,
Ты встал на исповеди строгой,
Ты грех открыл пред вышним Богом,
Ты Божью кровь из чаши пил,
И на причастии дорогу
Себе к спасенью закрепил.
А как с грехами разбираться,
Когда ты умер, но когда
Творцом духовного вреда
Ты продолжаешь оставаться?
И ты душой давно не тут,
А…  а грехи твои растут!



                19.

С царём он тоже разбирался,
В манере свойственной ему:
В грехах своих не признавался
И не себе, и никому,
А вот царёвы заблужденья,
Быть может, и без наслажденья,
Но очень пристально искал,
И в позе гордой снисхожденья
К своим поступкам ожидал,
А царь не слишком торопился,
И наш поэт решил не ждать,
И с Вульфом в Ригу убежать,
Но – план был слаб, и провалился,
А коли так – был план иной
Придуман, хитрый, и простой…


                20.

Чтоб из деревни удалиться,
Хворь подходящая должна
Была к поэту прицепиться –
Болезнь в любые времена
Служила важным оправданьем
Какой-то цели, иль желанья
От обстоятельств ускользнуть:
Мы все обязаны к страданьям
Быть милосердны – хоть чуть-чуть,
И облегчать должны мученья
Тому, кто в них, к несчастью, впал!
Поэт себя поизучал,
И – тяжким вены расширенье
Нашёл на голени одной
В сравненьи с веною другой.


                21.

Вам медицинская наука
(А я, заметьте, братцы – врач)
Так назовёт любую штуку,
Что лишь одним названьем в плач
Загонит в миг один любого…
Вот – «аневризм» - какое слово!
С ним  - хоть ложись, и помирай,
А жалко гения младого
В такие годы сплавить в рай!
Так аневризмом вена стала,
И на банальный варикоз
Наложен был такой вопрос:
Жизнь – это много, или мало?
А значит – пусть в стране иной
Поэт излечится больной!


                22.

Царя Жуковский, друг бесценный,
Об аневризме попросил,
Но государь почти мгновенно
Всё без ошибки раскусил
И, никого не попрекая,
И ни на что не намекая,
Без европейских мудрых клизм
Он предложил, не доезжая
До Петербурга, аневризм
Сперва исследовать во Пскове.
Поэт не сразу прекратил
Борьбу с использованьем жил,
Но кто-то в небе хмурил брови
На эту ложь, и не помог
Герою писем скорбный слог.


                23.

Теперь коснёмся позитива:
Герой наш – гений, это факт,
Его манила перспектива
Грядущих творческих атак,
А одного воображенья –
Уже он видел! – для движенья
Могучих творческих полков
Недоставало! – Без ученья
Удары  творческих штыков
Не всюду цели достигали –
Первей всего сюжетов ряд
Ему казался слабоват,
Ему нужны познанья стали,
И – книги, взялся он читать,
И – в мысли авторов вникать!..


                24.

Он и Шекспира, и Мольера
Умом пытливым изучил,
И драмы истинную меру
В своём сознании вместил,
Карамзина читал, желая
Переосмыслить, чем родная
В былые дни жила  страна,
И, много классики читая,
Глядел на мир  сквозь времена.
Он и над Библией склонялся –
Французский текст поэт читал –
Как тёзка-царь, когда искал
Путь ко Христу, но Бог остался
Тогда для Пушкина строкой
Из жизни мудрости земной.


                25.

И он родил сюжет для пьесы!
И пьесу начал делать он,
И, кроме прочих лиц, чудесный
Монах был в действие введён…
Ах,  Пимен,  Пимен! Стать какая!
В мир летописный проникая.
Поэт почуял эту стать,
И душу, жаждущую рая
Сумел понять, и показать.
Ему бы дальше потянуться,
Ему б – за Пименом вослед
Туда, откуда льётся свет,
И в свет ему бы окунуться!
Там, может быть, открыл бы он
Творенья высшего закон!


                26.

Но так ведь нужно отказаться
От аневризма, не блудить,
Девиц зазря не домогаться,
И в эпиграммах не судить
Людей, почти что не знакомых –
Вот правда Пименова дома,
Не говорите, что она,
Равна ньютонову биному
И в постижении сложна…
Я тут попомнил о девицах –
Не зря!  Вмещал девичий сонм
Прасковьи Осиповой дом,
И – молодой родне вдовицы
Герой наш головы крутил,
И дев в соблазн большой вводил.


                27.

