Терцеты белой трясогузки

Куликов
I

Сначала он проснулся в два.
Сознание едва-едва
болталось, как на тонком нерве

молочный зуб. Нипочему
тот, внутренний, сказал ему:
«Амиго – друг, гусанос – черви».

II

И вот они уже ползли
из перекопанной земли
по черенку его лопаты,

сковали ноги и живот,
миг – он стоял, как Ланцелот,
одетый в кольчатые латы.

III

И он опять открыл глаза.
Взглянул в окно – там, как слеза,
блестел фонарь, там было страшно,

иначе б ветер так не выл
и Серафим двух главных крыл
так не вздымал над телебашней. 

IV

И он лежал, почти что гол,
и словно уголь, жег глагол
его уста, но в сердце хладном

не отзывалось ничего:
он был немое существо –
чертополох (рос, ну и ладно).

V

Над ним летели облака,
и за веками шли века,
пыль над обозами вставала

и достигала до небес,
она была как зимний лес,
прозрачней кальки под лекалом.

VI

И он любил и этот склон,
и облетевший черноклен,
листвы отхарканные сгустки,

и уходящий вглубь кустов
извилистой тропинки шов,
и песню белой трясогузки,

VII

и то, как пелось в ней о том,
что мир осиновым листом
дрожит, что в белой круговерти

плутают бесы, жгут костру,
чтоб не замерзнуть на ветру,
что смерть во сне и есть бессмертье.