1
Давай кружи, Кружилин,
по улицам с утра.
Давай круши, Крушилин, –
пришла твоя пора.
Давай верши, Вершилин,
свой беспощадный суд
за все, что совершили
мы ненароком тут…
2
Весь день трусишь усердно сито.
Да нам с того не больно сыто.
Ну, в лучшем случае снежков
налепим, а не пирожков.
Снежков налепим – бой устроим:
через минуту все герои,
а тот, кто раньше всех убит,
в кофейне за углом сидит.
Пьет сбитень суздальский с корицей,
грибной закусывает пиццей
и в ус не дует, сукин сын,
за крайним столиком, один…
3
Куда ты на ночь глядя
в салопчике с дранцой?
Опомнись, Бога ради,
опомнись, Бог с тобой.
Не видишь, люди – звери:
наружу лисий мех,
перед тобою двери
захлопнуты у всех.
И что тебе, сердешный,
осталось в этот час?
Плутать во тьме кромешной,
фонарный щуря глаз?
Ну что ж, давай, Кружилин,
по улицам кружи,
давай-давай, Крушилин,
свирепствуй и круши,
давай верши, Вершилин,
свой беспощадный суд
за все, что совершили
мы ненароком тут…
4
Давай на два голоса,
ты – за окном,
во мраке кромешном,
как деготь, густом,
а я, - на пол сев,
к батарее
спиной прислонившись,
чтоб было теплей,
давай про звезду
серебристых полей,
которая светит и греет.
Давай заводи
потихоньку, старик,
о том, что в степи
замерзает ямщик,
что скатертью белой
дорога,
что снова сбирается
вещий Олег
отмстить и что саваном
искристый снег
лежит,
расстилаясь широко.
Давай на два голоса…
5
Ну, что, лежишь? На тонких ветках,
на шишечках литых оград,
на рабицах – провисших сетках,
на крышах, плоских и впокат,
на узких сталинских балконах
обеих «Серых лошадей»,
на мачтах, на скалистых склонах,
на урнах парковых аллей,
на парапетах и перилах,
на фонарях и проводах,
на отъезжающих машинах
на главпочтамтовских часах,
у Ленина на серой кепке,
которая в его руке.
Как будто гипсовые слепки
Ильич сжимает в кулаке…
6
Так проходит
мирская слава.
Будто лес
прошлогоднего сплава
почерневших сугробов торцы.
И ручьи врассыпную,
как мыши.
И сосульки
под каждою крышей
словно римской
волчицы сосцы…