Я вешал серьги и подвески
На диадему пустоты,
На золотые арабески,
На их литые завитки.
Я струнами украсил арфу
Из золота и хрусталя,
Увенчанную острым лавром
Звенящего без хруста ля.
Арпеджио искрилось в струнах,
Переливалось в звуках звёзд,
На неизвестных солнцу рунах
Вызванивая смысл, как клёст,
Высвистывая суть, как флейта,
Как самый нежный флажолет,
Сияния объято шлейфом,
В котором льдинкой таял свет.
И ёлочной игрушкой лампа,
Тепла как воск, не горяча,
Своих касалась струн у рампы
Огней – и пел смычок луча.
Стрелком по ним прошёлся ветер,
Все пробуя, как тетиву, –
Но лук светильника был светел –
Он только света знал стрелу.
Подвеска дрогнула, упала,
По позолоте звякнув вдруг,
И тишина вдруг услыхала,
Какой у блеска тонкий звук.
Как будто звонкий колокольчик
Так одиноко прозвенел, –
Но не было мелодий больше,
И молча дальше он блестел.
И одинокая подвеска
В клубок свернулась, как змея,
Лишь грани звёздчатые резко
Сверкали, звук в себе тая,
Лишь звенья золотой цепочки,
Сцепив прозрачных блеск камней,
Легли, как брошенные строчки,
В тени, лишённые огней.
И я сказал ей, вновь подвесив
Её средь прежней тишины:
"Звени лишь здесь – звон бесполезен,
Где звона слышать не должны".
1 марта 2016