Безлюдье и забвенье здесь царят повсюду.
а нечто, замурованное в глине
Двуречья, до сих пор лежит под спудом
или в руинах скрыто, где теперь
одни лишь ящерицы, гады, скорпионы
облюбовали себе ветхое жильё.
Ужалось время, прекратив свой долгий бег.
Величие, хвала и слава дней минувших
закончились, а череда дней и ночей
напрасно ждут возобновленья прежней жизни...
О, если б можно было городу гордыню
смирить, сменив её на щедрость и радушье! —
тогда б, я думаю, однажды не случилось
всего того, что видим мы сейчас:
верблюжий караван не проходил бы мимо,
в источниках вода не пересохла б…
да и песок не подступил бы близко к стенам,
где немота нашла себе поживу.
Над выжженной землёй лишь гриф кружится,
а джинн безлюдья глаз и вовсе не смыкает,
тревожа тишину усталого пространства
своим стенаньем… Что за боль и грусть!
Так что же ты мне посоветуешь, сознанье?!..
Хотя бы возропщи и возмутись
из сожаленья, если это в твоих силах,
как только твой инстинкт тебе подскажет,
где выход есть из лабиринтов этих чахлых,
в какие погрузила вечность тело
очередной, по счёту, жертвы! Стань богатой
подобным опытом и всем вооруженной
для собственной защиты, коль неотторжимой
окажется в хитросплетеньях жизни твоя память,
неся в себе возможность возвращенья
к нам времени, которое в грядущем,
где все — и мусульманин, и язычник —
одно связующее, с прошлым, нас, звено!
12. 04. 1980; август, 1988