Теперь сочтите: есть творенья,
И – гениальные, но к ним
Придётся в виде приложенья
Добавить едкий горький дым
Иных, печальных достижений:
Вульф-ученик, враньё о вене,
Обида прежняя на трон,
С девицей Ольгой отношенья.
Насмешек стихотворных звон…
Я перед вами воедино
Всё это свёл, чтоб знали вы
О бедах дивной головы,
Которой дал Господь картины
Из слов обычных составлять
И мир стихами удивлять.


                28.

Но ведь поэма – не молитва,
Она от ада не спасёт,
За душу яростная битва
По разным ракурсам идёт –
«Коран», «Онегин» и «Цыганы»,
«Бориса Годунова» планы
К борьбе с грехом не привели,
В основу битвы постоянной
За жизнь пред Богом не легли,
А дел печальных эпопея
(Я вам её представил вид –
Не весь!) как камень, как гранит
Ложилась Пушкину на шею –
Добро, что шея молода…
Но быть ли крепкой ей всегда?


                29.

Я тут не буду распинаться
О том, как Дельвиг  приезжал,
Как с Анной Керн поразбираться
Герой в душе своей желал –
Об этом писано немало,
Да и моя рука писала
О том же самом в прошлый раз,
А вот духовные начала!
А няня! Ей в который раз
Похвальный гимн пропеть придётся,
И не за сказки за одни,
Хотя – прекрасны  и они, –
Любовь, как дар не всем даётся,
А няня этот дар несла,
И умножать его могла.


                30.

Поэт при ней всегда менялся –
Любовь влияет на людей, –
Туда он с ней взглянуть старался,
Где нет учительских идей,
Где нет ответов, нет решений,
Где бытовой народный гений
Идёт на ощупь, наугад,
И на дороге откровений
Берёт не всё, и не подряд:
От няни он узнал впервые,
Что всё нам видеть не дано,
Но в мир безвидный есть окно –
Приметы, знаки вековые,
И кто примет не отвергал –
Тот горя часто  избегал.


                31.

Сначала в детское сознанье
Всё это к Пушкину вошло –
Помимо всякого желанья,
Как входят в нас добро и зло,
Страх, интерес  и удивленье –
В них зёрна нашего стремленья,
Ну, а ещё – мы все хотим
Узнать, что будет, и в  сомненьи
С надеждой тайною глядим –
Вокруг себя глядим на знаки,
Иль сами знаки создаём,
Чтоб вслед о будущем своём
Гадать по ним – едва ль не всякий
Из нас хоть раз один гадал.
Иль я неправду тут сказал?


                32.

И Пушкин склонен был к гаданьям,
Поскольку с детства принял их,
Как удивительное знанье
О наших сложностях земных,
И в том – не вижу я плохого,
Хоть у священника иного
Ко мне бы в миг возник вопрос:
А не пошёл ли с Божьим Словом
В поэме я наперекос?
Друзья! Позвольте объясниться!
У всех – особый к Богу путь…
Ну, погадает кто-нибудь
О том, что может с ним случиться –
Не хорошо! Но – этот ход
Его в открытый мир ведёт!


                33.

Не важно, кто откуда вышел,
А важно – кто куда придёт,
Кто слышать хочет – тот услышит,
Кто жаждет – воду обретёт.
Гадай! – Ты рано или поздно
Поймёшь, что это несерьёзно –
Колода карт – плохой пророк,
Решает всё великий, грозный
И многомилостивый Бог,
И чтобы в жизни утвердиться,
Чтоб груз сомнений не носить,
Всего-то нужно: попросить,
Всего-то нужно: поклониться,
И благодарным нужно быть –
И всё! – И в мире можно жить!


                34.

Но если автор созиданья
Отвергнут вами  будет – тут
Опасны могут быть гаданья.
Они гадателя ведут
Тогда нечистыми путями,
А грешный путь в глубокой яме
Имеет часто свой конец,
А потому – не спорь с попами,
Пусть – даже с толстыми, юнец!
Попы в делах серьёзных правы,
Как ни крути – а с ними – Бог!
Гаданье – всё-таки порок,
Не самый лучший вид забавы…
Короче, брат – бросай гадать,
Ищи Господню благодать!


                35.

А наш герой ещё в Одессе
На жизнь свою всерьёз гадал,
И – что с блондином неким тесен
Мир для него, тогда узнал,
Узнал, что надобно бояться
Ему коня, и опасаться
Руки жены…   Не то беда,
Что Пушкин взялся разбираться
Откуда ждать ему вреда –
Беда, что страх перед грядущим
Его лишь чуточку смутил,
И гений шагу не ступил
Туда, где Бог, от века сущий
Все построенья ворожей
Ведёт к разряду миражей.


