Знаешь в чем прелесть давно (не)знакомых между собой людей? В том, что каждый считает, что он так чрезмерно уникален, а все прочие просто серая масса, чей внутренний мир подобен скверно склееным глиняным черепкам, - никакой целостности и истинной формы, какие-то недоразвитые зачатки, и стоит захотеть как этот чужой мир просто разрушится, потому что человек не настолько сложный, каким кажется.
В жизни бывают только крушения и разруха, но помни, претендуешь - соответствуй. Я отчего-то все еще в тебя верю и мой корабль ласково трется носом о айсберг твоего плеча, реальность расходится на лоскуты, с жалобным треском, и превращается в атавизм. Окружающее - обращается в якорь, разъяренно вгрызающийся в илистую плоть морского дна. Ты мог бы прогнать моих стиховых птиц, если бы они не были так бесконечно мертвы, если бы они не мечтали так яростно выклевать чужие глаза, за их бесполезностью, как море, как жизнь, как часть артхаусного меня. И я уже давно не хочу просыпаться.
Очередной день презрительно плюет мне в лицо липкой паутиной сомнений - все ли я делаю так, все ли я делаю правильно. Жгут все туже и свет одинокой лампы накаливания - мое вневременное солнце, разгоняющее монстров из теней моего разума, и вот они отправляются выплясывать на бумагу, чернила слов вытекают из моих зрачков, то что я вижу, является ли это подлинником? Или я тоже заблуждаюсь, и ты просто очередная копия и я один из многих.
Я - твой Мишель Пуакар, настоящий прожигатель жизни, никогда не задумываюсь о последствиях. Если выбрал бить, то бить сильней и первым, просто жить. Я никуда не спешу, но почему-то всегда в движении.
Ты - та пуля которая станет для меня последней, выпущенная в спину, - привычная траектория, за тобой тысяча ножей, которые раз за разом входят в меня, и я помню каждый, насколько остр и под каким углом будет нанесен удар. Иди ко мне, закончи все поскорее. Останови меня, я так устал и давно ничего не хочу.
Все так легко потерять, все слишком быстро обращается в прах, но я люблю твои письма, пусть даже ты не придаешь им особого значения, но было бы лучше если бы я таскал повсюду твой выбитый ещё в детстве, в драке, зуб, а не твои строки в сердце. Это протянет дольше, поверь мне, и я немного огорчен. Мои внутренние волки - в овечьих шкурах, с трудом натянутых. Твои внутренние овцы - в карнавальных костюмах охотников на волков. Что мы делаем? Куда мы падаем?
Полубезумный Сатурн, с болью и страхом, пожирает своих отпрысков, я - свои чувства, да и может ли быть между нами нечто совместно взаимное, слабость непростительная роскошь, единение только в смерти. Крошево астероидов и спутников, мыслей моих, и вопрос сколько у него колец бессмысленный и некорректный ровно настолько как и смогу ли я тебя забыть. Любой взгляд слишком поверхностный. В любом случае, я сторонник эстетики во всем, прячу в рукаве ложку, коей проделываю путь к чужим плохо сложенным механическим душам и вычерпываю из состав, до дна. Инструмент сложенный из чужих хребтов, не верь тем, кто говорит что никогда не сломится под тяжестью проблем. Есть лишь те, кто не подает виду.
- почему ты молчишь.
- тебе показалось.
Я весь сплошной крик. Ты постоянно просыпаешься среди ночи и видишь мой образ в лунной дорожке на полу, в непроглядной темноте за окном твоего пятого этажа, в темной глубине зеркала. Моя кожа бледнее отбеленных костей, а мешки под глазами напоминают зловещие мертвецкие впадины, на ресницах космическая пыль, ты пытаешься ко мне прикоснуться, но я распадаюсь на сотню пожирающих самих же себя диких зверей. В этот же момент я просыпаюсь чувствуя твое смятение, за много километров, и на моем лице - твое испуганное отражение. Я всегда где-то по близости, помни.
Единственное настоящее - это мы сами.
Пожалуйста, будь осторожен.