I
Душа моя пуста, как мартовская роща,
где облака стоят, как в бухте корабли,
где вечер от куста к кусту бредет на ощупь
на огонек клеста, мелькнувшего вдали.
Ах, этот рыжий клест, фонарик рощи мглистой,
собрат далеких звезд и сосен кровный брат,
встающий в полный рост в кустарнике тернистом
голштинского полка отставленный солдат.
II
И что же нам теперь скитаться бесконечно,
чтоб на закате дня, а, может, дней, как знать,
как в запертую дверь случайной чебуречной,
в твердыню скорлупы стучать, стучать, стучать?
Пока не повезет (почти уже некстати).
И так из года в год, кедровою смолой
пропитываясь, как подлесок на закате –
тягучей, будто мед, янтарной полумглой.
III
О сумерки души! Хруст веток под ногами,
размытые стволы, и вдруг один из них, –
отчетливо ребрист, как барабан в нагане, –
у самого лица, и нет уже других,
и где она, тропа? и нет ее в помине,
а если и была, ушла, петляя, в лог,
и вечер, как смола, застыл на ветках синих,
и был ли он, клеста мелькнувший огонек?