                36.

Поэт над пьесою трудился,
И виден был трудов итог,
А царь тогда же удалился
Из Петербурга в Таганрог,
Он примирения с женою
Достиг, и в благостном покое
С ней дни и ночи проводил,
Быть может – он и планы строил,
Но Бог иначе рассудил:
Сперва властитель простудился.
И тут же следом он узнал
О том, чего с тревогой ждал,
И избежать всегда стремился:
Узнал о том, что ждут полки
Приказа взять страну в штыки.


                37.

И всё в царе соединилось,
И всё в душе его срослось,
И всё уму его открылось,
И повернулась сердца ось!..
Он лёжа мучился, томился.
И – без сомнения, открылся
Тогда ему в болезни Бог –
Властитель скорбно убедился,
Насколько прав монах-пророк
Тому лет двадцать оказался:
Пожар Москвы, парижский взлёт,
Бунт офицерский и исход,
Который только и остался
Теперь царю – всё Авель знал,
И всё бесспорно предсказал…


                38.

Познайте Авеля-монаха!
Как видел он судьбу страны,
И согласитесь, что со страхом
Мы на себя взирать должны –
Ведь это наши прегрешенья
Рождают общие мученья.
И где-то – Авель новый есть,
И будет он иметь прозренье,
И даст он нам об этом весть,
И будем мы над ней смеяться.
А может – будем злиться мы,
И Авель, нами же томим
От нас успеет настрадаться,
А нам бы вдруг – да загрустить –
Как царь – да старца отпустить!..


                39.

Грядущий бунт без наказанья
Никак не мог быть прекращён,
А царь своё коронованье
Не забывал, и помнил он
Отца убийство роковое.
И помнил он, как со страною
Хотел когда-то поступить,
Её правленье вековое
Желая новым заменить,
Но наступало время кары,
И только чистый воин мог
Тем, кто понёс в себе порок
Нанесть разящие удары!..
По счастью, воин был готов,
И был он молод, и здоров!


                40.

Но поставленью молодого
На дело трудное, под бой
Нет оправдания иного,
Чем выход к должности иной,
С которой трудно согласиться.
К которой мало кто стремится,
Перед которой все молчат –
Под речь о ней скучнеют лица,
Иль шутки глупые звучат.
Монах! Послушник! Трудник Божий!
Ему молитва вручена,
И сила редкая дана –
Тому помочь, кто сам не может
По ряду множества причин
Творить молитвы должный чин.


                41.

Он умереть для всех решился.
И выбор этот совершил,
И к Серафиму удалился,
Который близ Сарова жил –
Так говорят, а люди –  знают,
Хоть много лишнего болтают.
И привирают иногда,
Но так цари не умирают,
Как этот умер, господа!
Ну, и жена его в дороге
Тогда же странно умерла,
И двух покойников тела,
Жены и мужа, взглядом строгим
Вблизи никто не повидал…
Случайность? Я бы не сказал!


                42.

В те дни, когда предназначенье
Господь царю определял
Последний стих в своём твореньи
Счастливый Пушкин завершал,
И хлопал радостно в ладоши –
Ещё бы! Сердцем был  испрошен
К музы этот результат,
И труд был вложен – труд хороший,
Достойный будущих наград:
В работе, может быть впервые,
Соединил он знанье, слог,
И вдохновенье! – Как итог
Взошли характеры живые,
И разрослись, и дали плод!
Кто тут в ладоши не забьёт!


                43.

Тогда не знали интернета,
И чтоб известье донести,
Могла десяток дней газета
В поместье дальнее идти,
И так, с немалым опозданьем
Поэт узнал о расставаньи
Страны с царём, а значит – трон
Теперь под новое призванье
Покойным был освобождён!
И что вам стоит догадаться
О чувствах Пушкина: они
Похожи были на огни! –
Не мог, не мог он огорчаться
Известьем этим – ну  никак,
И чудный в нём провидел знак!


                44.

Он захотел рвануть  в столицу,
Узнать чего-то  захотел,
Через запреты проломиться
Ему порыв его велел,
Он  в сани утром сесть решился,
Но тут в дела его включился,
Господь – спаситель и шутник –
Певцу в приметах Бог открылся –
Не странно ль? Нет! Иной язык
Был недоступен пониманью
Поэта нашего, и он
Схожденьем знаков был спасён
От Петербургского восстанья –
Поп и три зайца…  Наш герой
Не  одолел их странный строй…

               
                45.

