Когда мне казалось, что я победил,
Мне говорили, найдутся получше.
Тогда я брал меч и бродил средь могил,
Взбираясь всё глубже, и глубже, и глубже.
И где-то вдали средь заросшей глуши
Пропало надгробие падшей души.
Души, что посмела доверить себя,
Души, что погибла, глас жизни трубя.
Души, что пропала одна средь могил,
Души, что спасти уже нет моих сил,
Души, что забросили, бедну, одну,
Души, что стремительно рвётся ко дну.
Теперь ей пора научиться прощать,
И демонов пламеня чувств укрощать,
Теперь ей пора научиться молчать,
Теперь ей пора научиться. Опять,
Опять разом брошена, хочет понять,
Опять неухожена, катится вспять,
И падает звонко с вершины холма,
Все нити души оборвав и сломав,
Сломав всё, что было хоть каплю живо,
Сломав всё, что было от мира сего,
Ломая все стены, круша все шкафы,
Разрушив все комнаты из головы.
И в заточеньи проклятой земли,
Питаема только лишь соком змеи,
Крепчает душа, возвышается вновь,
Встречает забытое чувство - любовь.
И верит она, и доверия ждёт,
И я вместе с ней - ну какой идиот! -
Погибшим нет места в прохладной земле,
Погибшим нет места в счастливой семье,
Погибшим нет места за общим столом,
Погибшие - это всегда только лом.
Они - лишь ошибка, пустое безумье,
И им остаётся терзаться в раздумье,
Взрезая часы, потерявшися в сутках,
И жизнь их - пустая и глупая шутка.
Пустые слова их совсем не важны,
Пустые слова их совсем не нужны,
И сами они никому не нужны,
И сами они никому не важны.
Никто не услышит ни слова от них,
Никто не прочтёт потерявшийся стих,
Никто не исполнит ни просьбы одной,
Ни просьбы души, что казалась живой.
Теперь ей пора вознестись, возродиться,
Восстать, как из пепела огненна птица,
Воскликнуть: "Теперь я желаю разбиться",
Поднять очи вверх и с могилой проститься,
Взлететь, наблюдая крыл кожистых крик,
Прочувствовать новый, обугленный лик,
Впитать этот воздух и выплюнуть кровь,
Ругая забытое чувство - любовь.
Теперь её вижу - огромную тень,
Раскинувшу крылья, сжирающу день,
Теперь её чую - кровавая гниль,
И сердца холодного мрачная стыль.
Воистину, это оживша душа!
Воскреснувша прямо на стали ножа,
Прошедшая прямо чрез долгую смерть,
Я вижу её - и хочу умереть.
Бросаю свой меч, не нуждался в нём,
Три кости бросаю на кладбище днём.
Шестерки, три штуки, вот это везенье,
А в сумме - лишь множат моё опасенье.
Столь жадна душа, возратившися в мир,
Что льётся слюна из её гнильных дыр,
И чую, что вскоре пожрёт и меня,
Ведь я для неё - всё равно что свинья.
Нахлынуло это всё мощной волной,
И шепот: "Теперь, о, теперь только мой!"
И здесь вдруг теряю сознание я.
...
День клонится в ночь. Пустота, темнота.
А сверху - забытых небес чистота.
И слышу я тут же веселье и смех,
Кляну я судьбу, проклинаю я всех.
О, лучше бы я оказался мертвец,
И меньше стыда бы принёс мне конец.
Теперь же - спасён, того более - цел,
И демон меня прокусить не успел.
Но кто же иль что-то спасенье моё?
Я слышу, далёко кружит вороньё.
Я слышу их шепот и шелесты крыл,
И вижу в десятке шагов двое рыл.
Здоровый и мощный из них лишь один,
Второй, очевидно, ему только сын,
И тощий, и дряхлый, но привлекает,
Красив, словно ангел, таких не бывает.
И клетка же здесь - в ней ворочится зло,
Так просто, как будто бы им повезло.
"Найдутся получше," - твердили вы мне.
И мысли мои уж совсем вам сдались,
Не зря вы твердили, и разум в огне,
Нашлись.