Ага, дружище! — Без обиды!
— Чего уж! — Мы видали виды…
— На браузер бросаю взгляд.
...С'час стихотворные порталы
предполагаю я, бурлят...
— Там каждый даровитый малый
чего-нибудь лауреат.
— Бухчит вся прорва и орава,
бухчит кто в лес кто по дрова.
— Весна вступила в свои права!
Отбросив ложную стыдливость,
мечтая оттянуться всласть,
вся графоманская крикливость
у мониторов собралась.
Там чудеса почти из сказки,
осёл везёт свои салазки,
принцесса томно тупит глазки,
охальник дрочит без опаски,
политикан срывает маски,
диванник ставит и шах и мат,
о вечном бредит пубертат,
шумиха, вздорность, кутерьма,
и посреди всего сумбура
вдруг колоритная натура:
поэт посконный, нутряной,
запечный, смрадный, домовой,
глядит набычась, и сердит,
и пучеглаз и басовит...
Тут робкий вздох,
там страсти пылки
кому-то — ох!
— Несут носилки,
треск, вопли, шум, переполох...
Трезвы, пьяны, круты, покаты,
чудны, изящны, сиволапы,
а дамы томны и внезапны,
взгляд устремив под потолок,
встав на носок подносят ручки,
и мечут, в даль, наискосок,
легко, изящно, набекрень,
как заводные, целый день
ромашки, ландыши, сирень,
несут охапками, тюками,
кто, одурманенный парами,
вдруг уверяет что исчез,
кто заплетает икебаны,
кто у админа на плече
рыдает, возвратясь из бана,
звучит пророка трубный глас,
в усы курлычет ловелас…
Тут почвенник пошел вприсядку,
тут нищий режет правду-матку,
тут буржуа урчит с устатку,
доцент истолковал превратно,
откашлявшись вступает в спор,
но возражает прокурор,
пенсионер вступает в схватку,
разя врагов непримиримо,
и деревянная лошадка
под ним резва, хоть и незрима,
святоша лжёт осатанело,
за ним бухчит пивное тело,
всё оголтело, всё без меры,
без толку, вздорно, наугад,
уже попахивает серой,
вот дипломант, лауреат,
но разумом как пятиклассник,
проказник, делает доклад,
разит не в бровь, наверняка,
а «член экспертного совета»
звучит как будто бы строка
из нецензурного куплета,
в разгаре праздник, бал разгаре,
народ в экстазе и угаре,
тут смех, там вопль, тут крик, там плач,
пенсионер взопрел и взмок,
с портрета Чехов, (Антон Палыч),
вот-вот обронит свой монокль…
Доколе, хватит, где же дно?
— Дна дайте, меры, такта, срока!
— Дна нет, а тётушка сорока,
несёт, несёт себе в гнездо,
дипломы, грамоты, медали,
и вновь о дымчатой вуали
расписывает от и до,
учительским вещая тоном,
летит гламурник с микрофоном,
(сегодня он мрачнее тучи,
опять наверно отчебучит,
собрав в своё стихотворенье
всю кровь, все адские мученья,
разруху, голод, страшный стон,
расстрел, столыпинский вагон,
и древний гопников жаргон).
Шквал шума, гвалта, визга, крика,
пронзительность достигла пика,
лауреат сучит копытом,
проснулся в кресле Даровитый,
кругом восторг, энтузиазм,
Кот Кузя, Фунтик, тетя Азя,
осёл, в президиум пролазя,
лягает полупопугая,
тот имитирует оргазм,
Берлин, Саратов, штат Огайо,
Охотный ряд, и Пентагон,
Бобруйск, Ухряпинск им вдогон,
все в гости к нам, в наш Вавилон,
льды тают, пышут караваи,
по спинам, креслам, потолкам,
уже бегут мурашек стаи,
бедлам, содом и тарарам,
бежать и мне б куда-нибудь,
там пучят лоб, тут пятят грудь…
ровняют горб, спирают зоб,
палят, разят, вгонят в гроб,
доцент вдруг хряснул шапкой об…
...Тут наконец
выходит бард,
он молодец,
шлет всех подряд,
своею шестиструнной фальшью,
в тайгу, а надо бы подальше…
Наверно есть во мне изъян,
такого просто не осилю,
Куда б бежать? — Бегу в Бразилию!
Где много диких обезьян
на стадионе там орава
резвится ожидая гол.
— Как хорошо, у них футбол
национальная забава.