Весть о восстании в столице
За пару-тройку дней смогла
До псковских весей докатиться,
И мир наивный, потрясла:
Все сокрушались, все вздыхали,
Все Бога славили вокруг,
Один лишь Пушкин был в печали,
Не видя Божиих заслуг
В трагичной участи восстанья,
Скорей – совсем наоборот,
В его понятии исход
Имел такое толкованье:
Когда бы Бог и вправду был,
Царь никогда б не победил!


                46.

Когда всеобщего квохтанья
Опала шумная волна,
Все погрузились в ожиданье –
Всех беспокоила вина
Организаторов восстанья,
Вернее – степень наказанья,
Какую им определит
Царь новый в меру пониманья
Своих страданий и обид,
А на Руси от Пугачёва
Уж не казнили никого,
И потому – верней всего
Какой-то ссылкой,  пусть – суровой
По мненью многих, царь бы мог
Дать всем ослушникам урок.


                47.

И Пушкин тоже полагался
На милость царскую, хотя
В Тригорском вслух он  сомневался,
На этот счёт полушутя –
Сначала почвой для сомнений
Был опыт собственных, гонений
(Весьма горячий – что скрывать),
А вскоре нива  подозрений
Неспешно стала прорастать
Травою  чувств, и мыслей новых…
Зима ж тогда почти прошла,
День стал ясней, а чувства  мгла
Декабрьским тягостным покровом,
Его давила, и меж туч
Не пробивался к сердцу луч.


                48.

Он над «Онегиным» работал,
Но это был – не бодрый труд,
Читал – но как-то без охоты:
Уж понял он, что царский суд
И есть его определенье,
И  просто так его мученья
Царь новый вряд ли прекратит,
А время мчится, к сожаленью,
И жизнь, к несчастию, летит…
Что мог – он взял в деревне сонной:
Увидел Русь из глубины,
Услышал звук земной струны,
Лесов, полей познал каноны,
Ум подпитал из книг чужих,
И сделал пару книг своих...


                49.

Жаль,  он  пред  Богом не смирился,
Хоть Слово Божие читал…
И Бог поэту не открылся –
Как и от всех, Спаситель ждал
От сердца гения прозренья…
Вот  вы имели откровенье?
А я, по счастию, имел –
Какое дивные мгновенья!
Какой живительный предел
Душа тогда одолевала!
Ей открывался мир иной,
И пусть – не горний, пусть - земной,
Но – что-то мир переполняло,
И раздвигались полюса,
И поднимались небеса!


                50..

Чего ему недоставало –
Так это женщин,  женских тел,
В Тригорском  было их так мало!
Он возле всех их посидел,
И – потихоньку, понемногу
Почти что всех их перетрогал –
Но не со всеми переспал –
Кто был не зрел, а с кем – дорогу
Вульф-ученик перебежал,
Но Анне, деве перезрелой,
Он сердце всё-таки разбил…
Зачем со скуки он входил
В её встревоженное тело?
Она его ведь не смогла
Забыть, и в скорби умерла…

               
                51.

Ну, и крестьяночка…  Спасеньем
Она служила целый год –
С ней можно было напряженье
Снять безо всяческих забот,
Но – всё кончается когда-то,
И, безусловно,  надо плату
За удовольствия платить –
К весне была она брюхата,
А он… А он решал, как  жить,
Переменить судьбу желая…
И с тем однажды осмелел.
И пред листом бумаги сел.
И – государю Николаю
Письмо сложил, и часть вины
Признал в нём с личной стороны.


                52.

Смиренной просьбой о прощеньи
Я б строки эти не назвал,
Но коль подобного уменья
Поэт в себе не развивал,
Письмо серьёзным шагом стало
К тому, чтоб прежние скандалы
Возможно, были прощены,
И были чтоб – в большом и в малом
Права ему возвращены,
И, безусловно, жизнь в столице
Меж прав гражданских для него
Была тогда важней всего…
Царь с просьбой мог не согласиться,
Но в этом случае – поэт 
В Европу дать просил билет…


                53.

Как мы не любим ожиданья!
Оно томительно для нас,
Мы все хотим свои желанья
Исполнить тут же, сей же час!
И вы, и я – не исключенье
Из правил общего движенья,
И вы, и я не любим ждать,
И я, и вы свои решенья
Спешим куда-нибудь внедрять,
А часто стоит задержаться,
Немного стоит поостыть,
И тыл немного укрепить,
Тыл – наша слабость! Сзади, братцы
У всех у нас такая грязь!
Её бы смыть, не торопясь!


