ЗИМНИЕ КАНИКУЛЫ
«Зимняя деревня – своеобразное зрелище. Темные избы четко вырисовываются на фоне плавных сугробов чистого снега. Всё неподвижно.
В долгой тишине дряхлеющие дворовые постройки, прясла, заборы и стога со снежными шапками кажутся бесконечно родными. Голые деревья скульптурно-графичны. За мелким узором Ивовых веток заснеженное поле плавно перетекает в небо. Не бывает уютнее комнаты, чем та, в которой есть печь, а в печи потрескивают дрова, охваченные пламенем, а за окнами – холодный снег», – такие банальные мысли приходят мне в голову. Я стою у окошка в избе тети Гани – сестры моей мамы. Тётя сидит на табуретке, в её руках мелькают спицы, она довязывает носки. Муж её ушел на работу в МТС, дети в школе. Я смотрю в окошко и вижу заметеленные поля и горы, за которыми в деревне Малое Микушкино живет моя бабушка. Вечером я буду там.
Тётя встала с табуретки и, переваливаясь как утка, вышла из комнаты и тут же возвратилась, в её руках краснели несколько кусков замороженного мяса.
– На Вовка, – сказала тётя. – В городе будешь суп варить.
– Спасибо, – ответил я и сложил в рюкзак мясо и только что довязанные носки из овечьей шерсти.
И вот я топаю напрямую по заснеженному полю. Когда хрупкий наст не выдерживает моего веса, проваливаюсь в сугробы, искрящиеся под солнцем. Когда впереди показались тёмные цепочки домиков бабушкиной деревни, справа от меня в белом поле появилась движущаяся по снегу и увеличивающаяся черная точка, быстро превратившаяся в зверя, бегущего прямо ко мне. «Неужели волк», – подумал я и, мало что соображая, вытащил из рюкзака кусок мяса и бросил его зверю, оказавшемуся миролюбивой овчаркой. Псина обнюхала красный с белыми прожилками кусок баранины и завиляла хвостом. Следом за собакой подкатил лыжник с ружьем за спиной. Я молча побрел дальше.
Дверь избы не была зАперта. Я вошел в сени и крикнул:
– Есть кто дома?
Появилась бабушка, маленькая, круглолицая, чуть-чуть раскосая, в белом платке, в коричневом платье с длинными рукавами. На ногах шерстяные носки и тапочки. Увидев меня, бабушка всплеснула руками и запричитала: «Ах, турУ, ах, турУ!» – обращаясь к языческому богу чувашей. Я разулся, повесил пальто и шапку на большой гвоздь, наполовину вбитый в бревенчатую стену. Когда прошел в комнату, старушка сказала: «Проголодался наверно, садись» – и указала мне на лавку, стоящую около стола, а сама взяла ухват, вытащила чугунок из глубины печи на её край, и начерпала половником из чугунка полную миску горячего супа с домашней лапшой. Бабушка поставила миску на стул передо мной и налила из бидончика в кружку молоко. Когда я насытился, мы прошли в горницу. Старушка открыла огромный старинный сундук, достала оттуда белые ткани, на которых яркие птицы, розы и другие цветы были вышиты моей мамой. Бабушка показывала мне вышивки, гладила ткань морщинистой ладошкой и, вспоминая умершую дочь, плача, причитала: «Ах, НюрА, НюрА. Ах, турУ».
На фото - родные просторы