                54

Ох! Сколько раз я порывался
Судьбу свою поторопить! –
Приёмом частным занимался,
Спешил продать, спешил купить,
И вновь продать – но – без успеха…
Я  делал это на потеху
Ему – проказнику, ловцу!..
В паденьях видел я помеху,
А не посыл воззвать к Творцу,
К нему, к небесному владыке,
Чтоб дальше он меня повёл!..
Потом я Знанье приобрёл,
И с той поры святые лики
И ум и дурь мою блюдут,
И мой баланс к добру ведут…


                55.

Покуда Пушкин дожидался,
Что царь насчёт него решит,
Он с Ольгой бедной разобрался –
Не сам, а Вяземский, как щит
Его  прикрыл собой  от гнева
Отца родного, чтобы дева
(Ведь не женой она была?!)
В нижегородские пределы
С семьёю выехать смогла,
И там безвестно  разродиться…
На свет явился мальчик, он
Был Павла именем крещён,
И умер вслед, и мать-девицу
Избавил этим ангелок,
От многих тягостных дорог.


                56.

Герой, конечно,  облегченье
С отъездом Ольги испытал,
Поскольку всё-таки прощенья
За грех содеянный искал,
Но – с глаз долой – от сердца дале…
Вы этой истины не знали?
Я не поверю никогда!
А то, что вслед одной печали
Идёт другая? Нет? Иль да?!
Да – безо всякого сомненья!..
В июле были казнены
Пять человек. Момент вины,
А также – степень преступленья
Их привели на эшафот…
И  мог ли быть другим исход?


                57.

Не знаю я, друзья, не знаю!
Не я, по счастию,   судил
Тех, для кого страна родная
Была ареной пробы сил,
Ареной пробы беспощадной –
Им мёртвой крови  запах смрадный
Ничем сознанья  не мутил.
Жаль, очень жаль, но плотоядный
Угар их душу захватил!..
Но тот, кто вдруг присвоил право
Людей вокруг себя карать
Обязан был предполагать.
Что смерть чужая – не забава,
И может быть зарезан тот,
Кто нож убийственный берёт!


                58.

Поэт с великим потрясеньем
Узнал о казни – для него
Она явилась откровеньем:
Ни разу в жизни до того,
В житейской шумной круговерти
Он не сходился так со смертью –
Он многим смертию грозил,
И с необузданным усердьем
Кинжал над кем-то заносил…
Теперь Каховский, и Рылеев,
И Пестель – были все мертвы,
И, в чём-то – может быть,  правы,
Но ведь правы – с петлёй на шее! –
Им  больше в  мире  не дано
Ни спать, ни есть, ни – пить вино!..


                59.

А гений наш не  сомневался
Насчёт  того, куда бы он
Тогда в декабрьский день сорвался.
И впереди каких колонн
Тогда б в столице находился –
Бестужев-Рюмин убедился
Тогда б что Пушкин – не слабей,
Чем Пётр Каховский утвердился
В желаньи сбросить власть царей!
И он с кипящими мозгами
Куда-то б  влез – сомнений нет,
И прокурор за этот след
Ему б!.. Ну, вы поймёте сами
Какой в итоге приговор
Ему б назначил прокурор!


                60.

Он рисовал в своей тетради
Пять тел повешенных, и там
Писал совсем не шутки ради
«И я бы мог…»    К таким словам
Не стоит глупо относиться…
А царь хотел определиться
Что делать с Пушкиным – за ним
Следил чиновник из столицы:
Поэт наследием своим
Заполонил – для всех нежданно –
Умы читателей в полках –
Они нашли  в его стихах
Так много истин им желанных!..
Но сам поэт  спокоен  стал,
И  чувств тогда не проявлял.


                61.

Помимо всяких подозрений
И списков множества стихов,
Давно известных всем воззрений,
И столь известных всем  грехов
Открылась истина такая:
Поэт писал стихи, не зная
О тайных обществах, и он,
По мере чести рассуждая,
Не должен  быть никак причтён
К числу врагов разоблачённых,
А за ошибки прошлых дней
Он по велению  властей
Уже наказан, и с законом
Быть может, он теперь  шутить,
Не станет, чтобы в мире жить…


                62.

Кончался август. Приближалась
Пора осенних первых дней.
Надежда Пушкина сжималась,
Как лист, отъятый от корней –
Ничто мечтаний не питало,
Уж он со скукою немалой
В уме сюжеты рисовал –
Добро, что осень раскрывала
В нём, так сказать, потенциал –
Он тонкость эту заприметил
Не в первый раз…  Но вдруг – курьер,
Столичный бравый офицер
Явился в дом, и на рассвете
В Москву уехать с ним велел –
Царь видеть Пушкина хотел!